Скажи, что я не один

Если судить объективно, то Оптимус Прайм – потрясающий психолог. Он как никто знает – или чувствует – на какие именно рычаги нужно надавить, чтобы добиться своего; ему даже не обязательно давить в прямом смысле этого слова. Достаточно пары небрежно оброненных слов, умело преподнесённых в нужный момент, чтобы достичь искомой цели. Я давно подозревал, что будь Прайм чуть менее зациклен на своей морали, он мог бы получать всё, что желает, гораздо более лёгкими путями. Ради него сжигали бы одни города и воздвигали бы новые – ради одного только слова или взгляда. К несчастью для него, он слишком сильно жаждет внимания и утверждения собственной власти - в своей манере - чтобы пользоваться этой силой в полной мере. Безусловно, он прибегает к ней время от времени, но ставку делает на более зрелищные – и менее скучные, очевидно – способы добиться желаемого. К несчастью, вышепоставленное правительство неподвластно последним и слишком умно, чтобы поддаваться на первое. Прайм прекрасно понимает, чего люди хотят от него добиться, видит не то, что двойное – тройное дно под каждым его действием, и в соответствии с этим выбирает свою тактику. Аккуратно, очень-очень медленно он прокладывает себе путь в хитросплетениях планов, одновременно сохраняя видимость неохотного подчинения и не теряя при этом внутренней уверенности в себе и в своих силах. Настоящий воин. Лидер своих солдат. Несколько людей в деловых костюмах, расположившись на выставленных возле стены стульях, недовольно вздыхают, осознавая, что ни в этот, ни тем более в следующий раз, им ничего не удастся добиться от пришельцев. Никаких технологий, оружия и даже средств, предназначенных для расширения медицинских границ, они не получат. Ничего. Условие "мы вам, вы нам" уже не работает. И когда в разговоре появляется тема добровольного взаимообмена, обстановка накаляется в один миг. - Тем не менее, я вижу, что вы чем-то недовольны, – мужчина в официальном костюме - судя по всему, фельдмаршал - поднимается со своего места, привлекая всеобщее внимание, как людей, так и кибертронцев. – Вы весьма успешно избавились от десептиконов, за что мы, безусловно, благодарны, показывая всю нашу благодарность в немыслимых доходах, которые уходят на постройку новых баз, добывание энергона, обслуживание ваших прихотей и, в конце концов, одобрение на прибытие новых автоботов. Я коротко фыркаю в своём углу, одним взмахом руки перекидывая тяжёлую пушку себе на плечо, мимолётно мазнув взглядом в сторону новеньких, которые умудрялись одним лишь взглядом выразить всё своё презрение. – Вы хотите ещё оружия? – почти миролюбиво говорит лидер автоботов, и лёгкость, с которой он комментирует поднятую тему, восхищает меня против моей же воли. – Но теперь, боюсь, мы больше не можем дать человечеству наши технологии, понимая, что любая наша глупость будет очень дорого нам стоить… Прайм с волнение оглядывает всех автоботов, на мгновение цепляясь взглядом на жёлтой броне Бамблби, и что-то для себя решив, заметно кивает шлемом, возвращая взгляд на выжидающего фельдмаршала. - Я не могу быть уверен в своей безопасности, и безопасности своих автоботов, после того как вы получите желаемое. - вырывается у Прайма прежде, чем он успевает хорошенько подумать, и он задумчиво наклоняет свой шлем чуть в бок. - Но... возможно, вы предложите нам более радикальное решение? Решение, от которой обе стороны получат свою пользу? Задумайтесь, у нас лишь одно желание - остаться на вашей планете на честных правах и без риска быть уничтоженными. Поверьте, мы готовы сотрудничать с вами, но вы должны помочь нам. Но простого уговора недостаточно. Оптимус сокращает расстояние – каждое его движение исполнено величия и грации, и, в общем-то, сложно поспорить с тем, что роль правителя ему идёт: одного взгляда на него достаточно, чтобы узнать особу "королевских кровей". - А чего же тогда будет достаточно? Контракта? Полное право собственности на имущество земли? – издевательски тянет человек. – Или может быть брак? Фельдмаршал коротко улыбается, обернувшись через плечо, чтобы посмотреть на часть своей свиты, которая в достоинстве оценила его чувство юмора, оскалившись в ответ. Прайм задумчиво вентелирует системами. - Вполне уместный вариант, мистер Брэдли. Его тоже можно рассматривать как выход из сложившейся ситуации. Кажется, в этот момент фельдмаршал не единственный кто роняет челюсть и таращится на Прайма, чувствуя, как весь мир с бешеной скоростью вращается перед глазами. Да, на такое эти зазнайки явно не рассчитывали. Теперь понятно, чего хочет добиться Оптимус – ему нужно до минимума убавить возможность прогнать остатки великой расы с Земли, в идеале – избавиться от этой идеи совсем. Но решение этой проблемы звучало безумно и невозможно, но видимо у кибертронца уже было несколько идей насчёт того, как можно попробовать это провернуть – Прайм ищет решение ко всему и всегда, нужно ему это или нет. Единственный вопрос, который у него остаётся – кто? Голос фельдмаршала холоден и твёрд, но не одно это говорит о том, что он в растерянности, отворачиваясь – человек также невольно ловит взгляды своих коллег, шокированные, полные ужаса, смущения… презрения? – Во вселенной много существ, мистер Брэдли, – неторопливо отзывается Прайм, не прерывая взгляда, – которые находят идею обладания подобным источником различных ресурсов как Земля крайне привлекательной, я думаю, вы уже могли это понять. Вашему миру повезло, что его ещё не обнаружили более сильные расы – иначе точечным вторжением бы не обошлось, поверь мне, я знаю, о чём говорю. Подумайте над моим предложением. На секунду я и сам задыхаюсь от возмущения – повезло?! Нам – повезло?! – но почти тут же остываю: основное правило солдата – никогда не терять самообладания. В тёмных глазах фельдмаршала Брэдли – секундная злость, и почти сразу же – плохо скрываемая растерянность. - Хорошо, мы подумаем. Шутка не удалась. *** - Ты звонил Саре? Я даже не вздрогнул, за всё проведённое время с Эппсом я уже давно привык к тому, что афроамериканец возникает рядом со мной словно из воздуха. Потом научился предугадывать его появление. Сейчас Роберт сидел сзади меня на стуле в ангаре для людей, чуть наклонившись, и я мог чувствовать, как дыхание друга щекочет мне шею. Когда Эппс становился деятельным или волновался за меня, то между нами напрочь сносились все личные границы. Может, это было и нормально для чернокожих, но чрезвычайно утомительно для нормальных людей. Хотя мне уже было плевать. Особенно сегодня. - Да, но единственное, что я могу слышать из трубки - это голос оператора. Эппс смотрит на меня так, словно видит всё насквозь – словно знает, о чём я думаю, и, собственно, почему «словно»? Он абсолютно точно знает это, не может не знать – это видно по его глазам. - Не сдавайся, всё ещё может наладиться. - выдыхает друг за спиной. И это "может" неизвестно как ещё удерживается на плаву. Что бы ни решил после этого разговора Роберт, эту тему мы больше не поднимаем, и общаться становится сразу гораздо легче. У новых бесед, однако, тоже есть свои подводные камни – и среди них оказывается ностальгия, которая наваливается на меня со всей тяжестью, хотя обычно она и не входит в число моих пороков. Я недовольно дёргаю уголком рта и отворачиваюсь, кривя губы в пренебрежительной гримасе, когда Эппс коротко хлопает меня по плечу, вставая со своего места, и тихими шагами удаляется. Говорят, нужно уметь терпеть все тяготы жизни. Мне приходилось слышать это не раз и не два – если у кого и есть опыт с плачевной судьбой, так это у меня. Сейчас, когда больше некому сказать мне эти бесполезные слова, я едва ли не впервые задумываюсь об их правдивости. В конечном итоге всё упирается в моё плачевное положение, как хотелось бы меньше всего: Сара не отвечает на звонки, и вместе с этим я неизбежно понимаю, что семьи у меня больше нет; каждодневные проблемы с пришельцами растрачивают последние нервные клетки, а автобота, которого я любил больше всего на свете, застрелили прямо у меня на глазах. И теперь моё существование стремительно теряет те жалкие остатки смысла, которые имело до этого. Возможно, именно поэтому я сейчас снова впал в какую-то меланхолию – совсем не похожую на ту депрессию, что была у меня раньше, скорее, в какую-то спокойную и тихую, не причиняющую особых неудобств ни мне, ни окружающим тоску. Мне просто одиноко. Когда эта мысль впервые пришла ко мне в голову, я лежал дома у себя на кровати, глядя в потолок, и от неожиданности даже засмеялся – мне просто стало по-настоящему одиноко. Краем глаза я смотрю на Эппса, который со скучающим выражением на лице выслушивал какого-то солдата, иногда утвердительно кивая для вида, и беззвучно вздыхаю. Главной проблемой в нашем мире всё ещё остаётся доверие. Это не имело значения раньше – зато имеет теперь, когда я чувствовал себя как никогда уязвимым и когда мне необходимо поделиться – когда в моей жизни столько всего происходит, что справляться с этим в одиночку практически невозможно… Но я не мог просто подойти к Эппсу и излить ему душу. Я не мог попросить его – не мог честно обратиться, не мог раскрыться перед ним ещё больше, выставляя напоказ все слабости, всё, что до сих пор сумел сохранить. В конце концов, я солдат. А слабость на войне чревата. Хотя я и замечаю взгляды, которые кидает на меня время от времени лучший друг, и знаю, что тот чувствует моё состояние – и, если подумать, то было бы странно, если бы было как-то иначе: в конце концов, я не слишком усердствую, чтобы скрыть свою меланхолию. Роберт не спрашивает и ничего не говорит – но, как ни странно, и не оставляет без внимания такие перемены в моём поведении. Возможно, он сам не до конца отдаёт себе отчёт в том, что именно старается сделать – но он просто рядом, он рядом гораздо чаще, чем когда-либо раньше, и за это я ему как никогда благодарен. От попыток разобраться в своих смешанных и перепутанных чувствах, заранее отзывающихся ноющей головной болью в висках и паршивым тянущим ощущением на душе, меня отвлекает что-то странное – неразборчивые шипения и звонкий звук ударов металла о металл, доносящиеся из рядом расположившихся коридоров ангара, и я бездумно поднялся, направляясь в сторону шума, слегка хмурясь, но пока не придавая этому особое значения. А посмотреть явно было на что. Ангар, в который я зашёл, во много раз превышал норму человеческим меркам, что вполне подходило по росту представителям инопланетной расы. Прежде, чем я успеваю не то, что дать привыкнуть глазам к яркому свету – хотя бы со свистом втянуть воздух, манипулятор одного из близнецов - Санстрикера, вывернутый под немыслимым углом, досадно трещит, пока его обладатель буквально шипит, как разъяренный змей в фейсплейт нового заместителя Прайма - Проула, если я точно запомнил. - Ты его не вернёшь, – низко, почти рычаще, произносит брат Сайдсвайпа, сжимая денты, совершенно очевидно пытаясь контролировать свою реакцию – это слышно по тому, как тяжело даются ему слова. – Просто смирись. Пока Проул досадливо рычит и говорит что-то в ответ, я отстранённо думаю о том, что вполне догадываюсь, о чём идёт речь. Когда в разговоре мелькает имя " Джаз " моя догадка подтверждается. Но самое интересное это то, что я успеваю заметить, как соскальзывает ниже острый взгляд автоботского стратега, как на секунду в нём что-то смягчается, как за холодной уверенностью отчётливо вырисовывается почти что… боль? Больше я не слушаю - отчасти потому что разговор продолжается на кибертронском – я смотрю на Проула, на его интонации, выражение лица – и тем, как он ведёт себя... Таких, как этот Проул несметное количество. За их внешней напускной непоколебимостью скрывается что-то большее – что почти любое выражение его лица – не более чем маска, скрывающая за собой целую бездну… чего именно – я точно не знал. – Я всего лишь хочу узнать как он погиб и где... – медленно тянет Проул, бесстрастно, словно на очень хорошей записи. Словно искусственный, так и не познавший ни единой эмоции голос. Санстрикер мгновенно перебивает его, пытаясь отпихнуть свободным манипулятором Сайдсвайпа, упорно удерживающего его на месте: - Сейчас это не имеет никакого значения. Смирись же, в конце концов! Он погиб. Чего тебе не хватает? Голос Санстрикера звучит настолько… самонадеянно, и с таким неподдельным непониманием, что остальные автоботы начинают с двойным усилием оттаскивать их друг от друга. Наверняка эти слова – безжалостная издёвка для Проула, и хотя он знает, что не в силах ничего исправить, он всё же не может справиться со своей реакцией. И это заставило меня задуматься. О том, как упорно Проул не принимает мысль о смерти Джаза. Проулу не нужны просто слова – ему нужны доказательства. Значит, они с Джазом были не просто друзьями. Что-то большее. Может быть... парой? Осознание потрясает меня, и я счастлив, что в этот момент никто не смотрит в мою сторону, потому что все слишком сосредоточены на другой проблеме, нежели на чем-то другом.. Я привычно вздыхаю, стремительно разворачиваюсь и медленными шагами направляюсь к выходу из ангара, пытаясь связать воедино то, что узнал – понял – только что. Бесшумно направляясь к лестнице на свой этаж и к себе в комнату, я пытался как-то уложить в голове увиденное, потому что ни под какие привычные рамки это не попадало. Одна-единственная картина вдребезги разбивала мои представления о том, что происходит у этих пришельцев в их головах. *** В конечном итоге у меня оказывается около полутора часа на прочую будничную работу с бумажками, которая порой утомляла больше чем тренировки, прежде чем я решаюсь снова пойти немного пострелять. По пути на стрельбище мне удается увидеть самое интересное: трогательно жмущихся к друг дружке Санстрикера и Сайдсвайпа, расположившихся прямо на полу, опираясь о стену. Эти ребята наверняка соскучились друг по дружке. Я невольно улыбнулся, когда Сайдсвайп неуверенно обнимает брата – бережно и как-то неуклюже, этот жест явно не предназначен для чужих глаз, и мне, как бы я ни относился к ситуации в целом и к этим двоим в частности, становится стыдно. Это слишком личное – это только для двоих, и я не имел права видеть эти минуты хрупкого взаимного доверия. Конечно, первое время знакомства с представителями иной расы нас немного удивляли, даже изумляли. Традиции, ценности, манеры поведения, мораль, - всё так кардинально отличалось от человеческого. Самой шокирующей новостью стала, конечно же, тема полов. Их у них просто не существовало. Вследствие чего, любой кибертронец, независимо от размера и комплектации, мог стать носителем. После этого открытия мы с Эппсом долгое время шутили о появлении брюхатого Мегатрона на поле боя, но, увы... Я не нахожу слов – слова застревают у меня в горле, когда Санстрикер с силой тянет мечника за открытые участки брони, целуя в губы, и свободным манипулятором проводит по чистоотполированной броне, оставляя едва заметные царапины. Сайдсвайп что-то изумлённо шипит и выгибается, приподнимается на локте и смотрит на него – почти обиженно; Санни отвечает тяжёлым, вызывающим взглядом, и приподнимает подбородок, требуя новый поцелуй. И это нечто гораздо более глубокое, гораздо более интимное, и совершенно неожиданно вместо ожидаемого раздражения - потому что, чёрт возьми, это же инцест, - понимание этого вызывает острое желание улыбнуться. От натиска собственных мыслей я не заметил, как солдат, бурчащий себе под нос что-то невнятное, натыкается на меня, было ругнувшись, вскидывает голову и… Опешив, словно становится меньше, будто юркая мышь, поспешно извиняется, почти мгновенно скрываясь из виду. Я вздыхаю. Последнее время я слишком много думаю. Сигнальные лампы по профилю стен загорелись предупреждающим красным светом, когда я поспешно вошёл в тренажёрную. Время было уже позднее, поэтому много народа не наблюдалось. Точнее его совсем не было. Я отхожу назад для лучшего обзора полок с оружием, пока ещё не решаясь сделать выбор, когда отдалённо слышу шум. Интересно. Обычно только мы с Айронхайдом любили устраивать ночное стрельбище, чтобы после без каких-либо проблем насладится обществом друг друга. Моему удивлению не было предела, когда в поле зрения я разглядел знакомый на шлеме красный шеврон. Я с интересом наблюдал, как тактик ловкими движениями осматривает своё оружие. Проул явно знает, как обращаться с ним: есть что-то впечатляющее в его ловких металлических пальцах, быстро перезаряжающих каждое гнездо. Он со свистом прокручивает что-то, после чего оно приятно щелкает, прежде чем внезапно крутануться и выстрелить в имеющую форму человека мишень на другом конце полигона. Я от удивления немного нагибаюсь, приложив руки к своим ушам. Проул, видимо опустошив все восемь гнезд, поворачивается в мою сторону, перезаряжаясь, и совершенно не обращает на меня внимание. За его спиной мишень дымится от идеально сгруппированных кучек кислотных выстрелов револьвера, пять в голову, три в сердце. Идеально. Любопытство, увы, было одним из столь немногочисленных моих пороков, и я ничего не мог с ним поделать. Только дрожь в пальцах была отнюдь не от любопытства. Но и не страха тоже. Я, пожалуй, и сам бы не смог объяснить. Корпус меха заблестел под флюоресцентными лампами, не тяжелый, но веский. Сейчас, когда я рассматривал его поближе, я осознал, насколько тот хорош. Среднего роста трансформер со среднепрочной броней. Металл в окраске корпуса преобладает белым и черным; почти чёрного, с каким-то тёмно-фиолетовым оттенком на свету, поблескивающим, словно пятно нефти. Выемки на броне мягко светятся голубым. И, наконец, изящный логотип автоботов на грудной броне. Единственное, недостающее звено в этой картине была оптика. В ней пустота, марево, только темнота, обманчивая насыщеннее голубого. Почти не живая. Или же тоже не то. Не подобрать, но так, кажется, сейчас важно понять, - понять, что мелькает там, на глубине этих оптик. Я с интересом начал разглядывать пол, пародируя отсутствие всякого присутствия, понимая, что встретил почти такого же, как я. Душевно разбитого, потерянного, страдающего, но всё ещё воина, готового сражаться за будущее. За счастливое будущее, если это вообще будет возможно. И прежде чем я успеваю что-то сообразить, из моего рта вырывается: - Мне жаль Джаза... Торчащие за спиной дверцы неуклюже дергаются, когда мех растерянно поднимает на меня оптику. Внимательный взгляд передёргивал во мне каждый нерв. - Он был одним из лучших воинов, которых я знал. Проул не ответил. Однако невольно опустил манипулятор, с начавшим уже было раскручивающимся оружием. Это было оглушительное молчание. Большего сказать я уже был не в состоянии, поэтому уже было развернулся к направлению к выходу, как услышал тихий баритон автобота: - Мне тоже... жаль Айронхайда. Как удар током. Моё тело так и замирает почти около выхода, чувствуя перебой сердечного ритма и разрывающую боль в грудной области. Моя левая рука неловко пробегается по металлической обводке браслета. Во мне что-то хрустом ломается, вскрывая только что начавшую заживать рану, прежде чем я, наконец, дохожу до створок дверей, которые через секунду с громким хлопком захлопываются у меня за спиной. Больше этим вечером не прозвучало ни одного выстрела.