Тобирама Сенджу

Если шиноби действительно были инструментами, для которых эмоции лежали под запретом, Изуна бы с ехидной усмешкой перечислил человек пятьдесят «плохих» шиноби, обязательно причислив к ним себя. Потому что Изуна чувствовал, как никто другой, и чувствовал порою до ноющей боли в груди. Именно такую боль он испытывал сейчас, пока старший брат целенаправленно тащил за шкирку через всю деревню. Изуна затруднялся ответить, что вызвало в нем такой внутренний конфликт, но настроение ковылять до дома на своих двоих у него так и так не было. В конце концов, ему предстоял разговор, который он усердно откладывал на протяжении семи лет, и вредный червячок сомнения упорно шептал, что лучше бы было рассказать отцу обо всем еще тогда, когда судьба столкнула с одним белобрысым засранцем. Конечно, червячок был безжалостно раздавлен под весомыми аргументами, которые отчего-то прозвучали в голове менторским тоном пресловутого Сенджу, а сам Изуна, наконец, перестал механически улыбаться прохожим и приветливо махать им ручкой. Мадара сгрузил брата на мат в главной комнате и тяжелыми шагами удалился сгружать доспехи, в которых потел с самого утра. Изуна почесал затылок, пожал плечами, откинулся на спину и звездочкой развалился на полу. На грани восприятия он ощущал демонстративно не сокрытую чакру Рая, занявшего наблюдательную позицию неподалеку от дома братьев, и мысленно дивился, каким наглым иногда бывает этот наблюдатель. Вероятно, Раю не давало успокоиться шило в одном месте, если он нес дозор даже тогда, когда этого не требовалось. От него, даже одноглазого, было бы больше пользы на нормальных разведывательных миссиях, а не на позиции неудачливой няньки. Изуна уже начал засыпать, когда старший брат вернулся откуда-то из глубин дома и грузно уселся на маты рядом. Младший Учиха лениво приоткрыл глаз. Увиденного ему хватило, чтобы тяжело вздохнуть и сесть, раздраженно нахмурившись. – Что? – Требовательно спросил он. Мадара помедлил с ответом, будто подбирая слова. Очевидно, он просто не знал, как лучше сформулировать вопрос, дабы младший не отвертелся какими-то туманными мудреными фразами, которые невесть где нахватал. – Ты определенно сделал что-то, что меня разозлит или заставит на тебя накричать. – Всё же, когда надо, Мадара легко читал свою любимую мелкую заразу. – Поэтому не тяни и выкладывай сейчас. – Как напыщенно. – Фыркнул Изуна. – Практика перед вступлением в новую должность? Мадара поморщился и всерьез задумался над тем, чтобы запереть братца в каком-нибудь подвале в чисто воспитательных целях. – Изуна… – Угрожающе начал он. Но, разумеется, младший брат только пренебрежительно махнул рукой. – Прекрати. Просто спрашивай. Удивительно, но Мадаре, кажется, стало легче после такой формулировки. – Как ты оказался у реки? – Прямо спросил он. – Следил за тобой. – Столь же прямо ответил Изуна. – Знаешь, я едва успел замести следы. Если снова сорвешься на внеплановое свидание, предупреди меня хоть, договорились? Потому что, если не предупредишь, я снова его сорву. Семь лет мечтал это сделать. – Это было не свидание, – прорычал Мадара. Его, очевидно, зацепила эта незначительная деталь. Уже позже до него дошла остальная часть сказанного, и его глаза расширились в понимании услышанного. Изуна криво ухмыльнулся. Именно ради такого выражения лица брата он был готов простить себе далекие минуты слабости перед Сенджу. Мадара взлохматил волосы и помотал головой, будто пытаясь сбросить оцепенение, но безуспешно. Он инстинктивно сложил два и два, придя к однозначному выводу, но отказывался верить результату. – Ты знаешь? – Наконец, прорычал он. Беззлобно, но как-то пугающе устало. – Семь лет? Голос брата был похож на эхо в безжизненной пустыне. Он поднял взгляд, и Изуна с неверием признал в глазах Мадары такую смесь чувств, от которой по спине пробежался холодок. Там, за черным омутом, определенно была надежда, но её словно защищала смертельная убежденность в своей правоте. Такой же, как у того треклятого Сенджу… Именно так вечно смотрел белобрысый уродец. Каждый раз, когда Изуна помышлял рассказать Таджиме о встречах брата, каждый раз, как сомневался в разумности поступков, он сталкивался с непоколебимой решимостью своего заклятого врага и уступал ему. Теперь же Изуна видел этот взгляд у Мадары. Младший Учиха стиснул зубы. Если бы он тогда не промолчал… Какую бы рану это оставило на его душе? – Да. – Выдохнул Изуна, уступая. – С самого начала. Я не знал, кем он был. Хотел рассказать отцу, но не стал. Ты выглядел… «…таким счастливым». – …не так, словно тебе требовалась помощь. Неожиданно, но Изуна упустил тот момент, когда его сгребли в охапку и крепко прижали к себе. Он даже не пытался отстраниться. Растрогал брата своими речами? Если бы! Мадара взлохматил шевелюру младшего, выбивая прядки из низкого хвостика, заставляя младшего недовольно заворчать. Впрочем, без попыток вырваться из крепкой хватки. – Ах ты мелкий засранец! Изуна фыркнул и ощутимо пихнул брата в бок, роняя того на маты. Мадара что-то проворчал о неблагодарных братьях, но вынужденно заткнулся, когда Изуна резко дернул его за волосы, пресекая жалобы. Серьезные разговоры явно не были коньком Учиха. И, пожалуй, эта была одна из самых безвредных «серьезных» бесед, когда-либо проходивших между братьями. – Погоди, так ты всё это время знал, что я встречаюсь с Сенджу? – Мадара сделал особый акцент на последнем слове и прищурился. – Да. – Спокойно ответил Изуна, эта с комфортом развалившаяся у брата на груди мелочь, и гаденько ухмыльнулся. – А твои истерики, когда я говорил тебе, что намерен устроить мирные переговоры с Сенджу? – Надо же было дать тебе знать, что я о твоих встречах ни слухом, ни духом. – Бессовестно признался младший. – Я всегда был хорошим актером. Мадара шумно выдохнул и прикрыл глаза. – И мне еще пришлось объясняться перед отцом за тот пустырь рядом с домом… – Зато у нас появился личный тренировочный полигон под боком. Я знаю, как ты ненавидел таскаться и отрабатывать ката на общий. Они замолчали. Каждый, вероятно, думал о чем-то своем, пока Мадара не решил подняться. Изуна что-то недовольно проворчал, когда его бесцеремонно спихнули на пол, но брата обратно не повалил, хоть и мог. – Будешь меня отчитывать? – Лениво осведомился он. – Нет, – отрезал Мадара. – Есть смысл? – М-м-м, нет? – Улыбнулся младший в ответ. – Всё равно не раскаюсь, вот. – Мелкая зараза… – Я всегда ей был.

***

– Как ты мог, Тобирама? Она никогда этого не покажет, но эти слова причиняли ей боль. Они проникали глубоко под кожу, как иглы, наполненные ядом разочарования Хаширамы. Только глубоко в глазах лежит неверие, печаль и чувство вины перед братом, потому что Хаширама всегда – всегда, особенно, когда не должен, – брал всё на себя. Но Тобирама никогда, никогда не позволит брату увидеть, насколько сильно влияют эти слова на неё. Хаширама хороший, добрый и благородный, он олицетворяет солнце на земле, которое не по силам запятнать самым черным помыслам, самой грязной и подлой мирской несправедливости. Но с таким отношением он не получит ничего, кроме скоропостижной смерти себя и родного клана. Потому что Хаширама невнимательный, вечно пребывающий в мечтах о лучшем будущем шиноби, чей вид никак не вяжется с самим значением этой профессии. Нет, он изменился, конечно, за семь лет дружбы с Мадарой. Прежде всего, он не гнался за ним, как боялась Тобирама, потому что кланы практически не сталкивались друг с другом. Дружба Хаширамы с Мадарой сохранилась, и они не стали жертвами ненависти или войны, и Сенджу благодарила себя и Изуну за то, что всё так сложилось. В ином случае, она страшилась представить, как бы Хаширама себя вел в сражениях с Учиха. Тем не менее, Хаширама оставался Хаширамой. Такой же яркий, преисполненный надежд, но гораздо более целеустремленный. По крайней мере, он научился ценить власть главы над кланом (заслуга Мадары, определенно) и человеческий авторитет, который приобретал чудовищными темпами. И всё же, его неискоренимая дурная привычка брать всё на себя в этом сломанном и пропитанном кровью мире обязывала хоть кого-то быть практичным, холодным и безжалостным. Такой была Тобирама. В конце концов, кто-то должен был быть таким. Именно поэтому сейчас, стоя перед братом, она с молчаливым смирением принимала его слова. – Это война, – сухо отозвалась она. – Об этом принято докладывать. – В этом не было необходимости! Иногда Тобирама спрашивала себя, не забывал ли Хаширама, что они выросли в одном и том же мире. Родились, быть может, в разных, но росли определенно в одном. Почему же тогда Хаширама, стоило чему-то пойти по весьма неоднозначному пути, словно забывал, что каждый, кто прошел через горнило смерти и смрада войны, так или иначе лелеял мечту о мире? Просто кто-то придушил надежду, а кто-то ей жил и дышал. – Мы столкнулись с силами противника недалеко от нас. – Продолжала Тобирама. – Я счел это достаточно веской причиной, чтобы пройти на совет и доложить об этом. Также это была единственная возможность попасть на совет, который созвал Буцума, не дожидаясь утра. Информация, озвученная старейшинами и командирами отрядов, была слишком ценной, чтобы её пропускать. Тобирама отсекла свои чувства в тот же миг, когда обратилась к Токе с четким указанием провести их на совет, и запретила себе сожалеть или думать о реакции брата, когда во всеуслышание объявила о столкновение с Учиха на реке. – Не было никакого столкновения! – Хаширама не плакал, он никогда не плакал, но горе, что так отчетливо видела Тобирама, заставляло сердце болезненно сжиматься. Сенджу ощущала себя предательницей, нанесшей родному брату смертельную рану. И не только поэтому. Она буквально ощущала привкус обиды на языке. Она прекрасно знала о недальновидности Хаширамы, но… Рикудо, прости, она ведь даже на пути домой призналась, что знает о его встречах, так почему теперь, после небольшого выступления, небольшого отклонения от первоначального плана и доверительных слов, он продолжает обвинять её? Нет, она знала, почему. Но это не приносило облегчения. Невольно закрадывались сомнения, а думает ли брат о её чувствах, понимает ли, что не они одни с Мадарой что-то потеряли и чем-то пожертвовали? Еще до того, как прижать Изуну к стенке и заставить молчать, она молча оплакивала чужую тогда утрату, в одиночку справлялась со страхом, потому что этим нельзя было делиться ни с Аканэ, ни с Бутсумой, и любая демонстрация слабости навечно привязала бы к титулу принцессы клана. Она, давно не ребенок, заново убила в себе эти ребяческие начала, за которые цеплялся брат, чтобы справиться с будущим, о котором она помнила урывками. «Совершенный шиноби без эмоций и чувств». Прямо сейчас Тобирама видела это немое обвинение в глазах Хаширамы и отчаивалась. Всего пары слов хватило, чтобы доверительная связь, выстраиваемая годами, попросту рухнула. Тобирама проклинала импульсивность брата. Его любовь к скоропостижному выводу. Его… безумную зацикленность на Мадаре. И его слепоту. Тобирама знала – это пройдет. Знала, что через день или два, когда она будет далеко от клановых земель вместе с отцом и Токой, когда брат поговорит с Аканэ или кем-либо из клана, когда увидит альтернативные пути для заключения мира, когда поймет, что слова Тобирамы ничего не разрушили, Хаширама… остынет. Но это произойдет потом. Не сейчас, когда его гнев, его горечь, его… разочарование в родном брате – в родной сестре – обличены в обвинительные и жестокие слова. Тобирама их молча проглатывала, запрещая смягчаться, не дозволяя уступать чувствам. Когда-нибудь, Хаширама вырастет и научится видеть, на чем стоит мир. Хотя, Тобирама, так или иначе, сомневалась, потому что её дорогой старший брат был мечтателем, которого она безмерно любила и которым безмерно восхищалась, и она попросту не в силах ненавидеть его слепой оптимизм. Даже если он живет в мире фантазий, а Тобирама приучена к реальности и трудному выбору. Вздохнув медленно и глубоко, она заставила себя поднять голову, чтобы встретиться с взглядом Хаширамы. Разочарования в нем почти хватило, чтобы заставить её вздрогнуть. И всё же, она продолжает держаться, зная, что за ними наверняка наблюдали. Особенно после её выступления на закрытом совете. – Я не понимаю твою злость. – Вынужденная ложь. – Я сделал то, что сделать был должен. – Мы не на войне. Ты спровоцировал её. – Обвинение. «Ты» - прямое указание на причастность, от чего хотелось сухо рассмеяться. – Мы всегда на войне. – Отчеканила Тобирама, стараясь достучаться до брата. Почему бы ему просто не догадаться? – Брат, я знаю, ты… мог не случайно оказаться там. – Она напряглась, когда осознала, что чуть не оговорилась. – Но отряд Учиха так близко к нашей земле – это дурной знак. Возможно, они планируют набег. Хочешь, чтобы они убили всех, кого нашли? Не глупи, мы должны быть готовы. Тобирама прекрасно знала, что этого не произойдет. Особенно не сейчас, когда Хаширама и Мадара так близки. Но она также понимала, что в клане об этом никто не знает, и узнать не должен даже после официального заключения мира, которое она отсрочила высказыванием на совете. И это слова, после которых она решила остановиться. – Завтра утром я выдвинусь к клану Узумаки. Пожалуйста, брат, пока я и отец будем отсутствовать, подготовь клан к столкновению с возможной угрозой. Она прошла мимо него, надеясь, нет, молясь, что он поймет. Увы, Хаширама, её любимый невнимательный брат, слишком сосредоточен на «здесь и сейчас». А здесь и сейчас она сделала то, чего никогда не должна была делать – рассказала на совете о столкновение с Учиха. «Мы столкнулись с группой Учиха на реке к югу отсюда. Вероятно, это разведывательный отряд, посланный на нашу территорию. Это ничто иное, как объявление войны, и я считаю, что в связи с этим событием мы обязаны присутствовать на этом совете». Шагая по длинному деревянному коридору дома, Тобирама отслеживала ауры подчиненных отцу шиноби. Они по-прежнему здесь, по-прежнему рядом с домом, прячутся слишком хорошо для Хаширамы, но недостаточно хорошо для неё. Она бы гордилась этим навыком. Но она не гордится. Комок желчи встал поперек горла, когда девушка, притворяющаяся юношей, зашла в личную комнату, огороженную барьером, и обессиленно упала на колени. Обвинительные и жестокие слова Хаширамы эхом отдавались в ушах. Тобирама знала, как он прав, знала, почему он так отреагировал, но она попросту не могла объяснить. Ей необходимо было попасть на совет, чтобы услышать планы отца. Единственный способ попасть на него – доложить нечто важное, и Тобирама доложила о столкновении с Учиха. Она не раскрыла секрет, не разоблачила брата, и, вероятно, избежала бы этого чудовищного недопонимания, если бы позже объяснила ему всё в деталях, но как она могла, если под окнами притаились клановые шиноби, которым никак нельзя знать правду? Хуже некуда. «Прости, брат…» – Она давится извинениями, сдерживая слезы. – «Прости».