Нет времени

— Мемфис. — Спрингфилд. — Дублин! Ванда счастлива слышать эти голоса — и мерный стук мячика из камеры Бартона. Он попытался встать в первые же сутки, после того как очнулся, но свалился на пол прямо рядом с койкой — они все услышали шум падения, неразборчивое проклятье и то, как он с трудом, подтянувшись здоровой рукой, приподнялся и упал обратно. Через трое суток он мог уже, держась за стенку, передвигаться по камере. На четвертые сутки доктор Чо закончила восстанавливать сломанные и раздробленные в нескольких местах кости его правой руки. — Хелен, — тихо спросил он, подняв на нее глаза. — Скажите правду — рука будет работать, как раньше? — Я не знаю, — честно призналась та. — Я сделала все, что смогла — кости срослись. Но там были повреждены и сухожилия, и нервы. С сухожилиями проще, а вот вырастить вам новые нервы — пока непосильная задача. Она будет болеть — это я могу сказать точно. Вам надо будет ее разрабатывать, и она будет очень болеть. По-хорошему — черт! — вам нужна интенсивная физиотерапия, Клинт. Долгая и сложная реабилитация. Но эти… сукины дети… не хотят выпускать вас за пределы тюрьмы. Даже прикованного наручниками к больничной койке. — Боятся, что я сбегу, — подмигнул он. — По мне же видно, что я уже готов к паркуру и погоням по крышам. — Клинт, я серьезно. Они выкидывают меня с базы, я с трудом выбила себе день, чтобы закончить с вашей рукой. Они даже не разрешают оставить ничего из медицинской аппаратуры. — Ну это понятно. Чтобы я не взорвал все здесь к чертовой матери, сделав бомбу из аппарата для электрофореза. — Что-то вроде этого. Поэтому слушайте меня внимательно. Вам придется разрабатывать руку самому. Сустав за суставом, каждый из них — от фаланги мизинца и до плеча. Каждый день. Вот, я распечатала таблицу с упражнениями. И вот это — тоже для вас. Она вынула из сумочки клубок шерстяных ниток. — Мне заняться вязанием? — Вот тут, в конце, схемы в картинках — узлы и плетения. Вам нужно будет каждый день делать все это пальцами одной руки — поврежденной. Они просто растоптали вам лучевую кость, — Хелен сжала и разжала кулаки, борясь с приступом гнева. — В общем, упражнения на мелкую моторику кисти — это то, что вам сейчас нужно в первую очередь. У Ванды, Сэма и Лэнга сердце сжимается, когда они это слышат, но Бартон ровным голосом говорит: «Хорошо». Стук мячика они снова услышали из его камеры через три дня после того, как улетела доктор Чо. И Лэнг расплылся в улыбке, чувствуя как на сердце становится теплее. Стук-стук-стук — три отскока — раздосадованное фырканье — короткая дробь по полу — не поймал. Вот это не очень хорошо, но все наладится, — убеждает себя Лэнг. (Лэнга мучает необычный кошмар: по ночам ему снится тишина. Глухая тишина вместо дыхания Бартона, больше ничего, но Скотт просыпается со сдавленным криком, тяжело дышит и твердит себе, глядя в потолок: все наладится). Все наладится, тем более охранники теперь просто боятся их пальцем тронуть. Никто не прикасается к Ванде, и ее несчастные руки оставили в покое. К ним относятся как к редким животным — смертельно опасным, но очень ценным. Все, кроме Брентана. Брентан почти все свободное время сидит с ними в предбаннике. На базе на него посматривают косо, но его волнует только то, чтобы его не отстранили от дежурств из-за «чрезмерной эмоциональной вовлеченности». Впрочем, в последнее время он уверен, что далеко не вся информация с камер наблюдения доходит до начальства. Брентан видит многое из того, что не видят Сэм, Скотт и Ванда. Он видит, как во время игры в города Бартон, сосредоточенно сгорбившись, выплетает пальцами правой руки сложную систему петель и узлов из шерстяной нити. Как вдруг он откидывает голову к стене, закрывает глаза и белеет от внезапного приступа боли. — Вы в порядке, сэр? Болит?  — Д-да. У меня есть… таблетки. Доктор Чо оставила, — он лезет левой рукой в карман, достает блистер, на треть уже пустой, забрасывает в рот капсулу и запивает водой. — Я стараюсь экономить, неизвестно, сколько еще мне на них сидеть. — Я достану еще, — говорит Брентан. — У вас только рука болит? — Рука сильнее всего. Еще иногда голова, и ребра ноют, но это не в счет. Бартон смотрит на него с немым вопросом во взгляде. Брентан, отвернувшись от камеры, еле заметно качает головой и беззвучно говорит: «еще не нашел». «Тогда сливайте информацию в прессу», — одними губами произносит Бартон. Легкий кивок — Брентан понял. — Правая рука… хреново, — говорит офицер вслух. — Не настолько: я левша, — сухо отзывается Бартон. — Но хотелось бы привести ее в порядок. — Он упрямо, не дожидаясь, пока подействует обезболивающее, пытается пошевелить рукой. — Дайте я, сэр, — Брентан берет его кисть в свои руки и очень осторожно растирает, разгибает по одному сведенные судорогой боли пальцы, нажимает на запястье и выше какие-то точки — и Бартон облегченно выдыхает. Лэнг беззвучно повторяет: вот же паскудство, вот же паскудство. Он хочет сказать Бартону что-то… ободряющее, но не знает, как. — Слушай, Бартон, — говорит он. — Ты же понимаешь, что самое ценное в тебе — не то, что ты не промахиваешься? — Ну надо же… А что тогда? — хмыкает Клинт. — То, кто ты есть. Это звучит до смешного шаблонно и банально, как будто они на собрании психологической группы поддержки: «будь тем, кто ты есть», и вся вот эта чепуха для суицидников и наркоманов. Но Лэнг не знает, как по-нормальному высказать то, что вертится у него в голове: «Чувак, я отжимаюсь по триста раз в день, потому что ты так хочешь. Я верю в то, во что ты веришь. Я не сдаюсь, потому что ты не сдаешься. Я пойду за тобой, куда ты прикажешь, хоть прямиком в ад.» Лэнг не знает, как это все высказать словами, вслух, поэтому предпочитает сменить тему. — Кстати, знаешь, как на ваканди будет «Привет! Какая встреча»? Нгуонг! Панга-рана! *** Еще через неделю, вспоминает Ванда, — Клинт все-таки начал отжиматься, шипя от боли то в залеченных ребрах, то в руке. И вот тогда для Сэма и Скотта наступили тяжелые времена, потому что он нещадно их гонял и подначивал, а потом и вовсе ввел три тренировки в день, каждая по часу. «Блядь, я чувствую себя снова на курсе молодого бойца, — пыхтел Сэм. — Куда ты торопишься, Бартон — мы что, готовимся десантироваться в джунгли?» — Работай, солдат. У нас почти нет времени, — отзывался Бартон. Брентан знает лучше других, чего ему это стоит. Он видит все: и как Бартон закусывает губу уже на третьем десятке отжиманий, и как после тренировки он лежит на полу, не в силах подняться, белый от боли, и холодный пот бисеринками покрывает его лицо и руки. *** — Новгород, — блистает Бартон знанием экзотических русских городов, почерпнутым у Наташи. — Дубаи. — Индианаполис. Стук-стук-стук. Все эти звуки стали за месяц тюрьмы такими привычными, такими успокаивающими, что Ванда даже не вздрагивает, а Лэнг — не поворачивает головы, когда они слышат лязг стальной двери. Сегодня, конечно, не смена Брентана, а посреди других смен к ним редко заходят, но мало ли кому что понадобилось… — Заключенный Клинтон Френсис Бартон! Встать! Руки за спину, лицом к стене! Приготовиться к конвоированию. — Что вы от него хотите?! — спрашивает Сэм, но человек в военной форме и с погонами полковника игнорирует его вопрос. Он подходит вплотную к решетке и с ненавистью смотрит на Бартона. За ним — четверо вооруженных пистолетами охранников. — Как ты ухитрился это сделать? — спрашивает полковник. — Сделать что? — Бартон поднимает на него безмятежные, абсолютно невинные глаза. — Ты сам прекрасно знаешь? — Понятия не имею, о чем вы. — Не притворяйся. Это же явно твоих рук дело, но мне интересно КАК? — Что как? — Как ты переправил информацию наружу? Каким чертовым образом ты передал ее в прессу? Почему The Guardian, а за ней и остальные газеты сегодня утром вышли с заголовком «Экс-Мстителей держат на плавучей тюрьме в Атлантическом океане» и с нашими практически точными координатами. — Мне чертовски приятно это слышать, — улыбается Бартон. — Но это не я. Понятия не имею, кто это сделал. Посудите сами, сэр, мы тут наглухо закрыты, как сардины в банке. Как я мог бы передать что-то наружу? — Вот это я и выясню, — сквозь зубы цедит полковник. — И ты сам мне расскажешь. Клянусь, я найду, чем развязать тебе язык. Руки за спину, Бартон. Лицом к стене и не шевелиться. Лэнга захлестывает уже знакомая волна темного ужаса и отчаяния. Они будут пытать его. Он им ничего не скажет, и они убьют его! Лэнг вцепляется в решетку. Он не знает что делать, знает только одно: он не может отдать им Клинта. Решение приходит спонтанно, когда один из охранников, зазевавшись, поворачивается к его решетке спиной и оказывается в зоне досягаемости. Бартон, отвернувшийся к стене, вдруг слышит шум, вскрики, полузадушенный хрип и крик Скотта: — Все назад, или я прострелю ему башку! Он не видит бледного, отчаянного лица Скотта, не видит, что тот, дотянувшись через решетку, схватил одного из офицеров, рванул к себе, вцепился одной рукой ему в воротник формы и перекрутил, пережимая горло, а другой рукой выхватил из кобуры пистолет и приставил к виску. У Скотта и раньше были сильные руки, а за месяц отжиманий они стали еще сильнее. Бартон не видит этого, но все понимает. — Бросай пистолет! — кричат охранники Скотту, прицеливаясь в него и в Бартона. Бартон понимает, что ситуация хреновая, и даже хуже. Допустим, в него они скорее всего, не будут стрелять, и даже не потому, что он — Мститель и известная личность, а потому, что полковник очень уж хочет узнать, каким образом информация просочилась за пределы тюрьмы. А вот Лэнг — он никому не известный парень, им не интересуются журналисты и широкая общественность, они могут запросто пристрелить его — и все. — Скотти, брось пушку, — спокойно и четко говорит он. — Они ничего мне не сделают. Мы переговорим с полковником, он убедится, что я ничего не знаю — и я вернусь в камеру. — Нет! — кричит Скотт. — Они убьют тебя! Я не дам им убить тебя! Ни за что! Только не снова! Его голос дрожит, но рука с пистолетом — нет. Он не знает, что делать дальше, знает только одно. Он не отдаст им Клинта, пока он сам жив. — Скотти, пожалуйста. Брось пушку. — Нет. Он не бросит, понимает Бартон. Лэнг вот-вот умрет за него, и надо что-то придумать, чтобы этого не произошло, но, черт его дери, ничего не придумывается. — Скотти… — шепчет он. Глухой хлопок выстрела. Бартон на секунду с облегчением думает, что попали в него — так больно становится в груди. Шум падающего тела. Где-то в районе сердца вспыхивает раздирающая сухая боль, и Бартон даже удивляется, опустив голову и не увидев на майке расплывающегося красного пятна. — Лэнг!!! — кричит он, кидаясь к решетке. Нет, только не Скотт, только не этот большой ребенок, вечно небритый, веселый, добрый раздолбай с глазами нашкодившего щенка. Такой смешной, такой уязвимый и человечный, что Бартону иногда даже было завидно. «Я вообще всегда предпочитаю договариваться миром. Вы будете смеяться, но я просто не представляю, чтобы вот я, этими руками — и кого-нибудь убил…» — Скотти!!! — Скотти, и правда, будь добр, брось пушку, — звучит еще один голос с порога, от двери. — А то кого-нибудь поранишь. Это очень знакомый голос, но Бартон не успевает сообразить, чей. Хлоп-хлоп-хлоп — еще несколько выстрелов, необычно тихих — и вся остальная охрана валится на пол, хватаясь, кто за плечо, кто за бедро, и засыпает. — Ну, давай, опускай пушку. Уже все. Все кончилось, — говорит Стивен Роджерс. Он стоит в дверях в своей дурацкой звездно-полосатой форме и с новым щитом — Бартон тупо смотрит на черный блестящий круг. Рядом с Кэпом — Питер Брентан, в каждой руке по пистолету, стреляющему пульками со снотворным. А за ними… — Привет, ваше высочество. Вы, получается, теперь на нашей стороне? За Кэпом — Черная Пантера, в своем дурацком костюме с кошачьими ушками, но у Бартона сейчас нет сил над этим шутить. — Нгуонг! Панга-рана! — обалдело выдает Скотт и роняет пистолет на пол. Из-за спины Кэпа выступает еще один человек — это темнокожая женщина внушительных габаритов, лет сорока пяти, в униформе охранника. — Мисс Максимов, — говорит она, — я отключила ошейник и браслеты, сейчас мы отстегнем их. — Не обязательно, — говорит Ванда. Она на секунду закрывает глаза, встряхивает руками — и все металлическое, что было на нее надето, шелухой летит на пол. Еще секунда — и ее решетка выгибается под чудовищным напором и вылетает из пазов. Бронестекло идет трещинами и осыпается на пол. — Ух, как хорошо, вы и не представляете! — Ванда с наслаждением потягивается, выходя из камеры. — А вы… кто? — Лэнг глядит на женщину в униформе, и подозрение зарождается в его мозгу раньше, чем она отвечает. — Вы можете по прежнему звать меня Иовом, — гулко смеется она. — Но вообще я Джейн, служба наблюдения за камерами. И да, я пялилась на вашу задницу, мистер Лэнг, но только два раза. Лэнг чувствует, как его щеки заливает волна жара, так, что кажется, запламенеют сейчас даже уши… — Извините, мэм. Некоторые мои шутки… были не для женских ушей. — Да ладно, — машет она рукой. — В тюрьме еще и не такого наслушаешься. Правда, теперь мы с вами типа в одной команде, мистер Лэнг, так что у меня будет возможность отыграться. — Торопитесь. Наговориться успеете потом! — командует Роджерс, отпирая камеру Сэма, в то время как Брентан выпускает Лэнга и Бартона. — Джейн, зачищайте все записи в системе, и взлетаем. — Куда мы летим? — спрашивает Бартон. Они оказываются лицом к лицу с Кэпом, и на какую-то секунду Брентану вдруг кажется, что разницы в росте между ними нет. — В Ваканду. Принц ТʼЧалла согласился дать нам убежище, до лучших времен. Они глядят друг другу в глаза с молчаливым пониманием, благодарностью и — в случае Роджерса — с немалой толикой вины. — Спасибо, что пришел, — говорит Бартон. — Спасибо, что продержались, — Стивен осторожно берет его за плечо, прижимает к себе. Сзади налетает радостно подпрыгивающий Лэнг, стискивает их длинными руками. Ванда прижимается к боку Бартона с одной стороны, а Сэм с другой. — Нашли время для обнимашек, — ворчит Джейн. — Вперед, герои, транспорт ждет на палубе. Наверху столько солнца, ветра и простора, от которых они отвыкли, что у них кружится голова, подкашиваются ноги и больно глазам. Лэнг перекидывает руку Бартона через плечи и ведет его к вертолету — у того текут слезы, но он упрямо смотрит прямо в закат, огнем разливающийся на полнеба. — Смотрите, какое небо, — шепчет он. — Видели такое когда-нибудь? Сэм жадно дышит морским ветром, запрокидывает голову и глядит в небо. Облака и правда невероятно красивые, кажется ему. Никогда не видел таких красивых облаков. Вот оно, небо, его и вправду невозможно отобрать у них. Ванда стоит, вцепившись в поручни, смотрит на ровные океанские валы и чувствует, как сила, свободная, будто океан, заполняет ее до краев. Ветер треплет ее волосы. — Грузимся, взлетаем, — командует Кэп. Вертолет взлетает с платформы и берет курс на далекую сказочную Ваканду.