of eternal summer

чонгук замечает свое божество со спины - спущенная до лопаток накидка и узкие, чуть сутулые плечи; гибкая шея с выпирающими позвонками и светло-песочная макушка. чем дольше он смотрит, тем больше видит: ткань - белоснежная на свету и золотавая в тени - ниспадает мягкими виссоновыми складками, а кожа под ней целованная солнцем, бархатно-шероховатая и почти ощутимо теплая. чонгуку кончики пальцев покалывает желанием, вожделением, жизненной необходимостью прикоснуться; он с благоговейным трепетом сжимает руки в кулаки, до боли вминая полумесяцы ногтей в ладони, чтоб только не. техён - чонгуково божество, увенчанное золотыми воловьими рогами, угольно-черными у самого основания. божества можно хотеть прикасаться, и уже этого чонгуку до не-вдоха много. техён оборачивается в его сторону тягуче-медленно, и смотреть на него - еще одна изощренная пытка для чонгука. не смотреть невозможно на техёнов точеный профиль, раскаленным золотом выжженный в чонгуковой памяти, он будет потом до онемевших колен и расшибленного лба молиться ночами. божество замирает в три четверти и через изящно-теплое, обнаженное плечо смотрит на (и сквозь) чонгука. немигающий взгляд из-под длинных песочных ресниц - не то патока, не то дёготь - чонгуку в этом вязком хочется утопиться насмерть. техён тянет уголок измазанного кровью рта в предвкушающую полуухмылку (чонгук вскрывает ею ребра, вырезает оттуда свое оглушительно колотящее сердце и протягивает божеству на раскрытых ладонях). еще он думает, что заплатил бы жизнью за желание эти багровые губы поцеловать. техён принимает чонгукову жертву и искажается кровожадным оскалом. в его глазах, окаймленная топленым золотом, жжется первобытной жаждой дремучая тьма.