Многоточие

Итак, сегодня мне стукнуло тридцать. Волшебный момент! Всем известно: ровно в полночь трагического юбилея любой уважающий себя гомик взвивается под потолок и лопается там, как надутый гелием гондон. Я был тоже не прочь взвиться и лопнуть, а лучше — с мерзким пердосвистом носиться под потолком, а потом шмякнуться в чей-нибудь мартини. Правда, смысла в этом перфомансе не было бы никакого: в плане сходства с гондоном в мартини, с двадцати девяти я мало изменился. Да и, в общем, с двадцати восьми вниз до самого зачатия. Неуместность — кредо Теодора Шмидта. Я стоял, подпирая задницей барную стойку этого нового клуба Вавилон. Хотелось ссать, блевать, трахаться и сгинуть с лица земли. А то, что в таких заведениях по недомыслию называют музыкой, ухало в желудке, как вантуз в унитазе. В Попперс было как-то поуютнее. Но хватит с меня, сходил я в Попперс в прошлом месяце. Встретил там Эдди. С новым, вы только подумайте, бойфрендом. Сосались на танцполе. Я не видел Эда восемь лет и даже засомневался, он ли это. Но, черт возьми, он заметил меня и узнал. Схватил того хлыща за руку и увел подальше. А я совершил пару заведомо провальных попыток снять кого-нибудь из местной фауны, а потом пошел в туалет и рыдал там в кабинке, как какая-нибудь сраная принцесса. Сраная уродливая принцесса на сраном уродливом толчке. Тут стоит пояснить: Эдвард изволил покинуть мой дом, мою жопу и мое разбитое сердце (но не треснувший от таких коллизий мозг), ни с того ни с сего объявив, что ему прискучила сомнительная репутация заднепроходца. И как бы он меня ни любил, пора двигаться в сторону нормальной жизни. Нормальной! Так и сказал. И что он планирует жениться на дочери делового партнера своего отца и ублажать в дальнейшем не меня, ректального маргинала, а папочку. Потому что в этом случае тот оставит ему преуспевающую риэлторскую контору. Так что с содомским грехом для него покончено: ведь именно я всегда говорил ему, что главное - крепко держаться на ногах. И вот прихожу в любимый клуб, полон радостного предвкушения отсутствия половых приключений, и вижу диво дивное: на ногах Эд держится не очень крепко, зато руки его находятся в штанах явно не чьей-то бизнес-дочери. Вернее, если это дочь, то с внешностью ей не слишком повезло. Или бизнес таки разорен, и теперь она вынуждена в цирке работать бородатой женщиной. Короче говоря, в Попперс я больше ни ногой. Конечно, я очень везучий человек и не удивился бы, если бы Эд решил так же и осчастливил меня своим присутствием и здесь. Отметить свой день рождения, обрыдав и местный туалет, было бы даже стильно. Можно завести традицию: раз в месяц выбираться куда-нибудь и рыдать в туалетах на радость местным торчкам. Кстати! Возможно, тут я нашел бы своеобразную нишу! Люди встречали бы меня на улице, хлопали бы по плечу, а потом говорили друг другу: «А, это туалетная принцесса! Я тебе рассказывал!» Впрочем, нет. Ошеломительный эффект, учиненный Эдди, на второй раз бы не сработал. Нужно было придумать что-нибудь новое. Что-нибудь особенное, это же день рождения, в конце концов! Например, пойти ссать, поскользнуться на чьей-нибудь сперме, упасть мордой в писсуар и выбить себе зуб. Нет, нет, лучше на своей собственной сперме! Увидеть член какого-нибудь твинка* и на радостях так перевозбудиться, чтобы не смочь удержать свой, простите, порыв — и обкончаться. А потом, сглаживая неловкость, заикаясь и рассыпаясь в извинениях, типа "п-п-п-ардоньте!" — попятиться к кабинкам. И бдыщ! Мордой о писсуар, зуб долой, штаны лопнули на жопе — и что бы еще такое унизительное придумать... Во! Твинк пнет меня ногой. Или плюнет мне на спину. Хотя нет, слишком много внимания. Твинк просто пройдет мимо, ничего не заметив. Идеально! А лежа зубами в писсуаре и картинно истекая кровью (надеюсь, что кровью), я заодно успел бы поразмыслить о том, как отмечают дни рождения нормальные люди. Мне приятно было думать, что они трахаются, как черти. Сейчас половина первого, и трахаться, как черт, было бы точно ко времени. А до этого нормальные люди, наверное, идут в ресторан с друзьями, получают свой торт, задувают свечи и слушают поздравления. Но дружелюбие никогда не было моим коньком, так что придется что-нибудь задуть в туалете клуба. Черт, конечно же, мне не удастся никому вдуть в туалете клуба! Только испорчу идиотский каламбур. Если его вообще можно испортить. И тем не менее, желание проверить, что там с писсуарными твинками, неуклонно нарастало. Пожалуй, пришло время взглянуть, чьи врата нынче модно таранить под сенью струй златых во мраке, — и внести в фонтан свой посильный вклад. Я начал пробираться вдоль танцпола, пытаясь понять, где в этом клубе уборная. И тут было бы у меня чуть меньше самообладания, я бы просто не дошел. Вам знакомо чувство, когда внезапно все замирает, музыка становится гулкой, а свет сворачивается тоннелем и оказывается направлен в одну точку? И сразу понимаешь: хочешь ты этого или нет, все изменилось. Шестеренки жизни повернулись и остановились в другом положении. В соляной раствор попала песчинка, и вокруг нее все начало кристаллизоваться. Я остановился у стенки, открыл рот и уставился в точку, вокруг которой собиралось нечто идеальной структуры, идеальной прочности и идеальной красоты. В припадочном мерцании стробоскопов, счастливо и пьяно улыбаясь, танцевал самый прекрасный мужчина на свете.

***

Потрясающая фигура. Невысокий рост, как мне всегда нравилось. Отличная физическая форма, не в стиле стероид-сити, а просто отличная. Великолепно развитые плечи. Ягодицы не рассмотреть из-за мешковатых джинсов, но когда видишь такие руки, не сомневаешься, что и с остальным порядок: качалка минимум пару раз в неделю. Я подошел еще ближе, бесстыдно пялясь из-за своей бутылки. На таких, как я, все равно никто никогда не обращает внимания, должны же у этого быть светлые стороны. Итак, черные волосы, густые и блестящие, аккуратная консервативная стрижка, обожаю такую. Самые волшебные губы, какие я видел в жизни: изящной, правильной формы и в то же время необычные — уголки загнуты вверх. Он улыбался, и в этой улыбке было столько магии, что казалось, будто ей можно спасти мир. Милый, немного курносый нос. И глаза. Большие черные смешливые глаза. Постоянно меняющиеся, яркие, с пушистыми ресницами. Не тот кумир мирового гейства, за которым скачут толпы онанирующих на бегу идиотов. Обманчивая красота, когда кажется, что ее видишь и можешь оценить только ты. Чуть-чуть похож на Эдди, но будто усовершенствованная версия. Тоньше, ярче, мечтательнее. Хотелось увести его отсюда и спросить, какую музыку он любит на самом деле. И, может быть, ответ окончательно уверил бы меня, что это и правда встреча всей моей жизни. Такой невероятный парень должен был любить все прекрасное. По-настоящему прекрасное. Не паршивый внешний лоск, по одежде было видно, что он равнодушен к паршивому внешнему лоску. Что-то глубокое. Глубокое — это точно. Моя мысль сразу ушла не в ту степь. Стало интересно, он нижний, верхний или универсал? Верхний вряд ли, слишком нежное лицо. Хотя, конечно, верхние бывают разные. Универсал, наверняка универсал. Эдди вот универсал, а типаж похожий. Тихий омут с чертями. Вроде чертей, трахающихся, как именинники. Мне пришло в голову: может, и у меня был шанс все-таки отметить тридцатилетие, как надо? А завтра проснуться вместе, сварить свой особый я-люблю-тебя-кофе и не расставаться больше никогда? Я должен был подойти к этому парню. Предложить ему выпить. Предложить ему потанцевать. Но, откровенно говоря, ссать хотелось уже невыносимо. Так что я прошел мимо, проклиная и себя, и выпитое пиво, и весь идиотизм моей абсурдной жизни. У меня часто все складывается совершенно мистическим образом, составляются удивительные цепи совпадений, везет оказаться в нужное время в нужном месте. И если бы это хоть к чему-то приводило, можно было бы сказать: все предопределено! Но обычно кинематографические эффекты повисают в воздухе на пару секунд и пшшшш — ссыпаются в ближайшую лужу. И да, Тедди! Добро пожаловать в реальность. Когда я возвращался в зал, парня целовал какой-то пафосный хрен. Я посмеялся немного — и поехал домой. В конце концов, порноблокбастер Black in Men сам на себя не подрочит.