Жизнь Героев

Когда на следующий день я появилась на берегу в купальнике, все замерли, не в силах поверить в то, что я вышла в нелюбимые люди. А когда присмотрелись и не нашли присутствия страшных следов операций и боёв, то повторно впали в ступор. Профессор, будучи заранее просвещённым в моём исцелении и заинтересованным как в моём обследовании, так и в реакции студентов, был доволен полученным результатом. Пис молчал, получая какое-то своё удовольствие от вида обескураженных одногруппников, а когда послал приставшего Крепость, так едва не засветился изнутри. Смешные люди. Самана радовалась, когда я вошла в её воды, и эту радость имели честь ощутить все находящиеся вне берега. Поначалу они боялись, а после втянулись и нашли плюсы в странном поведении воды, совмещая её кинетическую энергию и свои дары для получения странных, но эффектных вещей. Простые люди, не имеющие никаких способностей, покинули берег и воды, предпочтя оставить нам ту часть прибрежной линии, что была уже оккупирована. Странное удовольствие мне доставляли поездки внутрь острова в соседние республики, самоэкскурсии по городам и столице, несвойственное мне участие в танцевальном мероприятии вечерами. В те дни лёгкого безделья, допустимого веселья и совершенствования контакта со своей стихией я почувствовала, что живу и являюсь частью того мира, в котором эта жизнь протекает. Это были странные ощущения, и суть их заключалась в мелких деталях, но именно они позволяли мне засыпать с лёгкостью внутри и непроизвольной полуулыбкой. Неужели и это тоже счастье? Вопреки изначальному ожиданию, поездка на полуостров Саману в Доминиканской республике закончилась крайне быстро, возвращая нас в родной штат посреди континента. И хотя конец лета продолжал цвести зеленью, радуя глаза насыщенными оттенками, в груди было странное сосущее чувство. Только рассказав о нём брату, я узнала, что это было одиночество: так переносилось расставание с дикой водой. Опустошённость внутри не снедала меня, но тёмной дымкой кружила по внутренностям, вызывая дискомфорт и частые пессимистичные мысли. И в один из дней они мне аукнулись. В организации было неспокойное время. Шла молва, что злодеи решили принять кардинальные меры и избавиться от древа героев с корней. Основу организации составляли самые высокооплачиваемые работники – чистильщики, с них и было решено начать. Вопреки всем уровням безопасности, в отделе зачистки расплодились крысы. Все знали об этом, но ухватить тварей за хвост не могли: словно песок они ускользали сквозь пальцы. Чистильщики стали поголовно исчезать или получать травмы, за редкой частью, как особо удачливые, всего лишь несовместимые с карьерой. Профессионалы по зачистке не справлялись со своими заданиями, попадаясь на глаза цели и проваливая миссии. Главы отделов, а после и самой кампании терялись в догадках, пока лучшие их бойцы выходили из строя. В один из неспокойных дней жертвой пал мой брат. Его коллеги не стремились делиться информацией о всех подробностях произошедшего, но тело Джефри, едва державшееся на грани дыхания, было найдено и доставлено в госпиталь организации. Коллеги моего брата, едва, но всё же знакомые мне, вошли в наш дом и отравили воздух дурной вестью. Я с трудом припоминаю, что со мной было, но в конечном пункте местонахождения моего человека вопреки мешавшим на грани сознания людям я оказалась. И это было поистине ужасно. Джефри покоился на белой койке, подсоединённый ко многим аппаратам, к которым у меня не было ни малейшего интереса, исполосованный вдоль и поперёк, со следами рваных ран, обширных гематом и множественных переломов. Его серая кожа пугала меня во много раз сильнее, чем редкие пиликанья приборов. Поддерживаемая с одной стороны знакомым коллегой брата, с другой опираясь на привычную трость, я заняла единственный стул возле койки. С абсолютным отрешением на лице я коснулась его ледяных пальцев, так и просидев всё выделенное мне время. Слёз не было, не было и злости. Внутри царствовала пустота, штилем перекрывая все возможные эмоции на стадии зарождения. Потерянность – вот то, что осталось. Безысходность от осознания собственной ничтожности. Что я могла сделать для единственного родного и поистине дорогого мне человека? Моих сил исцеления категорически не хватало на выведение человека со множественными повреждениями из комы. Если бы и хватило, я бы не смела этого сделать: он скончался бы при первом же приходе в сознание от информативного шока, полученного вследствие обширных травм. Как бы не был тяжек факт, но он был – травмы брата не мой профиль. Я бесполезна, никчёмна. Ничтожна. Так как студентам запрещалось посещать академию во внеучебное время до официального начала семестра, я не оплатила своё обучение, по поводу чего мне сделал визит куратор. Было это в первых числах сентября, когда я ни разу не появилась на летающем острове. Мои тусклые с седой сетью волосы привели его в ужас вместе с пустым взглядом. Физическое истощение душевного спокойствия куратору не прибавило, как и явное опирание на трость при здоровых ногах. На резонный вопрос пришлось, с трудом размыкая губы и едва ворочая языком, ответить, что иначе ноги попросту не держат. Тогда главный мозг нашей академии посадил меня и с чувством, со свойственной манерой речи заверил, что над Джефри Гейт, «Чумой» организации и одним из её лучших чистильщиков бьются лучшие специалисты в своей области. Мне переживать и гнобить себя ни к чему. Я оставалась равнодушна к словам куратора, пока он не перешёл на личности. Тогда во мне впервые за всё время появились эмоции, они закипели как в котле и устремились бешеным потоком в преподавателя. Но удар оказался заблокирован и поглощён спрятанным под одежду изобретением, которым после моего изумления похвастал мистер Башка, напомнив о бэби-луче в прошлом году. Моё психическое улучшение, а точнее появление хоть какой-то реакции на внешние раздражители, также было названо психологической практикой самого учёного, решившего расширить границы познания. Странный… Как бы я не противилась, а коллеги брата, с которыми и произошёл неожиданный разговор на щепетильную тему, свернули меня и отконвоировали в академию на профессиональном транспорте. Фееричное приземление неопознанного летательного аппарата произвело на студентов впечатление, заставив преподавателей подобраться на случай возможной угрозы, но последующая беседа с её Сиятельством сняла все подозрения, поставив на их место новые проблемы. Я была неспособна к сопротивлению, на себе познав специфический дар невольных приятелей, а потому спокойно провела в исправительном кабинете отданный куратору час с лишним в ожидании некого прибора, в теории позволявшего контролировать мой уровень агрессии. По задумке заговорщиков он должен был высвечивать мои внутренние показатели, такие как пульс, частота дыхания и уровень адреналина, позволяя по ним определить границу допустимого и вовремя дать сигнал, снижающий накопленный потенциал. Но первое испытание было провалено, стоило оставить меня в одном кабинете с резко опостылевшими, ставшими ненавистными одногруппниками. Выброс энергии они пережили, в отличие от прибора, замаскированного под наручные часы. Уж лучше бы наоборот… Меня раздражало всё, начиная от наличия общества и заканчивая необходимостью совместной с ним поездки. Не раз и не два возникало навязчивое желание сделать шаг за границу парящей земли, но что-то всегда меня удерживало – наличие свидетелей или нечто, не поддающееся описанию внутри меня. Прибор мистера Башки, взявшего надо мной шефство, был усовершенствован и работал исправно, позволяя оставлять в покое нервы невольных приятелей-чистильщиков, что давало им возможность не отвлекаться на Гейт-младшую, а заняться поистине важными вещами, как неожиданная поимка крысы, за которой закономерно последовала ещё одна, и ещё… Да, ловушка на тех, кто совершил непростительное с моим братом, была важнее моих внутренних терзаний, потому я старалась держать себя в руках и не реагировать на резкие раздражители, потеряв всю свою скудную эмоциональность и едва появившуюся социальность. Я замкнулась в себе, как до первого курса, но была спокойна, ведь именно спокойствия требовали от меня показатели. Я сделаю это. Ради него. Ради брата. Чтобы на меня не отвлекались. Чтобы нашли их. И убили. Ведь так много людей стало их жертвами. Отныне так много тех, кто жаждет их крови. В один из дней, раздражающих меня своими яркими красками и общей атмосферой розовых соплей, я открыла неприкосновенный запас. Опостылевшие пузырьки валерианы оказались забыты, когда языка коснулся горький коньяк, сменившийся терпким вином. Я забылась после двух бутылок горячительного, поутру ощутив то, что называют сушняком. По вискам тяжело долбило кувалдой, особо сильно ударяя от резких звуков, а во рту пересохло до невозможности. Нестерпимо крутило непривычный к алкоголю желудок, подкатывал к горлу ком желчи. Определив по часам, как далеко проспала, я позволила себе опустошить желудок и снова забыться до сумерек беспокойным сном. Вечером привычно через силу я заставила организм принять хотя бы малую порцию того, что было на тарелке, а не выплюнуть её как последствия пьянки часами ранее. Лёжа на диване в пустой пыльной гостиной, бессмысленным взглядом уставившись в нечитабельные строки некогда любимой литературы, я вдруг осознала, что жизнь меня ничему не учит, и откупорила ещё одну бутыль коньяка. Растягивая алкоголь, смакуя каждый глоток, полный горечи, я едва добила бутылку, вырубившись прямо в гостиной. Наутро меня мучила только сухость в горле и лёгкая мигрень, но я принципиально не позволила себе нарушить график и поднялась в академию. О Смерть, как мне всё надоело. Прихваченная в сумке бутылка горячительного здорово скрасила будни, позволив опустить однокурсников и прочих студентов. Их наличие отныне стало для меня не более надоедливых мух. Особо полюбившийся ром приводил меня в самое благодушное состояние, на какое я могла быть способна, но к сожалению вынуждал резко пошатываться при ходьбе, что не спасала даже неожиданно полюбившаяся трость. Ах, как она меня выручала. А пустые глазницы черепа позволяли мне не смотреть на окружение, делая это за меня самым культурным образом. Казалось, я могла почувствовать остаточную энергию дерева, из которого моя милая трость была вырезана. Иногда я прислушивалась и различала шепотки – это был мёртвый голос, тот, что издавала городская вода, лишенная той жизненной энергии, что была у дикого собрата. Необузданной воды. Великой Воды. И однажды после пар я снова услышала шепотки, но они не были так глухи, как вода в трубах. Они окружали меня, давили своим неожиданным количеством, заставляли прогибаться под своей силой. В тот момент мне вспомнились последние дни, приносившие мне удовольствие, мне вспомнился Океан и та часть его силы, которую я на секунду смогла ощутить. И тогда я поняла, что именно слышу. Когда я прошла мимо школьного автобуса, у учеников и водителя возникло недоумение, когда вышла за пределы парковочной площадки – подозрение, а когда прошла мимо последних рядов декоративных деревьев, их опасение сменилось ясным осознанием того, что я хочу сделать. Но они не успели – я уже сделала шаг вниз. Мне не было страшно, ведь я услышала. Пусть пока не видела, но слышала голоса. Голоса воды, небесной, той, что течёт по ветру. Датчики на приборе, замаскированном под часы, подскочили и снова опустились. С помощью алкоголя я давно научилась обманывать эти показатели. Возникшая эйфория на них никак не отпечаталась, ведь секундное просветление разума не пропустило её. Затуманенное сознание как в нирване спикировало на облака, что подхватили моё тело и понесли над городом, мягко пропустив сквозь свой внутренний туман и уплотнённым щупом опустив меня на крышу собственного дома. Да, именно она – нирвана… На следующий день меня ждал резкий разговор с миссис Могущество, которую я едва не назвала «её Сиятельством» вслух. Не давая мне и слова сказать, хотя желание что-либо говорить исчерпало себя ещё при культурном приветствии, она выговаривала мне что-то, что я пропускала мимо ушей. Полюбившийся ром как нельзя кстати туманил сознание, позволяя отрешиться от опротивевших будней. Когда экзекуция, или её жалкое подобие завершилось, и я получила возможность нетвёрдым шагом выйти из исправительного кабинета, то натолкнулась на три силуэта, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся моими одногруппниками. Уоррен Пис, Натали Уитман и Ванесса Белл явно ждали меня, но моё нежелание контактировать с кем-либо было крайне велико, диктуя мне свою цель: присесть где-нибудь и выпить рома. Подобравшись, крепко вцепившись дрожащими пальцами в набалдашник трости, я уверенной походкой направилась в сторону коридора, ведущего к столовой, как путь перегородили. Я осмотрела серьёзно настроенные лица знакомых и развернулась, чтобы пойти в сторону выхода во внутренний двор, но и тут потерпела поражение. Я начинаю раздражаться. Плохо. - И что это значит? - Мы хотим поговорить. - Э, нет, Ванесса. Я не хочу с вами говорить. Сворачиваем… М-м-м… Поси… Постоянки. С самым уверенным видом я развернулась и шагнула в казавшуюся мне прореху в строю, но не смогла сделать ни единого движения дальше. Опустив голову вниз, увидела копошащиеся в ногах уплотнённые тени и хмыкнула. - Нет, мы поговорим. Хочешь ты того или нет. - Натали… Ты была одной из немногих, которые не выбешивали меня одним своим видом. Ну, хорошо. И о чём же вы так жаждете со мной поболтать? - О тебе, пьянь. А теперь поддержи видимость наличия отсутствующей чести и возьмись за мой локоть. Разговор не для этих стен. - О-о-о, какие мы грозные, Война-ми-ир. Ну-ну, удачи. Говорить будем здесь. - Одри… - Мне плевать, Уоррен, с высокой колокольни на мнение примитивного стада. Мусор всегда будет мусором, сколько не хорохорься. Что вам от меня нужно, спрашиваю в последний раз. Не заставляйте меня принимать меры. Мне нельзя трезветь. - Именно об этом мы и хотим с тобой поговорить! Одри, это не дело! - Белл… - Нет, Гейт, ты выслушаешь меня, повторю Натали, хочешь ты того или нет! Как ты сейчас сказала? Мусор? А знаешь ли ты, эгоистичная ты башня, что твой зад прикрывает именно этот мусор? Знаешь ли, что именно они не дают преподавателям выпереть тебя взашей из академии?.. - Поздравляю. Ты дала мне повод убить их. - …Ты не видишь, не замечаешь или просто не хочешь замечать, что все – и они, и мы – стремимся облегчить тебе жизнь! Мы поддерживаем тебя, когда ты накреняешься или начинаешь падать. Мы никого не пускаем в туалет, в котором тебя выворачивает наизнанку от очередного алкогольного отравления. Мы поправляем твою постную рожу, чтобы хоть мимо проходящие люди не шарахались. Мы затыкаем рты свидетелей, видевших твою якобы незаметную подмену чая ромом. А когда ты вчера шагнула за границу острова, именно мы прикрыли тебя от взглядов всех учеников, имеющих возможность это увидеть. Да, на преподавателей наших сил не хватило, но ни один студент не знает об этом ничего. Абсолютно ничего! Кроме нашей, чёрт тебя подери, группы! Ты не видишь ничего дальше своего носа! Ты закрылась в себе, как устрица во время отлива, и полагаешь это нормой. Ты и вправду считаешь, что отстранившись от нас, перестанешь быть частью коллектива? Ты… - А теперь захлопнись. Это не всё? Нет, я считаю иначе. Дальше слушать я не намерена. - Одри, ты всегда была рядом с нами, была частью нас, нашего квартета. Твои проблемы – наши, расскажи нам, и мы поможем. Я не имею ни малейшего понятия о том, что вынудило тебя пойти на такие меры, но уверена, что нет той проблемы, что мы не смогли бы решить совместными усилиями. - Нет, Уитман, ты жестоко ошибаешься. Помощь? Я разве говорила, что нуждаюсь в ней? Наивные, вы видно полагали, что я вам в ножки поклонюсь и благодарить по гроб жизни буду? Ха! Идите вы нахер, помощнички! Кто вас просил, вот скажите мне? А? Кто? Я? Ха-ха! Куратор? Да ему и дела никакого нет до того, что творится в личной жизни его подопечных! Ему подавай статистику успеваемости, чтобы подотчётная группа не отставала от воздвигаемой им же планки! Кто ещё? Коллеги моего… брата? Поверьте, им есть чем заняться. Остаётся самоуправство. И знаете, куда выстлана дорога вашими «благими» намерениями? А теперь пошли вон с моей дороги. Одна, только одна попытка меня остановить, и я за себя не ручаюсь. Пока. - Мисс Гейт? - Мистер Башка? Вы что-то хотели? - Да. Показатели вашего пульса и дыхания резко участились, давление повысилось, уровень адреналина подскочил. Мне пришёл срочный сигнал, пришлось бежать, спасать положение. Но, как я погляжу, ваши друзья уже здесь. Вы раздражались? Злились? Проявили желание убить кого-то? - Нет, профессор, всё в порядке. Сейчас я в норме. - Что ж, это неимоверно радует. О, звонок! Что это вы стоите? А ну кыш-кыш на пары! Хотя, давайте-ка я вас провожу, чтобы эта жаба вас не сожрала. - Профессор, неприлично так отзываться о своих коллегах. - Что вы, мисс Уитман! Я всего лишь называю вещи своими именами! Вы видели её раздувающийся с каждым годом всё больше живот? Завуалированное препирание куратора и профессора ландшафтных особенностей местностей и ориентировки на них меня не интересовало. Всё внимание уходило на самоконтроль. Мне нужно было успокоиться, но клокотавшая внутри ярость не давала покоя. Если показатели прибора снова взорвутся, куратор утвердится в своих подозрениях, а профессор… С ней лучше не препираться: задавит своим невежеством и достойным осла упрямством. Я её не переношу с самой первой пары в прошлом семестре, но если тогда свои прогулы можно было списать на подготовку к боям, то сейчас такой возможности не было. От одного её вида меня воротило, справиться с тошнотворными спазмами не помогал даже алкоголь. А сейчас, когда всё её внимание сосредоточилось на нашем квартете, стало совсем худо. Мало мне было зарвавшихся одногруппников, добавились ещё проблемы. Попытки абстрагироваться от реальности особого труда не приносили, цепляя моё внимание на каких-либо моментах жизни урока. Знания, вернее их подобие, получаемое от профессора, мне было лишним, потому как тактику ориентирования на местности и оценку подручных материалов я научилась проводить в условиях, приближенных к естественным, уже давно. Тот бред, перемежавшийся с россказнями о личной жизни про-героя, меня не интересовал. Но профессор считала иначе, вынуждая своих студентов если не слушать, то не отвлекаться от её бочкообразной фигуры. И вот она вспомнила о своей любимой забаве. Тварь. - Гейт, встать, когда я к тебе обращаюсь! Так-так. Ну и что же мы выучили на прошлой паре? Сейчас я практически полностью трезва, не сумев взять и капли в рот после выхода из исправительного кабинета, а потому стала замечать странное поведение своей группы. Вот на моей парте стали появляться буквы из светлой переливающейся пыли, сложившиеся в предложение. Точно такие же слова тенями отпечатались на доске позади профессора и на спине сидящего передо мной Курта Конера. Почерк иллюзиониста и шейпкинетика не узнать было трудно, но я не нуждалась в их помощи. Считают себя самыми умными и добросердечными? Если за Натали я ещё могла подобное представить, то никак не за циником МакФарландом. И вправду спелись, гады. - Если мы на много миль вокруг нашли единственный источник, в первую очередь следует провести осмотр подлежащей территории и органолептическую оценку воды. Затем следует её исследование на маркерах и мгновенных пробах, после чего можно приступать к утолению жажды. - А зачем нужен осмотр территории? Помнится, на прошлой паре вы наслаждались видом из окна, предпочтя его моим лекциям и рисункам, которые никто больше вам не нарисует, но в возможном будущем именно они могут спасти вам жизнь. Если не владеть информацией, вы можете оказаться в крайне затруднительном положении. Как вы считаете, мисс Гейт? Вы меня слышите? Хочется, пока ваше внимание сосредоточено на мне, поведать вам, мисс Гейт, что способность слушать преподавателя, руководящего или командующего может в будущем благотворно сказаться на вашей карьерной лестнице. Узнавая подробности операций, вы можете провести её в считаные минуты, не растягивая бесполезные метания на часы и дольше. А то был у нас, как сейчас помню, один интересный юноша. Способность у него была такая, не особо выдающаяся, я бы сказала даже типичная, но сам по себе он был тюфяк тюфяком. И вот, однажды, внимательно выслушав все данные от командира отряда, он сумел… Нет, я не могу больше это слушать, я сдаюсь. Свой лимит на способность выдержать пришибленную на голову женщину я исчерпала ещё на фазе «владения информацией». Любимая способность данного профессора – заговаривать зубы. Не удивлюсь, если это и был её дар как лица страны. Уж в этом она мастер. От её бессмысленной речи разболелась голова, слабость в теле ясно дала о себе знать, а горло пересохло. Я не могла понять, чего же мне нестерпимо хотелось сильнее: сесть обратно на стул или выпить чего покрепче да побольше? Дилемма. - Мисс Гейт, я надеюсь, в этот раз вы меня слушали внимательнее, чем на прошлой паре. А также смею надеяться, что хоть часть столь необходимой для вас же информации вы усвоили. Я ведь понятно говорю? Все меня понимают, все осознают, как много существует факторов, от которых вы зависите? Ну, вот и замечательно. Что ж, садитесь, мисс Гейт. В следующий раз отвечайте более развёрнуто, чтобы я могла оценить, читали ли вы или учили как надо. А пока плохо, очень плохо. Но тройку я вам всё-таки поставлю. Даже без употребления рома на меня напала такая меланхолия, что всякое раздражение сошло на нет под мощным плевком инфантильности. Да ну всё нахер. Зачем тратить свои нервы на злость? Злость на глупых созданий? На какой-то… Мусор?..