Одинокие прятки

- Тебе нужно хоть что-то съесть, Юске. Давай хотя бы горячего шоколада налью. Или чай. Тебе же понравился наш чай. Пожалуйста! Ну хоть что-то горячее, ведь ты как ледышка. Там, когда мы приехали, я думал, ты умер. Может, хватит? Эй, дурак, очнись, ну очнись, пожалуйста, будь человеком. Слова доходили до него с трудом сквозь пелену тумана. Бесформенные, и при этом тёплые, как жёлтый свет фар или тусклых круглых фонариков поисковой группы. Кто-то отчаянно звал его в темноте, пытался найти и вернуть в мир, на поверхность. Зачем? Здесь была тишина, мгла и вечный прекрасный туман, как в Сайлент Хилл, как в Сонной Лощине, как в лучших сказках из детства, жутких и волшебных, где чёрные ветви корявых деревьев и их горящие, злые глаза таяли в дымке вместе с печалями. Под такие сказки всегда было приятно засыпать. Сколько он тут? Час? Год? Никто его не обидит, не тронет, не отыщет. Это и есть спасение. Юске в домике, Юске спрятался очень надежно, в своей голове, так глубоко, что больше его не достанут, не ранят. - Черт, черт, парень, ну давай же! Достали... Беспокойный, глупый, зачем ты пытаешься. Кажется, даже ударил по лицу, надавал пощёчин. Это так наивно, что вызывает сочувствие. Жажда помочь, обычно людям несвойственная. Кажется, звал, обнимал и тряс за плечи. И низкий почти окончательно огрубевший подростковый голос срывался, а затем его прервал незнакомый, взрослый, чужой: - Томо, давай все же передадим твоего друга врачам. Ты же видишь, с ним что-то серьезное. Шок, понятное дело... Шипение, грубость, злость: - Ты не сбагришь его. Ты ему должен, теперь должен. У него никого нет, никого, понимаешь ты, а? Ни единой живой души, родственников не оказалось, а он несовершеннолетний... И мне ты должен. Считай, Юске мне как брат. Если понадобится, усыновишь! Ясно тебе? Не отдам! Откуда столько силы, столько уверенности? Дурак, не нужно стараться. Сдавшийся, погрустневший мужчина в ответ: - Ладно, как хочешь. Только не пойму, с чего в тебе такая страсть к благотворительности взялась и упёртость. Прямо-таки мазохизм какой-то... То тебе начхать на весь мир, то подбираешь кого-то, и трясёшься, как над матерью бился. Может, тебе в медицинский? Хотя с твоими оценками это, конечно нереально. Нельзя спасти всех, всех выручить. Томо, ты ведь совсем ещё мальчишка, о себе подумай. Ищущий, ощупывающий свет фонарика, он дрожит, как белая трость слепого, выстукивающая в вечной полночи дорогу, жёлтый, рассеивающийся, он приближается, он горит сильнее, греет, как солнце. Томо, как солнце, такой упрямый. Зовёт, тащит наверх за собой: - ...горячий шоколад... С маршмэллоу. Жаль, как же жаль, что я уволил ту девчонку, она бы сварила тебе бульон, сделала бы суп... Юске встряхнулся, вынырнул в свет, закашлялся, словно и правда из воды выбрался, чуть не стал утопленником. Кашель был ненормальный, паренёк задыхался, дрожал, бил себя по коленям. Спина гнулась, кривилась горбом вверх, волной вниз, ходила ходуном, изгибалась, как длинное змеиное тело, всё это выглядело дико. Томо никогда не видел эпилептиков, но заподозрил что-то вроде припадка. Только Юске вдруг со свистом выдохнул и без пауз зашёлся безумным смехом: - Правило Алисы, да? Правило Алисы! С ума сойти! Точно, чтоб двигаться дальше, нужно что-то проглотить, да, только на хрена мне теперь двигаться... Голова закружилась, потолок поплыл каруселью. Почему он оказался здесь? Столько света, пространства, всё гигантское, и стеклянная витрина так сверкает. С глупейшим выражением лица, нервно хихикая, он сидел на кровати Томо, замотанный в шерстяной плед, точно гусеница странной клетчатой расцветки. Опомнился, выпутался, резко, с отвращением сбросил покрывало и, все ещё изредка всхлипывая, подавляя смешки, оправдался: - Извини... Жарко же, липко, фу. Лето, зачем было в шерстяное... Томо смотрел на него ошалело, на автомате медленно наклонился и подобрал плед с пола, стал неосознанно складывать его - уголок к уголку, пополам и снова повторял ненужное действие, пока покрывало не обрело форму прямоугольной стопки размером не больше именинного торта. Рассеянно положил её рядом с собой на кровать, погладил, как кота, и, пристально глядя на Юске, сказал: - Нет, это ты прости, что закутал. Но я, знаешь ли не медработник, не в курсе, что в таких случаях делают. Ты был такой холодный, когда мы тебя привезли. Если бы не трясся все время, я бы решил, что ты помер. Но в больницу не разрешил тебя везти. Хотя теперь даже не знаю, может надо было? Ты как вообще? Хотя бы звонок мой помнишь? Ну насчёт завода и... пожара... - Да, конечно, помню, такое не забудешь, - печально кивнул мальчик, - Привезли? Как это привезли? Постепенно сознание прояснялось, он вспомнил ночной разговор с одноклассником. Тот набирал Юске несколько раз, но он был занят - у него был план. Потому было не до телефона. Ведь он сосредоточенно рисовал наверху в спасительной комнате. Даже сейчас пальцы были перепачканы углём. Он потёр указательный и большой на правой руке друг о друга, размазывал, со злостью давил чёрные мельчайшие крошки, они рассыпались в пыль, а Юске только наблюдал за разрушением, поджимая губы. Надо же, он вчера и не знал, что за новость его ждёт. Перезвонил только когда спустился вниз, к себе и увидел на мониторе мобильного с десяток пропущенных звонков. Томо тогда взволнованно сообщил о несчастном случае на заводе. Юске то ли коротко взвыл, то ли выругался неразборчиво на высоких нотах, потом помолчал с минуту и наконец пробормотал шёпотом в трубку какую-то очевидную дикость: - Наказание, он наказал меня, надо было быть послушным, лучше бы я сегодня не отказывался играть, это всё моя вина, всё моя... И нажал на отбой. Томо ни на шутку перепугался и упросил отца поехать за одноклассником. Они вызвали такси и через час вернулись с полуобморочным лохматым мальчиком, который не реагировал ни на что вокруг, только дрожал и смотрел мёртвым взглядом в пустоту. Возможно, отец был прав, и в желании Томо помогать было что-то от мазохизма. Только он не был отзывчивым по любому пустяку, как Такаши: чужие разбитые коленки, бытовые проблемы, и тому подобное не трогало его раньше. А вот малознакомый приятель, за сутки лишившийся родных, чем-то зацепил. Томо не знал причины, но чувствовал между ними какое-то сходство, а ещё необъяснимую ответственность за него, будто тот был его родственником. - Тело. Что с телом? - глухо спросил Юске почему-то с пристальным вниманием разглядывая свои руки. Томо непонимающе перевел на них взгляд и смутился - на подушечках пальцев были явственно различимы чёрные следы. "Сажа? Или копоть? Откуда у него на пальцах чёрное?" Но прежде, чем он успел додумать свою мысль до конца, Юске отвлёк его, спрятал руки за спиной и снова повторил вопрос. - Ах, да - заторможено ответил Томо, но чем дальше он говорил, тем больше распалялся, злость брала своё: - Все тела погибших на пожаре в городском морге, причём отдельно от других покойников. Проводится служебное расследование, и полицейские тоже там что-то изучают, чтоб исключить версию поджога. Отец сказал, что из Токио даже следователь приедет, его знакомый. Они там, видите ли, версию с маньяком разрабатывают. Ты не слышал, у вас в Мацуяме, оказывается, был какой-то маньяк, когда вы ещё детьми были? Мне папочка ночью все уши прожужжал. Так быстро от угрызений совести отошёл, просто рекорд. Алкоголь и то дольше выветриваться будет из его организма. Всё названивал по мобильному и обсуждал с кем-то детали. Так вот они пытаются увязать череду несчастных случаев с тем давнишним делом. Но, по-моему, это бред полнейший. Больше походит на то, что мой папаша боится за свою задницу на новой должности и пытается замести следы с помощью своих связей. Это в его стиле, знаешь ли. Проще свалить всё на мистического подражателя, откопанного из прошлого маньяка, чем понести ответственность за просчеты. Как своевременно всплыла эта история! - А вдруг он прав? - криво усмехнулся Юске. И эта улыбка очень не понравилась Томо, чересчур уж она была сумасшедшей. Но он тут же списал всё на бессонную ночь и пережитое горе. - Да какой там. Может, я, конечно, и выдумываю что-то в духе теории заговоров, только это довольно логичное объяснение, не думаешь? В полиции спишут на некое чудовище все висяки, отец избавится от проблем с учредителями, к тому же по страховке это будет совсем другая статья. Удобно просто. А ты веришь в кровожадного хитроумного монстра? Тут Юске с трудом подавил нервный смех, что снова удивило Томо. - Хотелось бы, конечно, не верить. Но совпадения жуткие. Мне как раз недавно вскользь говорили о прошлом психопате, якобы много людей погибло. Я не помню ничего такого, но мы были детьми, наверно, нам не рассказывали. А не ходить с незнакомыми и не садиться в чужие машины всем говорят. Дико это всё. Наверное, ты и меня монстром посчитаешь, если я скажу тебе, что мне насрать на причины. Вот честно - насрать. Несчастный случай сотворил такое с мамой и с папой или маньяк какой-то, не важно. Никакая месть, никакое искупление ничего не даст. Я так устал, что мне, кажется, хочется просто спать, ни о чём не думать. Что со мной дальше будет? Тоже насрать. Юске завалился на бок, сложил ладони вместе, совсем, как малыш, положил под щёку и смежил веки. Его белые губы едва шевелились от смертельной усталости, когда он прошептал: - Простишь, если я тут у тебя полежу? Немного совсем... Утро, конечно, не время спать, но... - Конечно, я понимаю, я в гостевой лягу, тоже глаз не сомкнул, срубает. Отца нет, но в его комнату не попрусь из принципа. - Извини... Я могу в гостевую перебраться, - нехотя пробормотал Юске. - Не парься, спи уж, где упал. А... Вот ещё... Насчёт школы отец позвонил уже. Можем не ходить. Опять же, связи его поганые и влияние, но тут хоть польза от них, жаль, Такаши я не отмазал от учёбы, он там нервничает, истерит, зуб даю, прискачет после уроков, готовься к потокам слез. А днём, наверно, приедут за тобой... Прости, на опознание повезут... Наверно, тяжко будет. - Не думаю, - сладко зевнул Юске, - Я уже такого нагляделся, вряд ли меня что-то удивит. Как деревянный. Может, и хорошо, что сгорел... Меньше мяса, менее тошнотворно... - уже в полубреду произнёс засыпающий мальчик, и Томо невольно передёрнуло от его слов. Он посидел на краю кровати ещё немного, дожидаясь, пока дыхание одноклассника выровняется и замедлится, пока ресницы перестанут трепетать в утреннем свете, а губы приоткроются безвольно. Только убедившись, что Юске спит, Томо вышел, чтобы спуститься на этаж ниже и начать обустраиваться в гостевой комнате. А тем временем в его спальне так безмятежно посапывавший недавно подросток, резко вскочил на кровати, провёл по лицу, точно пытался стряхнуть паутину, но у него это не получалось. Гадко было обманывать Томо, гадко подводить, подленько выжидать минуты, чтоб он там точно уснул и не смог заметить, как Юске тихо, на цыпочках, бросив с тоской последний взгляд на витрину, выскользнет на лестницу. Несуразно крадущийся, в своей измятой домашней майке и спортивных штанах, в которых его привезли сюда, он был похож на вора в этом роскошном особняке. Появился без приглашения, исчезает без позволения. И это тоже было гадко. Только одна страшная мысль позволяла ему, преодолевая отвращение к себе, делать все это. Она не давала Юске покоя, с тех пор, как он очнулся. «Где он живёт все это время? С ночи понедельника, когда захватил тело Йошиатсу? Куда уходит клоун? Что делает?» Навязчивая простая догадка сверлила мозг взбесившейся дрелью, но Юске не хотел придавать ей форму и как-то высказывать самому себе, пока не убедился, что прав. Умом он понимал: идти туда нельзя, но импульс был слишком стильным. Юске тянуло домой к Йошиатсу, как преступника тянет на место преступления. Никаких доводов рассудка, лишь чувство вины - обнаженный провод, бьющий током прямо под дых. Как не подумал раньше, ну почему не позаботился? Почему его волновал только он сам? Юске помнил, что для выхода из дома Томо, звонить охране не требовалось. Поэтому просто пересёк двор, нажал кнопку у ворот, автоматически створы приоткрылись, и мальчик вырвался на улицу. Конечно, камеры зафиксировали уход гостя, покидавшего дом по-английски, но охранникам никто не приказывал за ним следить, так что никто не остановил дёрганного лохматого мальчишку, что постоянно пугливо оглядывался по сторонам. Дальше Юске бежал. Без велосипеда было непривычно передвигаться по городу, и даже знакомый район показался каким-то чужим. А может, это он стал чужим Мацуяме с тех пор, как переступил черту, и стал играть с демоном? Он не знал ответа, он мало, что понимал в происходящем и действовал на тупых инстинктах. Сейчас им управлял только страх. Зарождающийся день был потусторонне блёклым, словно из него высосали все краски. Довольно скоро Юске стал задыхаться на бегу, легкие не выдерживали нагрузки, в голове горячо стучало, кололо в боку, но темп он не сбавлял, не мог. Хотя с каждым шагом тело слабело всё сильнее, когда до цели оставалось не более трёх минут, задохнулся окончательно, притормозил, и, пошатываясь, перешёл с бега на ходьбу. Родной, такой свой с детства, район, буддийский храм, как всегда, вперёд и налево. Юске хотелось присесть на тротуар или лечь прямо на асфальт, вытянуться во весь рост и заснуть, до такой степени ему было плохо. Но он всё же упрямо шёл, переставлял ноги, как ходули, хромая к многоквартирному дому, пока привычные переулки, площадки и скверы звучали для него отдаленным выцветшим детским смехом, его и Йошиатсу. Взмокший, измученный, он с трудом дополз до нужного этажа, цепляясь по дороге за перила. На звонок никто не ответил, хотя трезвонил Юске довольно долго. «Чего и следовало ожидать», - ехидно заметил один голос в голове. «А может, просто утро раннее, мама Йоши легла спать, она всегда такая разбитая. Папа на работе, брат в школе, ну конечно», - робко запротестовал второй голос. Юске не поверил ни одному, ни другому, он дёрнул за ручку дрожащими пальцами, и дверь поддалась легко, протяжно скрипнула, тогда через тонкую щель на серую лестничную клетку потянулся лёгкий парок, светящийся белый стелющийся по бетону туман. Он был бы похож на визуальный эффект от дым-машины на сцене на рок-концертах, если бы не был настолько холодным, что у Юске ощутимо замёрзли щиколотки, и пальцы ног в кроссовках стали вдруг стремительно каменеть. И сам он заледенел, оцепенел. Взгляд упирался в собственные белые пальцы на ручке двери, за которой он примерно представлял, что именно, его ожидает, оттого и не торопился войти внутрь. Но медлить было нельзя, кто-то мог увидеть и самого подозрительно выглядевшего подростка и этот белый дым, а что ещё хуже... «Но... Кто-то может заметить, что здесь что-то странное творится. Кто-то ещё может пострадать... Нет!» Юске резко рванул на себя дверь, и захлопнул ее уже у себя за спиной, оказавшись в квартире Йошиатсу. В мышеловке... И сердце оборвалось от увиденного. Юске знал, что так и будет. В прихожей всё было перевёрнуто: сорванная с вешалки одежда валялась в беспорядке, в клубящейся по полу лёгкой дымке валялись обувные коробки. В углу он заприметил тонкую спортивную ветровку Йошиатсу, скрючившуюся в жалкий ком, как облезлый помоечный зверь. На приоткрытой дверце шкафа болтался плащ отца. Все было не на своих местах. В комнате родителей, в спальне Макото тоже царил полнейший хаос. А ещё - всё и повсюду было заляпано бурыми мелкими пятнышками, кое-где они были не крупнее узора на крыльях бабочки и такими же причудливыми и изысканными, местами брызги располагались чёрными веерами на потолке, на обоях и на деревянном шпоне дверей и шкафов. Сомнений в происхождении этой жидкости не возникало. Дом Йошиатсу был залит художественно пролитой несколько дней назад кровью. Её было много... Так много... В голове не укладывалось, что столько может быть в жилах всего-то троих... Невозможно... Страшно было представить, что именно произошло с обитателями, если кровь хлестала во все стороны. Под ногой раздался неприятный хруст, и Юске рефлекторно чуть не вывернуло при мысли о возможном источнике звука, он медленно-медленно опустил голову вниз, и с облегчением выдохнул - зонтик, всего лишь старый зонтик, он наступил на сломанные спицы, не разглядев их в морозном тумане. Озноб и дым усиливались по приближению к кухне, стало понятно, что холодное сердце этого чудовищного кошмара расположено именно там, там же находился источник дыма, и мелкие бисерные дорожки высохшей уже крови вели именно к этой части квартиры. «Беги, беги отсюда, малыш. Не вздумай лезть туда, пожалеешь!» - истерично верещал в подсознании один голос. И серебристой, довольной змеёй ласково вползал в ухо второй: «Интерес-с-с-сно же... Как так получилось? Не говори, что тебе не интересно! Почему тут так холодно? И все эти пятна... Красиво, Юске, как красиво! Разве ты не хочешь рассмотреть всё поближе и понять задумку? Только ты способен её понять и оценить». Поколебавшись немного, он пошёл дальше, уже зная, что ничем хорошим это не кончится. И страха почти не осталось, и безумное любопытство художника не смогло захватить сознание Юске целиком. Интересно ему не было, нет. Он встал в кухне обречённо, плечи нырнули вперёд и грустно опустились. Стоял и смотрел на всё со странной смесью безучастия и фатализма во взгляде. Он понял наконец: спаситель из него никакой. «А точнее сказать - хреновый. Все, кто со мной связан, гибнут». Слишком поздно. Вот и теперь он пришёл только ради этого: убедиться, собственными глазами увидеть, что они мертвы. Вся семья его дорогого друга, его любимого человека. Он теперь тоже сирота. Нет... Йошиатсу лишился родных ещё раньше, чем Юске. Судя по всему, мама, папа и маленький брат были убиты в тот самый проклятый понедельник, ночью, после игры в прятки, после его, Юске, глупого проигрыша кукле. Тогда, когда он сидел в шкафу, как идиот, как кусок мяса, обсыпанный солью? Уже тогда? Или, когда сладко спал в своей кровати, свернувшись калачиком? Но противнее всего было не это. А то, что открывшаяся взору Юске картина, что-то настойчиво ему напоминала, но он не мог понять, что именно. Так люди пытаются вспомнить имена актёров или заученные когда-то давно слова старой песенки: буквы вылетели из памяти и так и вертятся на языке, пытают-пытают, прыгают и не хотят обрести рациональный нужный порядок. Они сидели за столом, покрытые инеем руки мертвецов свисали по бокам, лица были опущены вниз, бледные, совершенно обескровленные, настоящие призраки в облаке серебристого колкого пара, как в центре замёрзшего пруда. Обычная клетчатая скатерть. Юске её помнил, ей было, наверное, лет сто. Три чашки на столе, три блюдца, только три, как будто Йошиатсу и не был членом этой семьи, на него тут не рассчитывали и на ледяное пиршество его не пригласили. Юске настойчиво лезли в голову тупейшие кадры документальных фильмов про животных, про пингвинов в Антарктиде и про морских леопардов, которые их едят, от несоответствия картинок, мальчик чуть не плакал, но сил не было уже ни на это проявление эмоций. Пустота внутри. Дыма здесь было намного больше, кухня напоминала сплошное колючее и искристое облако, поднимались белые клубы от острого сухого льда, алмазами усыпавшего всё свободное пространство. Как водопады битого стекла кристаллы текли, высыпались из шкафов из разрезанных прозрачных мешков в половину человеческого роста, повсюду стоявших на полу, из открытого холодильника. Льдинка за льдинкой с серебристым звоном падали из развинченного крана в раковине. Вместо текучей звонкой мелодии струй воды - дисгармоничный треск вылетающих осколков. Они испарялись и снова появлялись, в ещё большем количестве. Юске не соображал, что сам замёрз, от холода он даже глупо пританцовывал на месте. Немного подумал, затем выдохнул белое облако, зябко потёр плечи и двинулся к трупам, сидящим за бесконечной трапезой. Рассмотреть... Волосы мамы Йошиатсу были распущены, они свисали вниз хрупкими тончайшими сосульками. Тронешь - вся она рассыплется в прах. И маленького Макото Юске побоялся касаться, он тоже был почти прозрачным, сам, будто из сухого льда, не ребёнок, а сахарная куколка. Поэтому мальчик нерешительно протянул руку к самому крепкому, самому надежному и осторожно приподнял за подбородок лицо отца Йошиатсу. Юске никогда не нравился этот мужчина. Ещё с детства. Он внушал неприязнь, он всегда был намеренно груб с сыном и чересчур вежлив с остальными. Родители, в основном, общались с мамой Йоши, а неодобрительные взгляды, которыми они обменивались при упоминании об отце одноклассника, говорили красноречивее любых слов. Этот человек был жестоким и подлым. Но вряд ли он мог заслужить подобную участь: теперь его ослепшие глаза были широко открыты и, выражая бесконечное страдание, они отливали в молочном свете кухни неестественным красным. Лицо и кожа побелели, но кое-где всё же были заметны тёмные точки и подтёки, а значит... Вывод напрашивался сам собой, и Юске отказывался в это верить. Безумие... Получалось, что сначала они потеряли всю кровь... Этот беспорядок в квартире - это они сделали, они сами все роняли, били, рушили и переворачивали, когда умирали, в агонии, истекая кровью, она сочилась из глаз, изо рта, ушей, из каждой поры кожи и отверстия на теле, а люди всё метались и бились, слепли, потом ползали по полу, унизительно, страшно, наталкиваясь на предметы, углы, возможно друг на друга. И после всего их подняли, усадили в кухне, как... кукол за чаепитием... Юске с тихим вскриком разжал пальцы, подбородок мертвеца с противным треском шлёпнулся на грудь. «Почему никто не слышал? Это же... Они должны были звать на помощь. Это должно было быть очень больно, очень громко! Почему? Опять эта магия?!» Юске вспомнил, как самого его на чердаке лишили дара речи, отшатнулся назад и угодил прямиком в тёплые объятия. Сзади его беззвучно подхватил тот, кто был причиной смерти этих людей. «Убийца», - хотел заорать Юске, но ему мягко и упрямо зажали рот ладонью. «Отпусти меня!» - стучало внутри, но рука Йошиатсу держала крепко, не давая вырваться, а голос прошелестел нежно, совсем рядом с серебристым виском, и тонкие косички Юске едва-едва шевельнулись от дыхания демона: - Не магия! Шило! - инструмент вложили в ладонь Юске, и он тут же выронил его, ощутив лишь на мгновение гладкость рукоятки, по-девчачьи всплеснул руками в воздухе, и тут же сдался, слабо вздрагивая в захвате клоуна. - Привет, кроха, ну... Ну не дёргайся, не дрожи так, тссс, мой маленький, сейчас я тебя согрею, сейчас всё расскажу и покажу... Знал бы ты, как я соскучился. И ты скучал, раз сам пришёл ко мне в гости, это здорово. Понял, значит, всё понял, не надо было тебе отказываться вчера. Но так даже лучше, интереснее, когда не по плану. А теперь я тебя отпущу, и ты не будешь шуметь. Видишь, как я тебе доверяю? Знакомые тонкие пальцы пробежались вниз по боку, они нетерпеливо задрали майку, нырнули под неё и теперь ласково успокаивающе поглаживали живот Юске. Ладонь, зажимавшая рот, расслабилась, стала мягкой, и перед тем, как соскользнуть с лица мальчика, несколько раз поелозила туда-сюда по его губам. Измученный, одуревший от дикого калейдоскопа чувств и событий, подросток хотел было возмутиться, укусить, хоть что-то сделать, но почувствовал, как от этого непристойного растирания тепло лениво растеклось по коже. Юске сник, прекратил даже вялое подобие борьбы, он проговорил тихо, вторя шёпоту куклы: - Я не буду шуметь. Не трогай... Пожалуйста, - его глаза видели жертв зверского убийства, а глупое тело счастливо трепетало в руках убийцы, довольное, что ему уделяют внимание, греют и ласкают. - А то что? - насмешливо ответили сзади, несильно подталкивая Юске в спину к столу, к трупам, - Боишься почувствовать возбуждение здесь? Перед ними? - Я не стану кричать... Но они... Почему они не кричали? Ведь... Такая ужасная смерть, они не могли... - Юске все ещё ничего не понимал, нужно было бежать, но энергии не осталось, как крови в этих мертвецах, парнишка стал послушным, как мягкая игрушка, которую держит в руках хозяин, заставляя по своей воле кивать головой, плясать и махать лапами. - Юске, всё так просто. Ты же знаешь ответ. Все ответы. - С чего ты решил, что я могу понять тебя? Ты больной, ты вообще не человек, безумие какое-то, - еле слышно шептал мальчик. - А с чего ты решил, что сам здоров и не безумен? Смотри! Думай! Угадывай! Ты же у меня художник. Главное - идея, а потом детали, инструменты, подробности - всё приходит само. Пожалуй, мне нравится ваше время, в котором живёте, я его распробовал, у вас столько возможностей, такая палитра красок. Новые игрушки! Мне не нужно было никого заставлять молчать с помощью старинных фокусов, у вас есть химия, физика, медицина. Чтобы всё прошло бесшумно, достаточно одного точного попадания - шило должно войти в гортань, не в трахею, выше, мимо хрящей, чётко поразить связки. Запоминай, Юске, вдруг когда-нибудь пригодится. Тогда, как бы они не кричали, слышен был только свист, это, как музыка, кроха, как северный ветер из трёх глоток. А грохот из этой квартиры и так частенько слышали соседи, они уже привыкли, даже не порываются выяснять причины. Пока не порываются... Но сначала... Сначала я дал всем антикоагулянты, сильные и много. Так много! Есть такие прекрасные лекарства у вас, они должны предотвращать появление тромбов. Ночью каждый из этих троих проснулся, и очень захотел пить, оооочень... Помнишь, как говорят, одинокому перед смертью даже стакан воды никто не принесёт. Так вот, может, это и неплохо? - хрюкнуло от удовольствия чудовище, - Мало ли что в этом стакане окажется. Мамочка напоила мужа и сына, а потом сама, сама! Представь себе - Бдыыыш! - и монстр за спиной, до сих пор трепетно придерживавший Юске за талию, красноречиво растопырил перед его лицом пальцы, изображая фонтан крови, как раскрывшийся в разные стороны цветок, - Красиво, это было по-настоящему сногсшибательно. Ну а потом дело техники, как в любом искусстве: композиция, друг мой, композиция и детали. Что это, Юске? Ты же знаешь, смотри на них! Я подскажу, ты много раз перерисовывал гравюры с ЭТИМ... - кукла сжала его предплечья сзади и подвела ещё ближе к трупам, угол стола почти упирался в пах, - Смотри и говори! Ты знаешь, потому что я сделал это для тебя. И для Йошиатсу. Он должен был получить искупление. Юске переводил взгляд с одного мертвеца на другого, не ощущая ничего, кроме щемящей жалости и тоски. А потом вдруг само по себе в памяти стало всплывать узнавание, он мучился, подбирая название картине, его мутило и потрясывало, и все же мозг сам собой, как хорошо отлаженная машина, кропотливо перебирал варианты в поисках ответа. Туман, лёд, искупление. И эти позы, и лица вниз. - Я вспомнил! - Юске поморщился, давя в душе секундную радость, так бесчеловечно возникшую от разгадки ребуса, - Ледяное озеро... Последний круг ада Данте... - удивлённо запнулся он, - Но... Я не понимаю, за что? Они же... Они семья Йоши... За что ты их наказал? - О! Они заслужили! Все трое... Девятый круг, пояс Каина, наказание за предательство родных... Это мой подарок твоему мальчику, филигранно выполненная работа как благодарность за идеальную перчатку. - Я не понимаю, - Юске зажмурился, не в силах смотреть на объёмную, живую... Нет! Мёртвую иллюстрацию... Кукла повернула его к себе, обняла и прижала к груди, сухие губы осторожно коснулись сомкнутых век и собрали выступившие слёзы с ресниц Юске. - Не плачь по ним, кроха... Знаешь, что я почувствовал, когда вошёл в тело твоего милого Йошиатсу? Вот это, - руку Юске схватили и направили под рубашку к острым выпирающим рёбрам тела мальчика, которого он любил, - Посмотри. Открой глаза. Сейчас всё немного побледнело, я мог бы заживить за секунду, но я хочу, чтоб ты это видел... Юске ощупывал холодную, почти, как у мертвеца, кожу пальцами, окоченевшими до состояния льдинок, трогал, но не мог решиться. Так, в темноте, можно было насладиться прикосновениями, и не мучиться от укоров совести, ни о чём не думать. Хватило на минуту. Вздохнул, поднял веки и ужаснулся. На боку был огромный уродливый овальный синяк, растёкшийся к печени. - Ты что? Не знал? - хохотнула кукла, - Вы вообще дружили? Неужели он тебе не говорил? - Не знал, - горько покачал головой Юске, - Вернее, как... Ну мы знали, что он с отцом ругается всё время, и что отец его пьёт. Но про то, что руку поднимает, Йоши не рассказывал... Дурак я... Расскажи мне! - жалобно попросил Юске, внимательно всматриваясь в тёмные глаза перед собой, и они вспыхнули изнутри безумным азартом. - Память тела. Помнишь, я говорил. Оно помнит многое, много предательств. В тот день папочке позвонили на работу, отвлекли, сказали, что его сын мудак в школе снова что-то натворил, отсюда и синяк. Он ведь всегда портил жизнь всей семье, твой Йошиатсу -клоун. Спорил, крал, выдумывал невесть что, не мог быть приличным сыном. Папочка ждал, пока Йоши вернётся и пил. И чтобы он не срывал зло на ней, женщина открывала ему пиво, а потом подливала саке, а младшенький кланялся, изображал паиньку и прятался в комнате. Они постоянно так делали. Знали, как себя вести, чтоб избежать гнева. Семья, у которой был вечный громоотвод... Йо-ши-а-тсу, - шёпот увлажнил волосы рядом с ухом, и были тихие медовые ласки, но вдруг клоун сорвался, толкнул ногой стул, на котором сидел мёртвый мужчина, и тот грузно свалился на пол в сухой лёд, белый туман всколыхнулся вверх, покрыл тело, проглотил его. - Как мешок с дерьмом, - рассмеялась кукла, снова повернувшись к Юске, растягивая в чеширской улыбке любимые крупные посиневшие от холода губы. И вот уже посуда тоже полетела вниз, и Юске оказался лежащим на столе, на клетчатой скатерти, ноги его рывком развели в стороны, и чудовище нырнуло сверху, но мальчик уперся ладонями ему в грудь, не давая приблизится. Брови взлетели с преувеличенным, комиксовым удивлением: - Разве ты не рад? Я сделал то же, что сделал бы ты, будь ты немного посмелее. - Ты говоришь про убийство или про то, что пытаешься поиметь меня на месте убийства? - негромко зарычал Юске. Он пытался сдерживаться, но существо, которое перехватило его запястья и завело себе за шею, предлагая обнять, знало, насколько нелегко даётся этот обман. Ведь внешне всё было так соблазнительно - Юске вжимал в стол его лучший друг. Чёрные лохматые волосы, в которых до стона хотелось запустить пальцы, чтоб запутать этот клубок угольных змей ещё больше, узкое необычное лицо, такие близкие сейчас, живые глаза, и рот - рот, как воплощение похоти, поблёскивающий от слюны, увлажнённый кончиком языка. - Да и то и то подходит, ведь хочешь же. Ты - трус. А мог бы наслаждаться своим воображением, трахаться, с кем хочешь, убивать, как хочешь. Каждый твой набросок - это или секс, или преступление, уж я-то знаю. Так что давай, сдавайся. Я уже осуществляю твои мечты, можем делать это совместными усилиями. Наклонился к губам, подышал, сполз ниже, заскользил подвижным, вёртким языком по холодной коже на шее. От горячей влаги, мгновенно превращающейся в лёд, возбуждение росло, а замёрзшие участки снова накрывало обжигающее, скользкое, змеиное. И дрожь в коленях, слабость и лихорадка, безумие, мешающееся с желанием. Юске выгнулся, подставляясь под руку, треплющую его член сквозь тонкую ткань спортивных штанов, застонал, повернул голову и... Макото не мигая осуждающе смотрел на него... Маленький мёртвый братик Йоши с красными потухшими глазами. Он не мог поднять голову, но поднял... Переведя взгляд, Юске увидел, как с интересом наблюдает за вознёй на столе труп матери Йошиатсу. Она откинула волосы со лба привычным жестом, скривила синие губы с отвращением, хотела что-то сказать, но из горла сквозь едва заметное отверстие вырвался только свист. Северный ветер... Как он отпихнул с себя возбуждённого парня, как вырвался, как метнулся в коридор - всего этого Юске не помнил. Он слышал только хохот в спину и крик: - Вечером у тебя, кроха! Играем! А иначе я найду, чем себя развлечь! Ты же знаешь мою артистичную натуру, не могу сидеть без дела. Так что или ты, или кто-нибудь другой. Не заставляй меня ходить налево, любовь моя! Безобразное, липкое страшное, клокотало внутри, было стыдно и грязно, щёки горели, а вместе с тем, отчего-то было приятно, так приятно знать, что никто больше не тронет Йошиатсу без ведома Юске, не обидит и не ударит... Убегая, мальчишка вылетел из подъезда, как полоумный, на выходе столкнулся с какой-то женщиной-соседкой, она выронила из рук пакет из магазина, красные яблоки рассыпались по асфальту. - Чего несёшься, как ошпаренный, будто привидение увидел? - погрозила она в удаляющуюся спину кулаком и, конечно, не увидела, как в ответ на её слова, истерично и совершенно невменяемо захихикал мелкий хулиган.