Перекрёстки

             Глаза жёлтые. Родимое пятно на брови. Тонкий нос. Что он говорит?       — …Вот я — тот самый Шурик. Что ты там собирался сделать со мной?       «Не может быть! Это он!» — Герману вдруг стало не хватать воздуха, всё бешенство испарилось, он уже не помнил, зачем он сорвался в аппаратную, что он сейчас орал. Ситуация патовая: кто-то им обоим поставил шах и мат. Нелепый эндшпиль!       — Это ты? — Он нашёл в себе силы озвучить абсолютно бессмысленный вопрос. А так как Александр сжимал кулаки, то ли готовый ударить, то ли готовый удрать, Герман схватил его за руку. Чтобы остановить!       — Это я! — И техник вывернул из захвата руку, зыркнул золотом, дёрнул губой. — Завтра приду только за расчётом! Обойдёмся без пафосного прощания! — Толкнул Казацкого в грудь и направился вон.       Первый порыв — бежать за ним — был пресечён Коротичем. Он буквально перекрыл проём своим героическим рыхлым телом. Видимо, опасался рукоприкладства.       — Герман! Остынь!       — Иван! — неожиданно шёпотом спросил Казацкий. — Как у него фамилия?       — С-с-странная…       — Как?! — уже заорал шеф.       — Элли.       Пауза. Герман опять завис. И потом как будто стон:       — Почему-у-у! Почему я только сейчас об этом узнал? Элли! Девочка из сказки! — Он оттолкнул Коротича, тот как неваляшка сегодня — от стены к стене перекатывается, и понёсся в кабинет. К окну. Александр выбежал из здания и направился к машине. Серая «тойота» номер… «888»… — Бляа-а-а! — вырвалось у Германа. А тот, кого он всё это время искал, повернулся к нему и задрал руку с «факом», потом кинул вещи в машину, а татуировка на загривке сверху стала виднее от наклона. Две змеиных морды ехидно улыбнулись и тут же скрылись в машине. У Германа ступор. На столе зажужжал телефон. Надо ответить…       Но ответил Казацкий не сразу, он заметил в руках цепочку — точный аналог той, что у него на запястье. В голове раскручивался ком мыслей и догадок, раскручивался — и получалась фантасмагорическая картина… Элли — мальчик из казармы, его личный ангело-бес. Алекс — вовсе не Алексей, а Александр на серой «тойоте». Браслет «Herman»… Тотоша тогда предположил, что симпатичный парень, которого он экзаменовал, подобрал браслет… И ещё… Эл! Эл из «Аль Перчино»!       Вновь гудок телефона. На экране — «Никитенко Телесистемы».       — Олег! — Ни здрасте, ни привет. — Александр Элли твой одноклассник?       — Да. — Никитенко почему-то ржёт посреди грёбаного Эгейского моря. — Неужели вы встретились? И как, не убили друг друга?       — Почему мы должны убить друг друга?       — Ну как! Это ж Саня тебе тогда на Байкале врезал в челюсть.       — И это был он? — У Германа как будто голос пропал, из горла только сип.       — В смысле? Это ещё и не первый прецедент?       — Олег, Элли гей?       — Да, он развёлся с женой из-за этого. На работе один тип его гнобить стал, я и попросил взять его к вам. Ты же лоялен ко всему этому.       — Где Александр делал татуировку?       — Опа! Ты уже её разглядел? — опять ржёт Никитенко. — В салоне «Махаон», из-за татуировщика-араба развод и случился. Это важно?       — Мне нужен адрес Александра.       — Да, он живёт не по прописке. Он вместе со своим сокурсником по радиофаку, Гороховым, снимает квартирку.       — А в каком вузе он учился? — вдруг осенило Германа.       — В нашем универе.       — Бляа-а-а… — Казацкий взял со стола ручку-кролика и неверяще смотрел на надпись «Элке с любовью!».       — Адрес-то нужно? Или по нюху уже найдёшь. Уха-ха-ха!       — Говори!       Казацкий ввёл адрес сразу в «ДубльГИС», без «спасибо» и «до свидания» дал отбой весёлому Никитенко, схватил со стола ручку-кролика, ключи от машины и побежал на стоянку, чтобы добраться до голубого флажка раньше, чем чёртов Элли исчезнет ещё раз.              Никаких речей Герман не готовил, пока гнал на край города. Он лишь повторял для себя фразу:       — Это же надо быть таким идиотом! Таким слепым идиотом!       Он всегда упускал шанс. Тогда, в детстве: он увлёкся мщением, а надо было найти мальчишку со сказочным именем. Позже, на картошке, не Гаврюшу нужно было пялить, а Элку рассмотреть и помочь. А инцидент у Самира? Мог ведь вернуть телефон, и встретились бы… Тогда звонил «Олег», наверняка это Никитенко-одноклассник помогал найти трубу. И какой он был пень в «Ко-ко-ко»! Нужно было выйти из кабинки, когда Гаврюшу уже выслали вон. Выйти и узнать! Апогей, конечно, «Аль Перчино»… Это надо же не снять с него маску! Да ещё и уснуть, а потом повестись на Катькины уговоры и уйти вовсе! И в добивку этот дурацкий дайвинг! Они ходили столько лет вокруг друг друга!              Во дворе старых хрущёвок стояла знакомая «тойота». Герман вычислил нужный подъезд. Домофон. Элли должен открыть дверь! Набрал номер квартиры. Гудок.       — Кто?       — Я.       Тишина.       — Это я! Открывай! Мы должны, наконец, встретиться!       Запикало. Открыто. Герман взлетел на пятый этаж и толкнул дверь квартиры номер 30. В светлом коридоре прямо напротив входа скрестив на груди руки стоял Элли-Элка-Эл. Красивый, сука! И надменный.       — Я уже знаю, — сурово начал он, — дозвонился до Олега Никитенко. Он сказал, что ты та самая селеба, которую я отправил за борт тогда на Байкале.       — Ты ничего не знаешь! Байкал — это почти занавес нашей эпопеи. Держи, это твоё! — Казацкий вытащил из кармана кроличью ручку и кинул её в Саню. Тот поймал и с удивлением стал разглядывать. — А теперь смотри! — И вдруг Герман стал раздеваться: скинул пиджак, галстук, аккуратно расстегнул пуговки на рубашке и даже вытащил ремень из брюк… Остался с обнажённым торсом, обхватил левой рукой плечо и чуть развернулся. На коже лыбилась знакомая татуировка — то ли Джокер, то ли Анна Федотовна из «Пиковой дамы» — заявка Катэ, чтобы привязать приятеля к Пушкину, там же главный герой Германн. Непушкинский Герман медленно подошёл к ошарашенному Элли, запер его руками, опершись о стену, приблизил своё лицо к его и прошептал: — Неужели ты меня не помнишь? Смотри внимательно.       И хотя разум ещё негодовал, припоминал оскорбления, услышанные им из аппаратной, кулаки всё ещё чесались, а сердце адреналиново колотилось, чёрные глаза опасно прожигали дыру в Санином сознании. И он падал в эту дыру. Далеко-далеко, до самого детства. Кусочки калейдоскопа сдвигались и составляли нужный портрет. Конечно, избитое лицо гораздо сильнее отпечаталось в памяти, но ведь он видел того мальчишку из двухсотки и до драки. Это он! Тот, кем он тогда восхищался, кем гордо не интересовался потом.       — Ты тот парень, которого избили на сборах… — еле слышно сказал Саня.       — Аллилуйя! Ещё?       Оттолкнувшись от временнóго дна, Саня начал взбираться вверх, до следующей реперной точки, до следующего кхумена, до нового витка.       — У тебя был ирокез на голове. Вы приезжали к нам на посвящение. Я думал, что мне это привиделось…       — Мы на верном пути. Ещё! — Лицо Германа придвинулось чуть ближе.       — Ты носил кожаные штаны и учился на автокурсах. Я нашёл твою цепочку.       — После секса с милым Тотошей. Думаю, что он и к тебе приставал. Ещё? — Лицо стало совсем близко.       — Твоя татуировка… Ты был Бэтменом. Ф-ф-ф… Татуировка с Джокером…       — Ты не представляешь, кто мне её делал!       — С-с-самир? Я видел, как вы с ним разговаривали.       — Он искал тебя. Но я нашёл раньше. И это ты ещё Нельсона не видел… — Герман уже упирался лбом в лоб Сани.       — Нельсона не видел. Зато видел Дитмара.       — Я думал, что он — это ты. Но он просветил меня, что я ищу Эла. И ты знаешь, с ним я уже ощущал, что изменяю тебе… — Это Герман сказал уже практически в губы Сане.       — Ретранслятор поменяй, изменщик чёртов!       — Что?       — Ты вообще-то меня сегодня с работы выгнал.       — А ты меня чуть не угробил год назад на Байкале. Так что мы квиты. — И уже нельзя было говорить: не просто близко — стали одним дыханием, пересеклись и задержались. Сначала робкий поцелуй, как будто проба, по чуть-чуть мягкими губами, перебивая желания друг друга. Потом напористо и жадно, и Герман уже локтями опирается о стену, давит, вжимает всем телом Эла, а тот обхватывает его руками, гладит голову, а ручка «Элка» штрихует какие-то страстные борозды на голой спине.       Щёлк-щёлк! Дверной замок сработал как затвор перед выстрелом!       — Прикинь, в нашем сраном дворе «мазератти»… еби-и-ись всё конём! Это что за поебень? — А это вернулся Виталька домой. Микрокосм разрушился, поцелуй разомкнулся, но не порывисто, а нехотя и томно. Горохов глазами лупает, кривится, как будто что-то мерзкое увидел. — Элли! Охренел, что ли?       — Это мой сосед. Виталя. А это м-м-мой шеф… был с утра.       — Чё это он голый? В моём доме!       — Не волнуйтесь, господин сосед, мы уже уезжаем! — Герман поднял рубашку и стал одеваться. — Эл, возьми минимум, потом как-нибудь остальное заберём.       — Ты чё, Сань, съезжаешь? Охуеть! — Лицо Горохова вытянулось от удивления.       — С чего это ты решил, что я поеду с тобой? — уже справился с замешательством Саня.       — Ну, не будешь ведь ты говорить, что с первым встречным никуда не пойдёшь! Что надо получше узнать друг друга? Мы пятнадцать лет потеряли! Стоит ли ещё терять время?       — Пятнадцать лет? Саня, что он мелет?       — Похоже, он мелет правду… Виталь, я и сам пока в шоке.       — Дома ждёт Нельсон! Я ему обещал, что тебя приведу, — добавил «ясности» Герман.       — Бля! Вас ещё и трое?       — Я не знаю никакого Нельсона.       — Хорошо, не Нельсон, а Шурик.       — Очуметь! То есть ещё и варианты могут быть?       — Вариантов уже нет! Саша. — Герман даже остановился, он впервые назвал Элли по имени. И имя это прозвучало как-то по-особенному трудно, но искренне. — Поехали ко мне. Что ты теряешь?       — Так-то да… Я тебя как раз хотел просить куда-нибудь сходить. — Горохов внезапно смягчился и мотнул головой на бутылку шампанского, которую всё это время держал в руке. — Света придёт ко мне… Но ты это… звони, если чё!       — Всё ужасно неожиданно. Как мешком по голове… — пробормотал Саня. — Сейчас, только возьму телефон, толстовку, ключи от машины…       — Можно без ключей. Мы и на моей машине доедем и до дома, и до работы.       — Так это ваша «мазератти» там отсвечивает? — Виталя пропустил мимо ушей факт ночёвки друга у модного хлыща.       — Приятно провести вечер! Мы уходим! — Герман ухватился за руку Сани, который вышел из комнаты с сумкой, что с работы, и с зарядником для телефона. — Пошли!       Горохов уже за закрытой дверью услышал возмутительное:       — Ты мне должен! Я сегодня сверху.       — Ебись всё конём! — подытожил он происшедшее.

***

      Уже совершенно светло, а Элли всё ещё не спал. Сон не шёл. Мозг не хотел отключаться, хотя по телу разливалась дикая усталость — от суматошного тяжёлого дня, от гремучей смеси ярости, шока, восхищения, принятой залпом вечером, от новой старой своей жизни, от разговоров и ударного секса. Мог ли он с утра представить себе, что уже следующую ночь проведёт в чужом доме, в чужой постели рядом с тем, кого он надеялся встретить? Рядом с котом, который, видимо, надеялся встретить Саню.       Хотелось повернуться, но с правого бока дрых Нельсон, уткнувшись в его подмышку, а слева сложил на него свои конечности Герман. Окружили. Тело ныло от усталости, от информации, от вина, от постельного новаторства.       Когда они приехали в шикарную квартиру Казацкого, Герман первым делом познакомил Сашу с бывшим Шуриком. Элли хорошо помнил тот вечер: как Ксюха готовилась к нему, как психовала, когда все, как сговорившись, отвешивали комплименты Сане, а не ей, как она вдруг заявила, что у неё аллергия на котов и подарок «не покатит», когда она устроила скандал после того, как заметила, что Саня пробыл долгое время с Гаврюшей в мужском туалете. Он не успел тогда почувствовать себя хозяином для котёнка. Но смешной и самоуверенный маленький комочек успел подержать. Шурик имел тёмное пятно на брови, поэтому и стал подарком для так же помеченного Сани. Он звонил на следующий день Надьке, затейнице-однокурснице, которая и придумала такой подарок. Надя сказала, что кот устроен, что его забрал Гаврюшин хахаль — человек с виду обеспеченный, серьёзный и положительный.       И вот он спустя несколько лет видит здорового, толстоватого, ухоженного кота. Нельсон некоторое время ходил вокруг Сани, обнюхивал, но на руки не шёл, на уговоры не поддавался. И только когда два человека — хозяин и хозяин хозяина — уселись на пол рядом с бутылками мерзко пахнущей жижи и стали увлечённо о чём-то разговаривать, Нельсон осмелился и забрался на колени к новенькому. Правда, гладить себя не давал, зубами ловил руку. Не заслужил ещё гладить!       Герман и Саша просидели несколько часов за разговорами. Узнавали друг друга. Саня рассказал о себе, о том, как не поступил в институт и на год отправился в армию, о Ксюхе, о дружбе с Олегом, о том, как впервые пришёл в тогда ещё «Паприку», о работе в «Телесистемах», о своих впечатлениях и мыслях после случайных встреч с, как выяснилось, всегда одним и тем же человеком. Герман показал старый, сдохший телефон, который он преступно заныкал, вытащил фотографии, в ворохе которых они обнаружили кучу знакомых лиц, смеялись и не уставали удивляться совпадениям. Тем более что по мере просмотра фотографий (на бумаге и на цифре) выяснилось, что есть и другие пересечения. Например, они одновременно были в Таиланде и даже летели туда на одном самолёте, только Герман в бизнес-классе, а Никитенко и Элли в экономе. Или то, что телетарелку в квартире Кати Субботиной устанавливал именно Саня, он тогда первый год работал в «Телесистемах», поэтому был брошен на такую непрестижную сферу, как обслуживание физических лиц. И он много раз бывал в квартире Катэ, был практически её личным техником, ибо после расставания с «золотым мешком» у неё всё ломалось и глючило. А это значит, что Герман и Саня вполне могли быть в одной квартире, но не замечать друг друга.       — Рассказываю только я, только о себе, — остановился Саша. — Болтаю и болтаю. А как ты жил?       — О! Не беспокойся, ты меня ещё не заткнёшь. Я ж специалист разговорного жанра, а ты молчун. Так что я пользуюсь моментом и слушаю.       — И всё же? Расскажи о себе.       — Я всю свою жизнь не верил в судьбу и в любовь, считал, что всё это бредни воспалённого ума профессиональных писателей. А оказалось, что две эти коварные дамы всегда были рядом и поступали со мной, с самоуверенным слепцом, достаточно гуманно… Я, Саша, искал тебя, никогда никого не любил, оставлял для тебя место здесь. — И он прижал руку к груди. Выходила очень романтическая сцена… — И здесь. — Герман коснулся лба. — И здесь! — Он положил руку на бугор под штанами и игриво подвигал бёдрами.       — Придурок! Всё испортил…       — Тебе пора в душ! Время — два ночи! Шуруй! Полотенце в комоде, верхний ящик, а всякие нужные вещи в шкафчике! Халат не даю, нахер он нужен?       Когда Саня вышел из ванной, Герман голой звездой лежал на огромной кровати, сбросив на пол одеяло. На тумбочке лежали презервативы, лубрикант и мешочек с шариками. Он похлопал на место рядом с собой и заявил:       — Подать сюда Эла с его змеями! Ложись на живот! Буду тебя подчинять!       — Ты меня опять с Дитмаром путаешь?       — Ни в коем случае! Позволь мне сегодня покомандовать! Ложись.       Саня послушался и сразу был осёдлан.       — Вот они, мои змеи-аспиды! Моё дерево познания! — Герман пробежался пальцами по дереву. — И всё это — моё! Предупреждаю, здесь хорошая звукоизоляция, поэтому можешь орать безбоязненно.       — Отчего это я должен орать?       — От счастья, Саша, от счастья… — совершенно демонически прошептал Гера в ухо и укусил за шею. Он начал осуществлять программу по выжиманию из Сани сладострастных стонов и криков. Мял, целовал, наглаживал, уговаривал каждую змею, рисовал языком и носом новых змей, уводя живые ветви на плечи, подмышки, на ягодицы, в промежность. Саня несколько раз пытался включиться в качестве небревна, но Герман прижимал инициативу сильной рукой к постели: — Мой день! — и целовал. Хотя криков так и не последовало.       Когда уже зазвенело в ушах и яйцах от ловких ласк, когда уже даже пальцы заболели от того, как впились в матрац, Саня взмолился:       — Я уже перегорю сейчас… Начинай! Только я давно не был снизу…       — Мы это исправим.       Герман схватил тубу с лубрикантом, выдавил себе на пальцы и практически улёгся сверху на жертву, завёл руку под себя и ввёл палец в анус.       — Ф-ф-ф… — отреагировала жертва. Звон поутих, и щекотка в икрах исчезла. Но мучитель растягивал одним пальцем недолго, ввернул второй и даже замурлыкал какую-то дебильную мелодию.       — Лежи, доверься мне! — вдруг совершенно серьёзно прошептал Гера, достал с тумбочки мешочек с шариками разного размера на верёвочке, смазал шарики гелем. Придавил левой рукой покрепче Саню в районе поясницы и ввёл первый шарик в задний проход. — Это, хороший мой, за сегодняшний срыв эфира, — медовым голосом промолвил истязатель. Саня попытался выгнуться и посмотреть — что там? — Тс-с-с… Лежи! — пресёк попытку любовник. — Это за прошлогодний инцидент, за удар в челюсть! — И вталкивает шарик побольше… Ягодицы напряглись как мячик, но объект не стонет, а только:       — Ф-ф-ф… — дышит тяжело, закусывает губу и морщит лоб.       — Это тебе за Гаврюшу! Ты соблазнил его практически на моих глазах… Вернее, ушах! — Третий шарик. — Этот самый большой… За Самира. Не могу простить тебя, охмурил парня так, что он на меня почти не повёлся.       — Пф-ф-ф… Больно… — просипел Саня.       — Мне тоже было больно. Я переживал. Терпи. — И укусил его в ягодицу. Потянул шарики за хвостик, тихонько подёргал.       — Пф-ф-ф… — Саня выгнулся, попытался закрыть зад рукой.       — Нет-нет! Пятый шарик! За то, что ты счёл меня проститутом тогда на празднике! Даже деньги мне приготовил! Получи яйцом в анал!       — Пф-ф-ф… Мне ведь тоже есть что вспомнить…       — И ма-а-алюсенький шестой шарик… За мой браслетик драгоценный. Кстати, надо его залатать, будешь носить…       — Пф-ф-ф… разве это малюсенький?       — А это за то, что ты есть… — Герман вновь начал целовать Саню в шею, плечи, спину, тихонько дёргая кончик шнурка. Он сам как змея — извивался, жалил, жалел, обвивал, провоцировал… И… Саня не выдержал.       — Моя очередь! — Крутанулся под искусителем, перехватил его за плечи, почти перекинул через себя, прижал всем весом и дал волю рукам, насытил свою кожу Германом, впился в его губы.       — Э-э-э! Это моя роль!       — Потом… сначала я. Сам виноват, — пропыхтел Саня, закинул ноги Геры себе за спину и, практически не растягивая, вошёл, задвигался, победил.       — Бля-а-а, бля-а-а... вот ты бля-а-а… — Репертуар Германа, видимо, не очень широк во время оргазма. А у Сани вообще отсутствует. Как, впрочем, и понимание времени, обстоятельств, имён — всё отсутствовало на тот момент в Сане. Энергетический ком, разрывавший его изнутри, уносил в какую-то параллельную вселенную… В самый пик даже подумал: всё — смерть.       Но это было начало. Герман не желал сдаваться. У обессиленного партнёра вытащил шарики из задницы, чем вновь вызвал в том подобие жизни (кроличьей, правда), и одолел Саню уже сам…              Элли должен был уснуть после секса. Но не мог. Его окружили, его нашли и не отпустят. И было ещё непонятно: счастье это или нет. Было ощущение завершённости и вечности одновременно. Как будто на перекрёстке все светофоры показывают красный, все стоят и ждут завтрашнего дня, новой жизни, свободного движения, оптимистичного зелёного.       И вопросов нет.       Вернее, есть вопрос:       Столкнула ли бы нас судьба ещё раз, если бы?..