2.1
После безобразной драки в кафе Бэкхён сосредоточенно обрабатывает ссадины и царапины на лице Чонина. Залепливает пластырем довольно глубокую ранку на брови, целует в уголок рта, где запеклась кровь, и втирает охлаждающую мазь в синяки на шее. На смуглой коже жутковатые пятна смотрятся кощунственно. Чонин ещё послушно вскидывает голову, и под кожей отчётливо проступают мышцы. И эта совершенная линия нижней челюсти... Не удержавшись, Бэкхён прижимается губами к ямочке на упрямом подбородке Чонина и прикрывает глаза. Знает, что должен спросить, но так не хочется. — Так это... был он? — Что? — Чонин немного отстраняется и смотрит вопросительно. — Чанёль. Это с ним ты был до того, как сдёрнул в армию? — С чего ты взял? — Чонин отводит глаза, и Бэкхёну от этого совсем не легче, потому он достаёт козырную карту. — Он звал тебя. Шептал и выстанывал твоё имя, когда я засунул в него пальцы так, как это делал ты. Со мной. Бэкхён ждёт, но Чонин отворачивается и молчит. — Это потому, что я не заслуживаю правды? — Нет, — глухо отзывается Чонин и по-прежнему не позволяет поймать свой взгляд. — Знаешь, вы так бурно отреагировали друг на друга, что я не уверен, будто дело во мне. Ты хоть что-то рассказать можешь? Я не настаиваю на исповеди, но хотя бы... в общих чертах? Как встретились, как завертелось, что вас держало, как расстались и почему. Я же не так много прошу, да? Вместо ответа Чонин обнимает его и утыкается лбом в грудь, тянет к себе и усаживает на колени, гладит по голове и мягко целует. Бэкхёну хорошо от этих прикосновений, но червячок сомнения грызёт. Он тянет за галстук, потом бросает ладони на жёсткие скулы Чонина, всматривается в резкие черты и хмурится. — Не отстанешь, да? — тихо спрашивает Чонин о том, о чём и так знает. — Я просто хочу знать, что случилось, и как мне теперь вести себя с ним. Мы же не можем стереть его. На занятия он будет ходить с нами вместе. — Чёрт... — сокрушённо вздыхает Чонин, у которого это, очевидно, совершенно вылетело из головы. — Вот-вот. — Бэкхён несмело улыбается и легонько проводит кончиком пальца по брови Чонина, очерчивая контур пластыря на ранке. Он не готов прямо сейчас признаться в собственных страхах, но чем дольше молчит Чонин и чем сильнее не желает рассказывать, тем больше Бэкхён чувствует себя просто заменой. Потому что Чонин не удалил снимки, потому что полез в драку, потому что Чонин обычно спокойный и рассудительный, а вот так сгоряча махать кулаками... таким Бэкхён увидел Чонина впервые. И если это не повод для беспокойства, то что тогда повод? Ну а если вспомнить, каким голосом Чанёль выстанывал "Чонин-а", то и вовсе туши свет. Бэкхён смотрит на Чонина и ждёт, потому что ему необходимо знать. — Мы выросли вместе, — неохотно признаётся Чонин. — Наши семьи всегда дружили, ну и мы дружили практически с пелёнок. Наверное, нам было лет по двенадцать, когда мы играли во что-то дурацкое и бессмысленное, и мне надо было поцеловать Чанёля. Не скажу наверняка, но, по-моему, с того самого дня я считал его своим. А когда мы продолжили ту игру, мне выпало быть императором, а ему — императрицей. Не помню, почему тогда девочек не хватало, но всем это казалось нормальным. И уже не знаю, что на меня нашло, но он тогда неловко поцеловал мне руку, все засмеялись, а я сказал, что он должен целовать мне не руку, а сердце. Странно, что я многое забыл, но до сих пор помню, как он неуверенно оттягивал ворот моей футболки и прикасался губами. Вот тут... И Чонин трогает себя с левой стороны груди, чтобы после поймать ладонь Бэкхёна и крепко сжать в своей. Цепляется, как за спасательный круг, заставляя дыхание Бэкхёна сбиваться, а пульс ускоряться. — Мне почему-то было жарко от прикосновения его губ и хотелось сделать что-то такое... Я не знал тогда, что именно. Просто именно тогда я стал украдкой следить за ним в бане. Всякий раз. Когда мне было пятнадцать, он впервые сделал мне минет. Я ничего не говорил и не просил об этом, но он заметил мой взгляд и стояк. Теперь вот думаю, что он всегда замечал, просто не подавал вида. Ну а после мы несколько раз... ну... дрочили друг другу руками. Переспали мы, когда мне стукнуло восемнадцать. Детали помню плохо. Оно и тогда казалось сном. В тот день драка была. Из-за футбола, кажется. Я опоздал, а он в раздевалке сидел с помятой рожей и повязкой на лодыжке. На меня опять накатило. Пошёл разбираться с его обидчиками, получил выговор, отправили в медпункт обработать... Чонин касается правой щеки, где красуется россыпь мелких и уже не так заметных на первый взгляд шрамиков. — Дома я напустился на Чанёля. И оно само как-то вышло. Он доверял мне настолько, что ни о чём не пришлось просить или уговаривать. Просто как-то вдруг оказались в постели, и он весь как на ладони, целиком мой, а мне выть хотелось от желания его зацеловать, потом я — в нём, а он... Не знаю, я тогда плохо соображал вообще, а он такой тихий был и тёплый, добрый и надёжный, и улыбался. И мне было просто плохо от того, как сильно я его хотел. У меня кроме него никого и не было. Никого ближе. И я хотел, чтобы ещё ближе и только мой. А потом он так стонал, что... чёрт!.. Всё было здорово до того, как я пошёл в армию. Я предлагал ему пойти вместе, но его родные были против. Он как раз в колледж подал документы на годичный курс, чтобы подготовиться к поступлению в университет, а я решил сразу отстреляться. — Почему? — Бэкхён медленно проводит пальцем по шее Чонина — над белым воротником рубашки, но не упускает ни единого слова. — Я хотел на экономический и планировал после собственное дело. Сам понимаешь, армия при таком раскладе помешала бы, поэтому проще было сначала в армию, потом отучиться и заняться делом уже спокойно. У Чанёля не вышло, но он обещал писать и ждать. Я тогда перед уходом глупость отмочил. Надеялся заставить его поревновать и всё-таки пойти в армию, но не вышло, только поругались лишний раз. Я получил от него только одно письмо — в первые дни. Больше он не писал. Я пытался позвонить, но мне его родные говорили, что он не желает со мной разговаривать, а потом пришло письмо без подписи и обратного адреса с несколькими снимками. Чанёль там обнимался с другим. И ещё снимок, где он был с этим парнем в машине. Так наверняка ничего не скажешь, но предположить, чем они там занимались, нетрудно. — И что? И всё? — недоверчиво спрашивает Бэкхён, удивлённо глядя на Чонина. — Нет. Потом Чанёль всё-таки написал. Попросил меня забыть о нём и не попадаться ему на глаза. Я говорил с сестрой и просил её сказать Чанёлю, чтобы тот приехал просто поговорить, но он не приехал, хотя сестра сказала, что передала ему мои слова. Ну и вот недавно я ездил домой и заходил к Пакам. Мне сказали, что Чанёль меня видеть не желает — никогда больше. — Хм... — Бэкхёну история убедительной не кажется. В свете её финала. И в свете её начала. Чонин и Чанёль знали и любили друг друга с детства. Бэкхёну не верится, что какое-то жалкое письмо и пара снимков могли их рассорить, хотя в сердечных делах даже умники резко глупеют. По логике Чанёлю полагалось всерьёз дожидаться возвращения Чонина. Это же всего два года! И ведь Чонин не давал повода порвать с ним. Ну да, далеко, в армии, но и только-то. И, скорее всего, Чонин думает так же, потому что он пытался встретиться с Чанёлем после. — А кто-нибудь из родных знал, что вы с Чанёлем... ну... Чонин качает головой. — Вряд ли. Мы всегда уединялись и старались быть осторожными. Никогда ничего такого на людях не делали. Для всех мы просто были лучшими друзьями. Если даже кто-то и знал, то никогда не признавался. Бэкхён с грустной иронией улыбается, но ни слова не говорит о привычке Чонина отпечатывать собственное удовольствие на чужом теле. Зубами. Спрятать такое куда труднее, чем Чонину кажется. Кто-нибудь должен был заметить.***
Спустя четыре дня Бэкхён застаёт Чонина и Чанёля в аудитории для практических занятий. Оба молча стоят напротив друг друга, и у Чонина на груди расплывается влажное пятно, а у Чанёля в руке пустой стакан. Под тонкой белой тканью в центре пятна отчётливо виднеется тёмный кружок соска. Чанёль пялится именно туда и совершенно беспомощно кусает губы. Чонин кажется расстроенным — даже не замечает, куда и как пялится Чанёль. Бэкхён осторожно прикасается к сжатому кулаку Чонина и мягко увлекает за собой. У двери оборачивается и смотрит на Чанёля, всё ещё кусающего губы. Вот тогда Бэкхёну приходит в голову, что он знает только одну версию истории, но стороны две. Не мешало бы взглянуть на всё под другим углом. Утром следующего дня Бэкхён находит у двери своей комнаты небольшой букет чайных роз, и Чонин намеревается набить морду Чанёлю. Бэкхён с трудом сдерживает порыв души Чонина, отвлекает и с облегчением переводит дух, потому что на выходные Чонин едет на встречу с семьёй. Горизонт будет чист, и грандиозным планам ничто не помешает. Бэкхён выпроваживает Чонина, вертится перед зеркалом и отправляется в соседний корпус, чтобы постучать в дверь комнаты Чанёля. Заспанный Чанёль в измявшейся одежде таращится на гостя добрые пять минут, потом только отступает в сторону и позволяет зайти. — Решил пересмотреть кандидатуру бойфренда? — обиженно бурчит Чанёль и отпивает воду прямо из бутылки. — Нет, меня Чонин более чем устраивает, а ты — кот в мешке. Но я хочу кое-что прояснить. По поводу тебя и Чонина. — Между нами нет ничего общего, — глухо огрызается Чанёль и мгновенно ощетинивается. — Ну да, ну да. Надо полагать, именно поэтому ты звал его в голос, когда я тебя трахал? Бэкхён тут же жалеет об этих словах, но дёргаться поздно, потому что Чанёль вдруг прижимает его к стенке, просовывает кулак между ног и рывком приподнимает так, что Бэкхён даже кончиками пальцев на ступнях до пола достать не может. Зато отлично чувствует промежностью силу руки Чанёля. — Считаешь, он лучше меня? Бэкхён отворачивается, чтобы горячее дыхание Чанёля не обжигало переносицу. И теперь оно обжигает висок. — А если да? — А если нет? Проверить не хочешь? — И быть таким же, как ты? Нет уж, я не собираюсь изменять ему с кем попало. Чанёль убирает руку, позволяя Бэкхёну встать твёрдо на ноги, отступает на шаг и смотрит, как на врага. — Я не изменял ему! — Прости, но я слышал другую версию. — Чушь! Это он мне изменял! Я застал его с девчонкой в клубе перед уходом в армию. Он тогда просил прощения, но стоило ему исчезнуть с моих глаз, как он взялся за старое. Он вечно волочился за юбками. Не стоило удивляться, что начал и парней менять каждый день. — Правда? С чего такая уверенность? — Мне звонил его сослуживец и угрожал. Просил оставить Чонина в покое. Говорил, что им хорошо вместе. И что Чонин не желает меня больше видеть. Правда, потом сестра Чонина просила, чтобы я с ним повидался, но я не захотел. Он обещал вернуться ко мне, а вместо этого... Бэкхён может лишь покачать головой, потому что в обоих случаях выходит какой-то бред. И оба верят в свои версии, значит, что-то их убедило. Бэкхён не знает, насколько искренен Чанёль, но точно знает, что у Чонина в армии интрижек не было. Чонин начал встречаться с ним только после разрыва с Чанёлем, да и то — далеко не сразу. Интуиция заставляет предположить, что Чанёль Чонину тоже не изменял. Но всё это странно. — У Чонина в армии ничего не зудело, чтоб ты знал. Он начал встречаться со мной только тогда, когда полностью уверился, что больше не нужен тебе. И он получил письмо со снимками. Твоими снимками. Ты там был с другим. А на словах ему передали, что ты тоже не желаешь его больше видеть. Мысли есть? Почему мне кажется, что те снимки были такой же фикцией, как и та ложь, что скормили тебе? Кто-то не хотел, чтобы вы остались вместе. И у этого кого-то всё отлично получилось. К чести Чонина могу сказать, что он сомневался до последнего и недавно навещал твой дом, чтобы увидеться с тобой. Ему снова сказали, что ты не желаешь его видеть. Чанёль резко распахивает дверь. — Красивая ложь. И откуда тебе-то знать? Зачем тебе вообще это нужно? Ты же сам с ним сейчас, и мирить нас тебе вроде бы ни к чему. Если ты намерен говорить о Чонине, то иди вон. Если о нас, то можешь остаться. Мне плевать на Чонина, но не на тебя. Ты мне в самом деле очень нравишься. И Чонин тебя не заслуживает. Он вообще никого не заслуживает. — Посмотрим. Бэкхён с гордым видом идёт к двери, но на самом пороге Чанёль вдруг сминает пальцами рубашку на его груди, дёргает к себе и целует. Целует так, что вырваться и высвободиться не удаётся. И после Чанёль выставляет его всё-таки за дверь. — Для сравнения. И чтобы думалось в нужном направлении. Бэкхён глупо смотрит на захлопнувшуюся дверь и чувствует, как у него пылают губы, но всё равно уверенно стучит. Чанёль открывает и смотрит вопросительно. — Я с тобой схожу на свидание, но при условии, — выдаёт Бэкхён. — Условие такое: ты расскажешь мне о своём детстве. Включая и те фрагменты, где фигурировал Чонин. Хочу узнать тебя получше. Если надумаешь, приходи в кафе в пять.***
Бэкхён привычно опаздывает на пятнадцать минут, но довольно улыбается, потому что за угловым столиком сидит Чанёль и уныло смотрит в стакан с соком. Бэкхён подходит нога за ногу и с грохотом отодвигает свободный стул, заставляя Чанёля подскочить на месте от неожиданности. — Думал, я тебя продинамил? — Бэкхён жизнерадостно улыбается, хотя на сердце кошки скребут, и заказывает официанту чай на двоих. Чайник выбирает побольше, чтобы их надолго оставили в покое. Чанёль после неторопливо наливает чай в две чашки и ждёт. Наверное, ждёт вопросов. — Начинай с того, что помнишь. Твоя семья переезжала при тебе? — Я тогда был совсем крохой, так что ничего не помню. И вообще это плохая идея. Я предпочитаю говорить о нас с тобой. Чонин — прошлое для меня, к которому возвращаться я не хочу. Мне нужен ты, а не он. — Наплевать. Я сказал тебе, чего хочу. Если Чонин для тебя прошлое, то для меня — самое натуральное настоящее. И если ты считаешь, что я с ним так просто, то я тебе не завидую. И всё, что ты мне говорил тогда о собственных чувствах, — пустой звук. Потому что в твоих глазах я превращаюсь в человека, который спит с кем попало и с лёгкостью разрывает отношения без веских причин. Не слишком лестно для меня, не находишь? Рассказывай или проваливай. Так ты помнишь, как с соседями знакомились? Чанёль не проваливает, остаётся, с трудом сглатывает, но всё же отвечает на вопрос: — Я не помню. Мне кажется, они были всегда. И мы всегда дружили. О Чонине можешь не спрашивать. Он всегда был рядом, сколько я себя помню. — И вы вместе хулиганили? — Просто играли. Пару раз игрушки не могли поделить. Пару раз дрались ещё из-за какой-то ерунды. И как-то само собой вышло, что потом уже всегда вместе. — И? Тебя же что-то привлекало в нём? — Дерзость? — Чанёль отпивает из чашки и мрачно улыбается. — В десять он выглядел красивым, как картинка. Походил на ангела. Это я помню. Ещё помню, что у его матери руки не доходили, чтобы постричь его, и он бегал какое-то время с длинными волосами. Чтобы волосы не мешали, мать ему их немного завивала и укладывала. А он тогда подружился с одним новичком. Ну и вот, они пошли в туалет как-то, а тот парнишка возмутился, что это Чонин делает в мужском туалете. Дескать, ты же девочка, а девочке надо в женский. Ну, я могу понять того парнишку. Чонина одевали ярко и красиво, волосы ещё эти, ну и выглядел ангелочком и был тогда едва ли не самым мелким в классе. Чонин молча расстегнул брюки, демонстративно достал член и принялся отливать с гордым видом. Парнишка так и стоял столбом с раззявленным ртом*, а я тогда Чонином гордился. В двенадцать его уже никто бы не спутал с девчонкой, хотя он тогда был тёмный и тощий, но всё равно красивый. И после того случая он всегда носил только классические брюки и светлые... Чанёль умолкает и растерянно смотрит на белую рубашку Бэкхёна. Бэкхён достаточно сообразителен, чтобы сложить два и два, и прикинуть, что именно в нём могло напомнить Чанёлю Чонина. А ещё он с лёгкостью может вспомнить, как помогал Чонину обустраиваться и разбирал немногочисленные вещи. В армию Чонин прихватил с собой как раз несколько белых рубашек и классических брюк. — Скудноватый гардеробчик, — подметил тогда Бэкхён, с интересом изучая рубашки. — Зато всегда стильно и к месту. Бэкхён даже не задумывался о том, насколько сильно это запало ему в душу. И никогда не придавал значения тому, что после армии сменил свой гардероб на то, что "всегда стильно и к месту". Ему просто нравилось и нравится до сих пор, как он смотрится в такой одежде. И Чонину тоже нравится. Чанёлю, судя по всему, нравится так же сильно, только он теперь в этом не признается. Ну и чёрт с ним. Бэкхён вновь концентрируется на разговоре, жадно ловит каждое слово и ждёт, когда же Чанёль вспомнит ту игру с поцелуями, о которой говорил Чонин. — Меня поначалу часто раздражало его желание покомандовать. Если Чонин чего-нибудь хотел, то хоть небо на землю падай, но всё должно быть именно так. Упрямый до жути. Причём всегда настаивал на своём даже тогда, когда имел дело со взрослыми. А ещё никогда не стеснялся высказывать свою точку зрения, даже если она расходилась со всеми прочими. Потом, правда, он стал сдержаннее и скрытнее. Вплоть до того, что даже помогать старался так, чтобы об этом не узнали. — Но тебя-то что по-настоящему привлекало? — Не знаю. Не так просто объяснить, почему к одному человеку тянет сильнее, чем к прочим. — Чанёль пожимает плечами и допивает чай. — Он как наваждение всегда был. И когда мы дурачились или играли во что-нибудь, он всегда так удивительно легко перевоплощался и играл роль, как будто был настоящим актёром. А ещё в любых состязаниях крепко держал меня за руку и так уверенно говорил, что мы непременно выиграем. И выигрывали ведь. Он говорил, что я делюсь с ним силой, но мне всегда казалось, что наоборот. После игр с дурацкими поцелуями он стал на меня так смотреть... будто раздевал взглядом. Поначалу ещё ничего было, но потом во время совместного мытья в бане я стал замечать, что он не просто смотрит, но и возбуждается. Дальше было только хуже. Странное это довольно-таки ощущение — видеть, как у кого-то на тебя мощно встаёт. Немного пугает, но и лестно. Я и не помню, когда не выдержал. Просто обернулся, а он смотрит и вдруг отводит глаза, и у него стоит. И он весь такой... красивый и горячий, и возбуждённый до предела. Я тогда подошёл и посмотрел открыто на его бёдра, а там эта твёрдая и толстая штука, на головке блестит... И он поднимает голову и виновато улыбается, говорит чушь какую-то, извиняется по-дурацки. На меня и накатило. Сам не думал, что так выйдет. Опомниться не успел, а я уже на коленях с членом во рту, а он тихо так стонет и путается пальцами у меня в волосах. Думал, что сдохну тогда, но ничего, выжил. Про первый раз тебе тоже рассказать? — Чанёль улыбается совсем не весело, кажется, вот-вот всерьёз расплачется. Бэкхёну больно и неловко, но удержаться нет сил, и он кивает. — Я тогда повздорил с ребятами из футбольной команды. Счёт в игре был равный, а потом нам забили ещё раз. Все решили, что по моей вине. Я так не считал. Ну и сцепились в итоге. Я один, а их больше. Наваляли, конечно. И тут Чонина принесло. Он как увидел меня в таком состоянии, и всё. Если бы это с ним случилось, он бы и до драки дело не довёл. Он спокойный тогда уже был и ловко сглаживал конфликты. Но когда дело касалось меня, слетал с катушек. Может, это тоже имело значение, потому что вряд ли многие могут похвастать тем, что у них есть человек, который в огонь и воду за них кинется. А Чонин такой — за меня он вечно кидался и в огонь, и в воду без раздумий. Я тогда с ума сходил, но всё равно это было приятно. Приятно осознавать, что я настолько дорог ему. Мы тогда частенько на чердаке у него дома зависали. Ну вот... он накладывал мне повязку на лодыжку, потом так посмотрел, что я не удержался и потянул к себе, чтобы поцеловать. У него тогда правая сторона лица была исцарапана, но он даже в крови... Начали целоваться — и всё. Ни я отлипнуть от него не могу, ни он от меня. Даже не помню, как раздевались. Помню только, что без защиты трахались — запасаться презервативами до того и в голову не приходило. И помню, что он долго меня растягивал, аккуратно и тщательно. Чуть ли не срывался каждые две минуты, шею до крови искусал — я думал тогда, что вовсе меня загрызёт, но он не останавливался и готовил. Хотел, чтобы мне было хорошо. И искал загадочную простату. Было забавно и неловко, но всё равно здорово. А потом он переживал, что я в рост вытягивался быстрее. Не хотел быть ниже меня. Всё переживал из-за этой ерунды, пока я не сказал ему, что так даже лучше. Если он легче, то точно меня не придавит, пока трахает, быстрее загрызёт, если не перестанет кусаться во время секса. Тогда он только и успокоился немного. — Он заботливый, — тихо бормочет оглушённый всем этим Бэкхён. Это как заглянуть в чужую жизнь, куда можно заглядывать только двоим, а остальные — лишние. И прямо сейчас Бэкхён так остро чувствует себя лишним, что глаза пощипывает. А ещё знает теперь, откуда взялись едва заметные шрамики у основания шеи Чанёля, со стороны левого плеча. — Наверное. В общем-то, да. После мне не хватало его молчаливой поддержки. Надёжности. С ним всегда была уверенность, что он рядом и всегда подставит плечо. И что всегда кинется на защиту, даже если силы неравны и точно огребёт. Бэкхён может добавить, что Чонин всегда выслушает и тепло подбодрит. И всегда спросит, всё ли хорошо. И никогда не откажет в объятиях, даже если нет очевидной причины. Бэкхён много чего может добавить, но молчит. И так же молча решает, что съездит домой к Чонину и Чанёлю, как только Чонин вернётся. Потому что ему нужны ответы на вопросы.