Тобирама Сенджу

– Это был крайне опрометчивый поступок с Вашей стороны, – задумчиво изрек бывший глава клана, когда с комфортом устроился на прохладном дереве балкона и сложил руки в широкие рукава кимоно. Старейшина, однако, с кряхтением задвинувший сёдзе и груздем упавший рядом, не разделял этого излишне умиротворенного настроя. Его старые кости всё еще болели от недавнего нагоняя импульсивного подростка, и он благодарил мудрость Рикудо за то, что уродился покрепче товарищей, которые сейчас были вынуждены мозолить глаза медикам в больничном крыле. Тем не менее, старик не спешил попрекать Мадару, ведь тот, зная, насколько плачевны навыки ирьенинов клана, силу ударов сдерживал, чтобы потенциальные бойцы остались в строю. Тело, правда, всё равно нещадно ныло. Старейшине казалось, что еще чуть-чуть, и он упадет и больше не поднимется. Таджима посмотрел на старика. Жалости он к нему не испытывал, но помог безболезненно умоститься на огибающей дом открытой террасе. Старейшина поморщился на этот неоднозначный жест, к которому бывшего главу определенно принудило воспитание, а не добрая воля. – Старикам вредно морозить кости, сидя на энгаве. – Не преминул пожаловаться старший Учиха, демонстративно покашливая в кулак. Он начал медленно разгонять чакру по телу. Когда приятное тепло растеклось под кожей, а кровь будто забурлила, старейшина позволил себе расплыться в блаженной улыбке. – До зимы далеко, – Таджима непринужденно пожал плечами. В отличие от старика, он не чувствовал вечернего промозглого ветра, ведь неосознанно ограждался от таких мелких природных неудобств катоном. Бывший глава был из тех Учиха, что приучены поддерживать температуру своего тела в пределах нормы круглые сутки, ведь эта привычка сберегала их от десятков вредоносных вражеских техник. Если, конечно, Учиха сам не подставлялся под какую-нибудь холодную гадость, чтобы её скопировать и ударить точно такой же в отместку. – И Вы всё равно повели себя неразумно. – Эт в чем же? – Старику очень хотелось громко гаркнуть, но он буркнул, не желая порождать очередной конфликт. Обычно он рад этим, так сказать, «конфликтам», но ноющее тело прекрасно помнило последствия недавней провалившейся многоходовки и отговаривало старческий ум от резких и необдуманных слов. – В том, что попытались защитить родной клан, или в том, что осудили пре… твоего сына? – Таджима едва заметно поморщился, но промолчал. – Смею напомнить, у нас были на то серьезные основания. Приди ты минутой позже, и мы бы непременно пустили в ход неопровержимые доказательства. – Старейшина едва удержался от того, чтобы брезгливо сплюнуть. – Так объясни же мне, Таджима, чем ты таким руководствовался, что и на сей раз выгородил сына, да еще столь радикальным методом? Учиха гневно ударил клюкой по плоскому камню, раскалывая тот ровно по середине. Мелкие трещины, напоминавшие черные молнии, неведомым образом соскочили на твердую землю и оставили на ней внушительные борозды. Старейшина явно вложил в удар не только грубую силу. Это была не злоба или, упаси Рикудо, неподобающая опытному шиноби обида, а банальное негодование, которым необходимо было с кем-то поделиться. И, так как старик знал, что не дождется свежих и не запятнанных алчными помыслами догадок от своих одновозрастных товарищей, то обращался напрямую к бывшему главе. Тот наверняка преследовал свои цели, вот только никто объективно не понимал, какие именно. Таджима вздохнул, мысленно поражаясь нетерпению собеседника. Ему никогда не предоставлялась возможность рассмотреть старейшин со столь… приземленной и очеловеченной стороны. Чаще всего, при встрече с ними, он вынужденно выслушивал нескончаемые «Таджима-сама». Подавляемые его властью, они не осмеливались выступать против, прятали эмоции и чувства за масками старых ворчунов, чем немало нервировали. К счастью или к сожалению, они остались такими же невыносимыми скрипучими кряхтелками, но хоть избавились от подобострастия в речи и извечного «-сама». За последнее бывший глава был особенно признателен. – Я давно решил назначить его следующим главой. – Тем не менее, Таджима не терял бдительности. Он был очень проницательным человеком: умел замечать малейшие перемены в настроении клана и трезво оценивать расстановку сил на фронте. Принятое им решение уйти в глухую оборону, когда Сенджу обзавелись стабильными поставками оружия и продовольствия, сохранило жизни многих Учиха и открыло путь, о котором он не смел и мечтать. – И это предательство… – Он глубоко вздохнул, подбирая слова. – Даже если бы «предательства» не было, или бы оно осталось не раскрытым… Нет, даже если бы не мое решение, Мадара стал бы главой. Рано или поздно, но он повел бы клан за собой. – Притворюсь, что не заметил, как ты проигнорировал мой первый вопрос. – Раздраженно цыкнул старейшина, и неудовольствие проступило на его лице крупными буквами. Несомненно, будь он в настроении получше, то устроил бы бучу, нарочито громко привлекая бывшего главу к ответу, но сейчас… Сейчас он стоически терпел порывы старческой души. – И что-то мне подсказывает, что о «предательстве» ты знаешь побольше нашего. Отмечая, что прояснять подозрительную осведомленность Таджима не намеревался, старик возвел очи к темнеющему небу и прокряхтел что-то о борзой молодежи. Хотя его собеседник определенно вышел за рамки этого понятия. – Ты прав. – Спустя минуты молчания, прокашлялся старейшина. – Мы во многом далеко заходим. Во многом рискуем. Но это наш метод защитить клан. Знаешь, Таджима, ты был прекрасным главой. – Таджима даже как-то излишне недоверчиво приподнял бровь и одарил пожилого Учиха странным взглядом. – И нечего на меня так смотреть. Я помню предыдущего главу. Зря мы тогда за него ратовали, зря. Самый разгар войны с Сенджу, как никогда важно удерживать позиции и заботиться о тылах, а он был охочим до крови зверем. Еще хуже чем эта, как её… Тьфу, белобрысое отродье Сенджу. Хуже той Белой Волчары. – Старик грозно потряс клюкой, проклиная проблемную женщину, но быстро успокоился и продолжил вспоминать. – Его шаринган был чудовищным оружием. Всё зашло так далеко, что он не мог его деактивировать. Он называл это истинной силой клана, что именно к такому мы должны стремиться. Я… Нет, мы были не согласны. Всему необходим контроль. Нельзя переступать через человечность. – Я слышал эту историю. – Кивнул Таджима. – Тогда клан пробыл под управлением старейшин около десяти лет, пока я не занял пост главы. – То еще было времечко. – Пожилой человек любовно провел пальцами по навершию деревянной клюки, словно заново переживая потери и лишение того времени, и со всей серьезностью продолжил. – У меня свои причины недолюбливать твоих сыновей, Таджима. Я верю тебе, потому что ты поднял клан с колен. Ты вытащил его из ямы, в которую он угодил. Но я не желаю повторения того дня, когда мы не уследили за собственноручно созданным монстром. Я больше не хочу видеть, как семья страдает. Я лучше умру, чем снова прикажу направить оружие на родную кровь. Старейшина смолк. Возможно, он перегнул палку. – Я ручаюсь за сыновей. – Коротко, но уверено произнес Таджима. – Будь они под контролем, я бы не волновался, но их выходки… Да еще и эти глаза… – Я ручаюсь за них. – С нажимом повторил бывший глава. – За ними нужно присматривать, но не контролировать каждый шаг. – И для этого ты счел идеальным решением назначить своего сына главой? – Ехидно осведомился старик с кривой усмешкой на губах. – Как по мне, ему еще рано. – Возможно, – не стал, к немалому удивлению собеседника, спорить Таджима. Впрочем, говорить, что он просто доверился чутью и поверил в лучшее, было чревато, потому он пошел по простому пути. – Но Мадара, как я уже сказал, всё равно бы стал главой через год-два. Он намного превосходит в силе любого в клане, исключая, пожалуй, Изуну, который еще может составить ему конкуренцию, но Изуна всецело поддерживает старшего брата и никогда не станет оспаривать его лидерство. Я их отец, это правда, но, пожелай они того, то запросто бы захватили власть по принципу «кто сильный – тот и прав». Нужен вам такой переворот, старейшина? – Вот еще. – Поморщился пожилой Учиха. – Моральный дух бойцов упадет, и неважно, насколько силен будет лидер, наше поражение станет лишь вопросом времени. Быть главой без единого признания народа… А, зачем я это опять рассказываю, ты же уже всё слышал. – Старик отмахнулся от лукавого взгляда бывшего главы и насмешливо фыркнул. – Что же, не буду скрывать, что мне по-прежнему не по душе идея следовать за двумя сорванцами с их непонятным Мангекьё Шаринганом, доселе описываемом лишь во всеми позабытых легендах, но я хорошо знаю тебя, Таджима, поэтому попробую тебе поверить, какую бы ты игру там не вёл. Но!.. Старейшина назидательно поднял палец. – Когда вся эта кутерьма закончится, нет, если она вообще когда-нибудь закончится, я потребую от тебя правды и только правды. Ты уж постарайся дожить до того момента, чтобы мне не пришлось изобретать какую-нибудь технику, чтобы вытащить тебя с того света. Бывший глава многозначительно хмыкнул, вторя напыщенному хмыку старейшины, и помог старику подняться, ведь тот едва стоял на ногах. Но, как и в начале этого странного разговора, Таджима ему не сочувствовал, ибо по себе знал, какой же занозой в заднице временами были старики, и как же порой хотелось им врезать. Когда пожилой Учиха ушел, Таджима осуждающе посмотрел на ветвистое дерево в саду. Вернее, на того, кто прятался за стеной из листьев. – Полагаю, ты услышал много интересного, Хикаку? Вышеупомянутый шиноби моментально спрыгнул на землю, опускаясь на одно колено и пристыженно склоняя голову. Бывший глава буквально чувствовал исходящее от него раскаяние, но не забывал, с каким упоением этот кадр внимал разговору. Благо старейшина ослаб настолько, что упустил слежку, иначе бы наглецу здорово досталось. – Таджима-сама, я!.. – Оставь формальности. Я теперь такой же рядовой боец, как ты. – Лениво отмахнулся от оправданий Таджима и приглашающе кивнул головой на освободившееся рядом место. – Садись, раз пришел. Хикаку намеревался отказаться от великодушного приглашения, но прикусил язык. Несмотря на воистину собачью преданность клану и необъемное уважение к главе, его гложил интерес. Именно поэтому он остался, а не ушел, когда заслышал беседу двух высокопоставленных шиноби. К великому разочарованию, беседа была не шибко содержательной, зато убедила Хикаку в том, что Мадару назначили главой осознанно, а не под действием гендзюцу, как хотелось бы верить. – Хм… Ну, рассказать тебе сказку или молча посидим? – Неожиданно предложил Таджима, когда Хикаку сел рядом. – Э-это… – Шучу. – Фыркнул он, наслаждаясь тем, как осоловел собеседник. – Но, если бы я этого не сказал, ты бы весь разговор просидел напряженный. Успокойся. Я понимаю твой интерес, как понимаю интерес старейшины, но вы все, рано или поздно, осознаете правильность моего решения. – Но он еще мальчишка! – Всё же не сдержался Хикаку, манера воспитания которого требовала логичного объяснения всем решениям. Он, как правило, не смел сомневаться в выборе лидера клана, но тут сказывалось длительное наблюдение за новоявленным главой. Хикаку, безусловно, признавал силу Мадары и Изуны, но считал их пылкий нрав за неподобающий истинному шиноби изъян. Единственным идеалом для него был Таджима, собранный и рассудительный лидер, который привел клан к процветанию. Стабильность определенно была залогом успеха, и Хикаку искренне недоумевал, почему от неё решили отказаться в пользу неконтролируемого урагана перемен. – Что это меняет? Наберется опыта. – Таджима пожал плечами. – Старейшины не исчезли. Я тоже. – Но его эмоции… Бывший глава глубоко вдохнул и шумно выдохнул. Хорошо-хорошо, он знал, что молодежь брала с него пример (не на старейшин же равняться, право), но даже не представлял, что всё зашло так далеко. Откуда же взялся дурацкий стереотип, что правильный Учиха – это Учиха, который недалеко ушел от бесчувственного полена? – Именно поэтому главой стал Мадара. – Он посмотрел на темное ночное небо. – Мы ведь когда-то шли вперед, а что теперь? Стоим на месте, ждем, пока грянет новая война. Я снова поведу за собой клан, отравленный ненавистью ко врагу. Но взгляни, Хикаку, мы можем жить без этого. – Таджима прикрыл глаза, вспоминая, какими прекрасно тихими были последние годы. Насколько применимо понятие «тихие» к шиноби. Но бессмысленные войны за воздух действительно сменились размеренными миссиями от мелких феодалов, прибыли с которых было достаточно для безбедной жизни. Если же они вновь схлестнутся с Сенджу… Кровавый ад вернется и разразится с новой, чудовищной силой. – При всем уважении, Таджима-сама, я по-прежнему не понимаю, причем тут ваш сын. Смею предположить, вы говорите о мире между нами и… Сенджу. – Хикаку буквально выплюнул это слово. Едва ли не весь клан знал, как сильно он их ненавидел, но перемирие остудило горячую кровь. По крайней мере, Хикаку перестал относиться к Сенджу так категорично, как ранее. – Но ваш сын не кажется подходящей кандидатурой для переговоров. – Видимо, ты не слышал их споров… – Простите, что вы сказали? – Говорю, что верю в сына. – Невозмутимо отозвался Таджима, поднимаясь на ноги. Всё же, старейшина был прав, холодновато ночами сидеть на энгаве. – Почему же вы так!.. – Тихо прошептал под нос Хикаку, сжимая кулаки, но бывший глава услышал. – Потому что в нем нет ненависти. Хикаку встрепенулся и поднял полный непонимания взгляд на Таджиму. Ведь это не может быть правдой. Это явная ложь. Ненависть смешалась с кровью, и даже подрастающее поколение скалило зубы, когда кто-то упоминал Сенджу. Даже сам Мадара гневно хмурился на собраниях, на которых заходила о них речь. Ведь это история, неопровержимый факт, что кланы враждовали столетиями. Даже это короткое перемирие ничто иное, как простое стечение обстоятельств! Победа над Сенджу – это их цель, а сражения с ними… – Хикаку, я ненавижу Сенджу всей душой. Из-за них погибли мои сыновья, моя жена… Они так или иначе причастны к смерти всей моей семьи! – Черные глаза Таджимы, казалось, пылали без всякого шарингана. – Я никогда не прощу их и никогда не сделаю шаг навстречу. Но если… Если кто-то сделает это вместо меня, я обуздаю свои чувства и поддержу его. Потому что мы, Хикаку, родились не для того, чтобы помирать в этой бойне, стремясь кому-то отомстить. Мы родились, чтобы жить. С этими словами бывший глава клана Учиха, Таджима Учиха, скрылся в глубине главного зала, а его верный подчиненный, Хикаку Учиха, остался сидеть на энгаве. Эту ночь он так и просидел под темным небом.