Часть 3
18 октября 2012 г. в 19:16
Панкратов с любопытством смотрел, как Петюня осторожно перемещается за плечо бой-бабы и выглядывает оттуда, с любопытством посверкивая глазами и явно не очень опасаясь стать жертвой активных боевых действий. Манюня с неменьшим, чем Панкратов, интересом посмотрела себе за плечо, грозно зыркнула на попытавшегося принять наиневиннейший вид Петюню и обратилась к начбезу:
– Так как нас зовут?
Панкратов не смог не улыбнуться.
– Панкратов, Сергей Львович.
– Женат?
– К счастью, нет, но был на грани. А с кем имею честь?
– Климова, Мария Ивановна.
– Да что вы говорите? – развеселился Панкратов. – Никаких Изольд, Маргарит или Кассиопей?
– Брунгильда бы мне больше подошло, – беззлобно хмыкнула Манюня. – Ладно, Панкратов, Сергей Львович, ловите такси и поехали.
– Манюнь, а может, по домам? – робко подал голос Петюня, вполне обоснованно доверяя своей заднице, которая не ныла, нет, вопила о неприятностях, которые на нее собираются. Манюня и в трезвом виде была не самым безобидным человеком, а после пары мохито она превращалась в бронепоезд, сносивший все на пути к светлому будущему, как Манюня себе его представляла. Единственным способом выбить что-то из ее головы была бы бейсбольная бита половчее, или гильотина как идеальный вариант, и Петюня иногда жалел об условностях, которыми так ограничивает себя цивилизация, предпочитая действовать словом, а не делом. Слова в случае с Манюней оказывались бесполезными: если бы она не была философом, она была бы базарной торговкой высшей квалификации, способной обгавкать, переругать и послать в пешее эротическое путешествие любого сантехника, парикмахершу или продавщицу в мясном отделе. Впрочем, и будучи представительницей наднауки – любви к мудрости, она не отказывала себе в удовольствии установить родословную до самой Евы очередного горемыки, буде тот простой работник от сохи и кувалды или член Высшей аттестационной комиссии.
Манюня степенно развернулась к Петюне и набрала было воздуха в легкие, чтобы озвучить свои размышления по поводу то ли Петюниных умственных способностей, то ли перверсий, которым предавались его предки, как он, слишком хорошо знакомый с симптомами, быстренько вякнул:
– Кажется, такси подъехало! – и поковылял на своих каблучищах к подошедшему экипажу.
Манюня царственно проследила за ним взглядом, осмотрела потешавшегося Панкратова с ног до головы и приказала:
– Пошли.
Панкратов не отказал бы себе в удовольствии продолжить знакомство ни за какие коврижки и поэтому позволил Манюне думать, что не посмел ослушаться ее приказа.
Манюня впихнула Петюню назад, торжественно уселась сама и проследила, как устраивается впереди Панкратов. Водитель, одобрительно осматривавший прелестную рыжеволосую барышню, всю дорогу до Манюниной квартиры, усердно подмигивал Петюне в зеркале. Петюня, вынужденный выдерживать до конца роль, ерзал, пытался смотреть в окно, переглядывался с Манюней и Панкратовым и все равно ловил в зеркале заднего вида масленый взгляд водителя. Манюня следила за ним со всем азартом арахнолога с арахнофобией: вроде и противно, но интересно!
Квартира Манюнина произвела на Панкратова неизгладимое впечатление. Это была дичайшая смесь палатки гадальщицы на картах Таро на восточном базаре, будуара мадам Блаватской и вирусологической лаборатории. Цветовая гамма сносила с ног, обилие всевозможных эзотерических примочек пугало, но при всем при этом Манюня смотрелась в этих джунглях духа очень даже уместно.
Петюня был сослан в ванную комнату принимать оригинальный облик, Панкратов усажен на канапе в откровенно барочном стиле, а сама Манюня уселась в глубокое кресло у письменного стола и спросила:
– Ну и как вам барышня?
Панкратов с интересом посмотрел на Манюню.
– Что вы имеете в виду?
– Насколько барышня была для вас привлекательна в качестве объекта гона, разумеется.
Панкратов насторожился.
– Я вас не понимаю.
– От вас это и не требуется. Я сманипулировала Петюню в этот маскарад с одной целью: посмотреть, как на юношу в женском платье отреагируют мужчины.
– Петюня не юноша, – холодно отметил Панкратов. – То, что он и до метра восьмидесяти не дотянул, не делает его менее мужчиной.
– Я в курсе, – спокойно отозвалась Манюня. – Петюня очень достойный молодой человек. Но выглядит он на не самые потрепанные двадцать. Так что в исходнике мы имеем очень молодого мужчину весьма небрутальной комплекции, наряженного как женщина. И как вы на него отреагировали? Что именно привлекло вас в этой рыжей красотке? Только не говорите, что парик.
Панкратов задумался. Ну да, волосы его впечатлили. Но и без длинных локонов было бы неплохо.
– Лицо? – ласковым, убаюкивающим голосом продолжала Манюня. – Глаза? – Панкратов подозрительно посмотрел на нее. – Да, глаза у Петюни удивительные, воистину зеркало души. Вы очень хорошо можете прочитать в них эмоции. Вы нашли это привлекательным?
Панкратов отвел взгляд.
– Шея? – продолжала сыто мурлыкать Манюня. – Изящной ее можно назвать?
Панкратов задумался. Ну, допустим, для барышни, ничего тяжелее кисточки для пудры в руках не державшей, она крепковата. А так очень даже ничего. В меру длинная, гибкая, да, пожалуй, привлекательная. Панкратов посмотрел на Манюню, напоролся на изучающий взгляд и неопределенно дернул плечами.
– Плечи? Крепкие, в меру округлые, переходящие в сильные руки? Талия? Бедра?
Чем больше Панкратов слушал и размышлял, тем больше убеждался, что Петюню очень даже запросто можно назвать привлекательным.
– Ноги? – съехала на драматическое контральто Манюня. – Вы вообще знаете, что у мужчин ноги длиннее, чем у женщин? Итак, Петюнины ноги вас привлекли? Длинные сильные ноги, да еще на шпильках?
Панкратов непроизвольно сжал бедра посильней и еле удержался, чтобы не заерзать. Маскарадная юбка на Петюне была скорее слегка обозначена, чем являлась полноценным предметом одежды, и в полной мере открывала взорам любопытствующих, коих Панкратов отметил немалое количество, причем обоих полов, ровные стройные ноги. И сапожки! И шпильки! Шпильки, Локи их забери!
– А модель поведения? – все гнула свою линию Манюня. – У Петюни ведь не тикало в мозжечке, что тушь потечет, пудра осыпалась, пуш-апы в бюстгальтере выбились, колготки съехали. Он просто наслаждался своим свободным временем, не так ли? Вы нашли это привлекательным?
Панкратов улыбнулся. Да, Петюня зажигал, как патриций в термах Помпей. И не лазил ни декольте поправлять, ни юбку одергивать, ни за зеркальце не хватался каждые полторы минуты. Отличное поведение, ничего не скажешь.
На этой оптимистичной ноте в комнату ворвался переодетый и умытый Петюня со слегка примятыми после парика волосами. Остановившись неподалеку от входа, он оглядел присутствующих: Манюню – подозрительно, Панкратова – настороженно, и, помявшись, сказал:
– Можно допрашиваемого забрать?
Манюня царственно кивнула головой.
– А с тобой, Петюня, я послезавтра свяжусь, – только и сказала она, а затем неподвижно и в молчании созерцала, как Петюня и Панкратов убирались восвояси. Дверь за ними захлопнулась, и Манюня злорадно заухмылялась.
– Не бывает гетеросексуальных людей, бывают невыясненные параметры привлекательности, – торжественно сказала она себе и потопала в душ.
Лето закончилось, началась осень, а с ней слякоть, дожди и сильно отсроченное начало отопительного сезона. Панкратов продолжал доблестно нести службу на почве безопасности всех и вся на доверенных ему объектах, Петюня продолжал работать в качестве офисного работника исключительно широкого профиля, что объясняло порой его присутствие во многих местах одновременно, и судьба сталкивала их не то, чтобы слишком часто, но Панкратов уже привык не удивляться, наталкиваясь на Петюню практически каждый день, причем на самых разных этажах, а также на входе-выходе в самое разнообразное время. Шеф Петюни прослыл не совсем законченным скрягой, и вместо того, чтобы нанять отдельно секретаршу, отдельно курьера и отдельно переводчика, он радостно взвалил все эти обязанности на Петюню, ограничившись прибавкой к зарплате и время от времени подбрасывая премию, когда Петюня начинал красноречиво листать в обеденный перерыв газеты с объявлениями о найме на работу. Петюня, сталкиваясь, но без особого членовредительства, с Панкратовым, радостно здоровался, интересовался погодой, тем, долго ли еще идти ремонту, как поживает его машина, дружелюбно отвечал на такие же ни к чему не обязывающие вопросы Панкратова, при этом глядя на него такими горящими глазами, что внутри у сурового начбеза разливалось неизъяснимо приятное тепло, а настроение удивительным образом повышалось. Поэтому когда Панкратов к концу третьего дня ни разу не напоролся на Петюню, он озадачился. Задержавшись у кабинки, в которой заседал вахтер дядя Миша, считавший своим священным долгом коллекционировать сплетни, он коварно вывел вахтера на размышления о молодежи, а затем и о благочестивом молодом человеке Петюне Арсеньеве. Вахтер печально признал, что не может сказать о нем ничего плохого, за исключением слишком ярких рубашек, даже обувь у него всегда начищена. А не появляется он уже четвертый день, потому что заболел. Грипп у него. За этим мероприятием последовало следующее, под названием: разведай адрес конспиративной квартиры. Получилось. И в семь часов вечера Панкратов, вооруженный решимостью и пакетом с киви и медом, жал на кнопку звонка Петюниной квартиры.
Дверь через изрядный промежуток времени открыл Петюня, с замотанной шеей, красными глазами и изрядно опухшим носом. Несчастно посмотрев на Панкратова, он поздоровался сиплым голосом и спросил:
– Вы уверены, что настаиваете на проникновении в этот рассадник заразы?
– Прямо-таки и рассадник, – скептически хмыкнул Панкратов.
– Да я просто чувствую, как у меня в легких микробы делают свои грязные дела, плодятся, расползаются по закоулкам и продолжают заниматься тем же, чтобы удваивать популяцию каждые пять минут, – грустно сипел Петюня, глядя, как Панкратов осторожно поворачивается в крохотной прихожей. – Вы точно настаиваете?
Вместо ответа Панкратов протянул пакет с «витаминно-лечебным комплексом» и сказал:
– Чаем хоть напоишь?
Петюня высунул нос из пакета, взглянул на Панкратова, заулыбался и сказал:
– С удовольствием!
Начбез стоял у входа в помесь гостиной и спальни и смотрел, как Петюня разгребает место, на которое предстояло приземлиться Панкратову. Плед, толстовка, шарф и полотенце полетели на сложенный диван, груда журналов была пристроена рядом с компьютером, словари перенесены на полку. К креслу Петюня пододвинул столик и спросил:
– Чай? Или кофе? Я могу сварить.
– Свари, – усмехнулся Панкратов.
Петюня побрел на кухню, а Панкратов осмотрелся. Комната была так себе. Ремонт не помешало бы сделать лет двадцать назад. Мебель сменить примерно тогда же. А еще совсем не мешает навести порядок в этом бардаке. Но сколько у Петюни было печатной продукции! Журналы лежали стопками, книжные шкафы, закрывшие всю внешнюю стену, были под завязку забиты, да еще и наверху стопки лежали. Панкратов присмотрелся: книги читали. Он пробежался по заглавиям, прислушался к тому, что Петюня делает на кухне, пролистал пару журналов и заглянул на кухню. Петюня стоял у плиты и следил за кофе в джезве. Панкратов с трудом сдержал улыбку: взъерошенный Петюня с бледным лицом, замотанным горлом, в двух свитерах, выношенных в ветошь джинсах и огромных лягушкотапках был невероятно домашним и уютным. Так и хотелось потискать его и зарыться лицом в волосы. Петюня оторвал взгляд от плиты, посмотрел на начбеза и радостно улыбнулся.
– Я скоро! – весело пообещал он.
Панкратов пожал плечами и прислонился к стене.
– Ты откуда расстегаи-то взял?
– Понравились? – стрельнул на него хитрыми глазами Петюня. – Отсюда и взял.
–Только не говори, что сам делал, – воскликнул Панкратов и, когда Петюня посмотрел на него, явно размышляя, обидеться или почувствовать себя польщенным, добавил: – Однако! Здорово ты готовишь! Я чуть язык не проглотил.
– Знаю, – хихикнул Петюня, снимая джезву с плиты и отставляя ее в сторону. – Только сейчас вы в исключительно неудачный момент пришли, у меня из съестного только макароны и киви.
– Да я и не есть пришел, – отозвался Панкратов, наблюдая, как Петюня процеживает кофе в чашку и ставит ее на поднос.
– Молока нет, – предупредил Петюня, вручая поднос Панкратову и кивком головы указывая на комнату.
Панкратов поставил поднос и сел сам. Петюня ввалился в комнату следом, неся кружку с чаем и смешно переставляя ноги в своих примечательных тапках. Плюхнувшись на диван, он потянулся за чаем, сделал глоток и печально вздохнул.
– А на улице сейчас бабье ле-ето, – протянул он. – А я боле-ею.
Панкратов посмотрел на него, недовольный, что его оторвали от наслаждения ароматом кофе, и хмыкнул.
– А почему киви?
Вопрос застал Панкратова врасплох. Он пожал плечами и, подумав, сказал:
– Они единственные в отделе фруктов относительно свежими и съедобными смотрелись.
Петюня с благоговением посмотрел на него.
– Я буду лечиться относительно свежими и даже съедобными киви с... А мед откуда?
– От очень хорошо знакомого пасечника, – усмехнулся Панкратов.
– С аутентичным медом от самых что ни на есть породистых пчел. Посмотрим-посмотрим, насколько сие эффективно.
Панкратов в ответ лишь пожал плечами.
– А как вы узнали, где я живу?
– Разведывательные мероприятия, – загадочно улыбнулся Панкратов, а на недоуменный Петюнин взгляд пояснил: – Анжелика Ивановна дала, с пожеланиями скорейшего выздоровления.
– О да, – криво усмехнулся Петюня. – Как она там, бедная, справляется-то?
– Она – справляется. Но сисадмины регулярно требуют обрез или на худой конец ледоруб.
– Не проймет. – Тут же отозвался Петюня. – Анжелика Ивановна налоговые в черном теле держит, а сисадминов и подавно в бараний рог скрутит, ледоруб или нет.
И Петюня, торжествующе сделав глоток, замолк, нахохлившись, и с трудом сдержал зевок. Панкратов неспешно допил кофе и встал.
– Ладно, не буду отвлекать от размножающихся вирусов, – сказал он. – Выздоравливай. И если что – звони.
Петюня посмотрел на него взглядом бедной Лизы, способным растрогать даже Синюю Бороду.
– Вы сами дверь захлопнете?
Панкратов согласно кивнул головой, наблюдая, как Петюня закутывается в плед и укладывается на диван, оставил на подносе свою визитную карточку и подался на выход. Петюня послушал, как Панкратов уходит и тихо закрывает за собой дверь, и ликующе улыбнулся.
Утром солнечной субботы Петюня почувствовал себя совершенно здоровым, но очень слабым. Да и пожевать нужно было чего-нибудь купить. Поэтому, почистив пёрышки и убравшись в берлоге (вот такой я медвептиц! Или пернатый медведь?) Петюня бодро направился на рынок. Деньги были, особенно с учетом близости зарплаты и благополучного пребывания нерастраченными в связи с тотальным пребыванием дома, и поэтому можно было позволить себе многое. И нужно было обдумать следующий шаг кампании под названием «Даешь Панкратову Петюню, а Петюне Панкратова!».
С этими радостными мыслями Петюня вышагивал между рядами рынка, где активно торговался, где пускал в ход все свое обаяние, а где и усердно ругался. В результате он стал счастливым обладателем небольшого такого стратегического запаса мяса, рыбы, овощей и ливера. По-быстрому состряпав себе макароны по-флотски, Петюня сначала разобрался с почтой, позвонил по паре телефонов и обеспечил себе занятие на остаток субботы и первую половину воскресенья. Это для того, чтобы заняться чем-то полезным и для ума, и для кошелька, а не бродить из угла в угол и ждать утра понедельника. А вот вечер воскресенья Петюня посвятил подготовке к очередной вылазке в стан врага.
Блинчики удались на славу, начинка – пальчики оближешь. Петюня с особым удовольствием вымешивал тесто, а затем выпекал блинчики, радостно мурлыкая все, что приходило на ум. Он вспомнил и Радецкий марш, и песенку Бони и Стасси из «Сильвы», зачем-то вспомнил каватину Розины, чуть ли не в голос затянув: «Но обижать себя я не позволю..», спохватился, хихикнул и снова вернулся к «Летучей мыши». Затем Петюня опять метался в сомнениях между ванной и гардеробом, не в силах определиться с выбором. Наконец, сложив все, что положено, куда положено, и подготовив амуницию, он с чистой совестью отправился спать. Сон пришел не сразу. Петюне пришлось долго ворочаться, прежде чем наконец он заснул.
Утром Петюня проснулся задолго до будильника. Сначала повалявшись с идиотско-счастливой улыбкой, затем лениво поднявшись, отключив будильник, он потопал на кухню, заглянул в тару с биологическим оружием, втянул аромат, в наслаждении прикрыл глаза и отправился собираться.
Вахтер дядя Миша сидел на своем посту и с азартом охотничьей собаки наблюдал за руганью электриков и бухгалтерш с пятого этажа. Под шумок Петюня просочился в знакомый коридор, оглянулся, потоптался, набираясь смелости, и полетел к знакомой двери. Панкратов был на месте: Петюня отчетливо слышал, как он отчитывал кого-то, пребывая в не самом благостном расположении духа. Петюня постучал и просунул нос в кабинет.
– Сергей Львович? Доброе утро!
– Да неужели? – положив трубку, хмуро взглянул на него Панкратов. – Чего тебе?
Петюня захлопал ресницами, явно растерявшись, затем печатным шагом подошел ко столу и остановился перед Панкратовым, держа практически перед его носом контейнер с подкупом.
– Блинчики. С ливером, – величественно сказал он. – Я вас, конечно, не ронял, но повод, как мне показалось, достаточный. Это вместо вербальных благодарностей за оказанный мне знак внимания.
Панкратов откинулся в кресле, с интересом внимая. Петюня кокетливо склонил голову набок и добавил:
– Искренне надеюсь, что они поспособствуют выработке эндорфинов в вашем организме в течение всего дня.
Панкратов не выдержал и улыбнулся.
– Петр Викентьевич, вам когда-нибудь говорили, что вы наглый, невыносимый, вездесущий тип?
Петюня смущенно улыбнулся.
– Вообще? Или сегодня?
Панкратов издал смешок и потянулся к контейнеру. Взяв его в руки, он мимоходом коснулся Петюниных пальцев похожим на ласку жестом. Петюня не пошевелился убрать руки, как зачарованный, глядя на Панкратова. Тот потянул контейнер из Петюниных рук и сказал:
– Спасибо и тебе.
Петюня мило порозовел, поулыбался, снова похлопал ресницами, выдавил невнятное: «Пожалуйста...» и задал стрекача.
Панкратов проследил за ним взглядом, задержал его на двери, так и не позволив улыбке убраться с лица и продолжая держать контейнер в руках, затем поставил его на стол, пошел к двери, запер ее и позволил себе насладиться выражением Петюниной благодарности.
Ночью, уже лежа в постели и готовясь выключить свет, Панкратов подумал, что блинчики с ливером поддерживают высокий уровень эндорфинов в организме куда лучше всяких там шоколадов, улыбнулся и с этими благодушными мыслями щелкнул выключателем и закрыл глаза.