Как Петюня за счастьем сходил

Петюня гордился собой. Все-таки он молодец, исключительно целеустремленный молодец, особенно когда у него есть достойная цель. А достойная цель нарисовалась на горизонте, когда он понял, что квартирка нуждается в ремонте, к сожалению, очень сильно капитальном. И что характерно: если есть цель, появляются и возможности. Поэтому объем подработок в виде различных переводов, копирайтинга, репетиторства и прочей отнимающей у личной жизни время, зато приносящей деньги ерунды увеличился чуть ли не вдвое. Денежку за это Петюня как благоразумный молодой человек хранил в банке. Жестяной, с немецкими надписями, найденной все так же на антресолях, вероятно сохранившейся со времен Мировой войны, а уж второй или первой – бабушка уже не признается. Так что деньги не то, чтобы водились, но заводились. Например, в санузле ремонт был сделан за каких-то полгода. Потом у Петюни случился роман со студентом (Петюня, честно говоря, вздохнул с облегчением: тот был безденежный, вечно голодный и капризный. Но какие у него были волшебные губы!), и было не до обустройства быта ни хронологически, ни финансово. Затем относительно быстро была отремонтирована кухня. Тут Петюня не особо заморачивался. Учитывая его холостяцкое житье-бытье, ни холодильник огромный, ни фуева туча модной, но быстро утрачивающей свою актуальность чудо-техники, которая красиво стоит, но подчас не ахти оправдывает свое присутствие на кухне, ему нужны не были. Но зато у него была отличная плита, отличная посуда и отличные ножи. И самое главное – Петюнин взгляд при этом заволокла дымка мечтаний о чьей-то весьма рельефной и очень желанной груди, сильных руках и ... но потом, все потом, когда придет пора наслаждаться всем этим в комплекте – этих трех компонентов и книги Молоховец было более чем достаточно, чтобы бравый начбез лично подходил, благодарил и со стоическим мужеством выдерживал разговор ни о чем в течение целых трех, затем пяти, а затем и одиннадцати минут (Петюня не засекал, нет-нет! Он не такой, просто часы в холле офисного здания висели очень удачно). И вот теперь пришла очередь комнаты, комбинирующей в себе все остальные функции. Петюня провел добрую неделю, страдая над тем, что ему предстояло: выбросить практически все журналы. И он перебирал их, прощаясь, наслаждаясь шелестом страниц и надеясь найти какую-нибудь маленькую причину или хотя бы повод, чтобы оставить. Но увы. Потом, правда, его осенило, и после нескольких телефонных звонков и визитов в школу, центр внешкольной работы и центр детского творчества он пристроил практически всю свою коллекцию, а заодно и некоторые книги. Затем было энное количество рейсов вверх-вниз по лестнице со стопками журналов, во время которых Петюня сначала с радостью думал, что просто-таки физически чувствовал, как сжигаются калории, а затем мрачно – что ему парочка сотен и на дальнейшее житье-бытье не помешала бы. Все эти заведения прислали помощников, но стоять, указывать и не участвовать претило Петюниной натуре. Руководство было ему благодарно. А уж как благодарен был Петюня, он понял, вернувшись домой и поняв, что в комнате у него изрядно места, оказывается. С радостью обойдя комнату, выглянув на балкон и вернувшись назад, Петюня принялся за следующий акт трагифарса под названием «Петюня делает ремонт». Почему траги? Да потому, что он был совершенно незнаком с технологией ремонта и все постигал слишком часто методом проб и ошибок. Нет, добрейшая и милейшая Анжелика Ивановна с радостью выстреливала советы, причем со скоростью миномета (Петюня мужественно терпел ее доброту первые минут пятнадцать, а потом начинал лихорадочно подыскивать повод слинять и не попадаться в ее добрые железные объятия и продолжение очереди до конца рабочего дня. Удавалось. Иногда, впрочем, Петюня очень сильно нуждался впоследствии в реабилитационных мероприятиях после таких вот припадков доброты и соседской взаимопомощи), а фарсом все это становилось, когда Петюня ее советы пытался применить на практике. Зато он готовит хорошо, подбодрил себя Петюня и продолжил стаскивать книги в защищенное место на балкон. Остались пустые шкафы, которые предстояло выбросить, изрядно просиженные диван и кресло, которые следовали туда же, столик был ничего так и очень нравился ему, его можно отполировать, Петюня вычитал в интернете пару способов, и светильники одной масти и разного предназначения. Они были роскошными и работали, и больше, чем протереть и надраить, с ними делать ничего не надо было. Книги были эвакуированы на балкон, столик пристроен там же, светильники частично сняты, частично оставлены. Петюня самодовольно осмотрел плацдарм и сник. Шкафы, диван и кресла были тяжеленными. А он сглупил и заказал только машину с шофером. И что теперь делать? Машина-то уже с самого раннего утра перед подъездом стоять будет! Петюня бросился было звонить в фирму, но в восемь вечера пятницы какой дурак на работе сидеть будет? Петюня послушал автоответчик, печально вздохнул, побродил по опустевшей неуютной комнате и поплелся за веником. Пол был выметен и вымыт, Петюня начал расстилать то, на чем ему предстоит спать в ближайшие пару недель, и вдруг его осенило: если что, звони! Вот! Вот выход! «Если что» пришло! Телефон Панкратова у хомячистого Петюни водился, он выклянчил его у вахтера дяди Миши (двадцать минут жалоб на простатит, внучку и сучку, она же собачка, а не жена, дочка или внучка), причем сам дядя Миша совершенно не помнил сего примечательного факта, так ловко Петюня все провернул. Ну что, вызов пошел. Панкратов был явно недоволен, что ему звонят. Но услышав слегка опечаленный голос Петюни (совершенно верный тактический ход, самодовольно отметил Петюня), расслабился, подобрел и спросил: – Чего звонишь-то? И это я еще не спрашиваю, откуда ты мой номер телефона достал. – Сергей Львович, простите меня, горемычного, вы просто сказали, что если что, то я могу вам позвонить. Вот я и боюсь, что «если что» настало. – Петюня драматично вздохнул, напряженно вслушиваясь в возможную реакцию собеседника и только что не подпрыгивая от нетерпения. – Мне очень сильно нужна ваша помощь. – Тут Петюня многозначительно замолчал. – И в чем конкретно она должна выразиться? – как-то неожиданно весело поинтересовался Панкратов. – Вы понимаете, тут такое дело. Я ремонт затеял, в общем-то еще больше года назад, но то времени не хватало, то денег, и вообще ремонт – это проклятье поврежденной кармы, и вот моя карма намекнула на то, что пора и давно пора приняться за комнату, я и принялся, работники наняты на побелку потолка, пол, окна и дверь, мебель заказана, все нормально, я машину заказал, чтобы старую мебель вывезти и утилизировать, но совершенно забыл, что грузчики – тоже несомненно полезный в ремонте инструмент. И вот их у меня завтра ни с какой стороны не предвидится, – донельзя печально закончил Петюня, заново переживая всю бездну настигшей его трагедии. – И во сколько должен появиться в твоем хозяйстве этот несомненно полезный в хозяйстве инструмент? – В семь утра, – голосом, дрожащим от обиды на свою непредусмотрительность, весьма и весьма расчетливо произнес Петюня. Панкратов купился. – Не переживай так, – ободряюще произнес он. – Много-то вытаскивать надо? – Шкафы книжные, диван и кресло, – приободрившись, доложил Петюня и растерянно добавил: – Только, Сергей Львович, у меня не очень много денег, я не уверен, что смогу достойно заплатить. – Петюня, ты умный молодой человек, это даже дядя Миша признает, но ты такой балбес! Ты думаешь, я деньги брать буду? Накорми твоими расстегаями, или что там тебе твое вдохновение напоет, и будет. – Правда? – заулыбавшись, сказал Петюня. А Панкратов в этот момент так явственно представил, как Петюня расползается в улыбке, что невольно разулыбался в ответ. – А вы как к запеченной рыбе относитесь? – Положительно. Я практически всеяден. – У меня просто совершенно случайно в холодильнике щука оказалась, ее можно было бы в тесте запечь. Или буженину, как вы на это смотрите? – Петюня! – рявкнул Панкратов. – Ты можешь даже шиитаке с лосятиной приготовить, главное, чтобы вкусно было! И рассчитывай еще на троих. – Не, шиитаке не катят. Можно лисичек на гарнир подать. – Бодро отозвался Петюня и, перебивая взвывшего Панкратова, добавил: – Водка надо? – Не помешает, – хмыкнул Панкратов, втайне восхищаясь Петюниной расторопностью. – Отлично! – возликовал тот и затарахтел: – Сергей Львович, вы не представляете, как я вам благодарен за вашу помощь и поддержку! Это так здорово, что в наше меркантильное время находятся люди, которым... – Петюня! – угрожающе произнес Панкратов. – Спасибо, Сергей Львович, – понятливо сказал Петюня и вдогонку: – Огромное спасибо, жду вас завтра! И спокойной ночи! – Спокойной ночи, Трындычиха, – усмехнулся Панкратов и отключился. Петюня, услышав короткие гудки в трубке, позволил себе засиять в полной мере, исполнил триумфальный танец бешеных барсуков и понесся на кухню смотреть, каким бы блюдом закрепить успех. Около семи утра усталый, но бесконечно самодовольный Петюня запихивал в духовку пирог со щукой. Буженина ждала своего звездного часа, и Петюня донельзя самокритично признавал, что удалась она – пальчики оближешь. Дверной звонок прогремел в пустой квартире, Петюня закрыл духовку и пошел открывать. Панкратов с интересом посмотрел на крошечную белую косынку с маленькими голубыми цветами, которая очевидно призвана была не прятать, а удерживать волосы, чтобы те не падали на лоб, и втянул ароматы, доносившиеся с кухни. Еще один мужчина не менее внушительных размеров, с суровым выражением на обветренном лице, стоявший за Панкратовым, судя по выражению лица, имел в виду всю мебель в мире и хотел знать исключительно, где вход на кухню. – Лосятина с мухоморами? – подмигнул Панкратов. – Буженина с горчицей и шалфеем и пирог со щукой, – безмятежно улыбнулся Петюня. – А где еще двое? – У машины. Сейчас подойдут. Ну, показывай, что выносить. Петюня нервно захихикал, подумав: «Только если мозг, но кому?», но вслух не произнес ничего и попятился с порога, чтобы работники могли пройти. Панкратовский знакомый протянул руку и сказал суровым голосом: – Волков. Петюня робко пожал ее и чуть не взвыл, когда Волков сжал руку в своих тисках. На пути в комнату Волков сунул нос в кухню, точно так же, как Панкратов до него, задержался там, одобрительно хмыкнул и пошел в комнату. Затем появились Лёнька и Олег, не особо уступавшие объемами Панкратову и его другу, пожали Петюне руку, заставив его всерьез озаботиться необходимостью визита в травмпункт, сунули нос в кухню, хлопнули Петюню по плечу, сказав: «Молодец!», так что он начал подумывать о вызове скорой, и принялись за дело. Петюня при молчаливом согласии Панкратова с компанией был выдворен на кухню, чтобы не путался под ногами, и дело на диво заспорилось; не последнюю роль в этом сыграли и желудки, время от времени издававшие весьма жалостливые трели. Иногда Петюня боязливо высовывал нос из кухни, обоснованно не желая быть растоптанным, шмыгал в комнату, оглядывался, удовлетворенно улыбался и прошмыгивал обратно на кухню. Пирог доходил, завернутый в полотенце, картошка доваривалась, буженина дожидалась того момента, когда будет порезана и поглощена, а Петюня ломал голову над очень неприятной задачей: как их всех разместить? Он сам помещался на кухне не самым простым образом, а тут сразу четыре медведя. Наконец Панкратов заглянул на кухню, посмотрел на скромно примостившегося на табуретке печального Петюню и сказал: – Все, машина уехала. Корми работников, Арсеньев. Петюня поднял на него безнадежный взгляд: – У меня нету стульев, и стола тоже. Как вы сидеть будете? Панкратов недоуменно на него посмотрел. – Ты из-за этого грустишь? Петюня, да хоть на потолке, было бы во имя чего. Петюня воспрял духом и радостно посмотрел на него. Панкратов организовал доставку столика с балкона, Петюня приволок посуду и столовые приборы и начал таскать на стол то, к чему так усердно принюхивались работники. Панкратов первым взялся за нож. Петюня с огромным удовлетворением смотрел, как его спасители поглощают еду. Потоп ли, гром, торнадо – подождут, тут еще пирог остался. Когда все было съедено и выпито, а тарелки основательно подчищены, гости начали прощаться. Напоследок молчаливый и угрюмый Волков хлопнул Петюню по плечу, так, что тот присел и еле удержался на ногах, и сказал: – Молодец ты, Петюня. Был бы бабой, женился бы на тебе, не раздумывая. – Так крутнись в Голландию, лохматый, там за соответствующую мзду вас на раз-два-три поженят, – весело отозвался Лёнька. – Я тебе сейчас такой мзды дам, балаболка! – беззлобно огрызнулся Волков. – Ты лучше Ленку свою Петюне в стажерки отдай, а то кроме пережаренной яичницы она только воду и умеет кипятить, да и та у нее пригорает. Петюня убрал и перемыл посуду, разгреб все в комнате и выдраил кухню. Делать было нечего, а еще очень хотелось спать. Он решил было пойти на уступки настоятельным требованиям организма и зевнул, как вдруг услышал вибрацию, не очень похожую на вибровызов его собственного телефона. Пойдя на звук, он недоуменно уставился на незнакомый телефон. Повертевшись, подумав, он ухватился за свой собственный и решил позвонить Панкратову, чтобы уточнить, кто из его друзей мог забыть телефон. Выдохнув, он нашел заветное имя в телефонной книжке, нажал кнопку вызова и с удивлением отметил, как завибрировал незнакомый аппарат, а еще на дисплее высветилось его собственное имя. Петюня нажал отбой и растерянно сел на свое «ложе», уже разостланное на полу, глядя на телефон. И что делать? Панкратову наверняка понадобится телефон, он его хватится, но как его либо доставить владельцу, либо сообщить о том, что телефон ни разу не потерян, а очень даже наоборот – найден, Петюня не представлял. Везти его к Панкратову домой – а куда? Позвонить ему – а есть ли у него домашний телефон? И доживет ли он до понедельника? С этими думами Петюня совершал гигиенические процедуры, типичные для вечера, но совершаемые после полудня, облачался в любимую пижаму, которую он доставал из недр гардероба в холостяцкие периоды своей жизни (точнее, он прятал ее в эти самые недра в нехолостяцкие периоды, что к вящей Петюниной печали случалось так редко), и укладывался спать на жестком матраце. Панкратов снисходительно выслушал благодарности друзей за то, что он их так удачно избавил в выходной от навязчивой компании жен, а кого – и от тёщ, да при этом обеспечил таким шикарным столом, пообещал, что если что – непременно вспомнит про них, потому что ради такого пирога, да ради человека, понимающего необходимость белковых продуктов в приличествующих количествах, готовы стены перенести, потолок поднять и вообще, наконец с ними распрощался и пошел домой. На душе было как-то легко и празднично, даром что день был осенний и пасмурный. Да и желудок пел с душой каноном, охотно отзываясь лирическим баритоном на ее благодушные размышления, попутно с удовольствием переваривая то, чем Панкратов его снабдил. Ну и что, что дома он будет один? Сейчас отдохнет, посмотрит зомбоящик, полистает журнал, стаскается в спортзал – день пройдет хорошо. Может даже, судьба будет к нему совсем уж благосклонна, и бывшая будущая теща вдруг забудет его номер телефона, или Мариночка спутается с начальником какой фирмы по производству сантехники, который и поможет им обеспечить фаянсовый рай, и тогда – блаженная тишина и на том фронте. Собираясь в спортзал, Панкратов озадачился: никто не звонил. Решив проверить, что там по этому поводу думает телефон, он полез по привычке в карман, подумал, полез во второй, обшарил их все еще раз, остановился и начал вспоминать. После того, как выносили злосчастный диван из Петюниной квартиры, вернулись в квартиру, решили устроить перекур на балконе, благо тот был не застекленный, телефон Панкратов вертел в руках, а потом так и оставил на окне. Больше он о телефоне так и не вспомнил, а значит... После спортзала Панкратов направился к Петюне. Долго звонил в дверь, тихо боясь, что мелкая зараза сейчас на свидании, в клубе с друзьями, подвергается Манюниным экспериментам, да мало ли что еще! Петюня дверь все-таки открыл, и Панкратов понял, почему он так долго ждал: Петюня, судя по всему, спал. Волосы у него были взъерошены, мордочка припухшая, на щеке явный след от подушки, щетина пробивается, а самое главное – Панкратов заумилялся – пижама, прелестного зеленого цвета, с мишками и кораблями, изрядно выцветшая и такая уютная. И те самые тапки. Петюня посмотрел на него сонными глазами, навел резкость во взгляде и сказал: – Ой! Добрый вечер! – Петюня, уже ночь, – усмехнулся в ответ Панкратов. – Зайдете? – спросил Петюня и подался назад. Панкратов зашел. – Телефон мой у тебя? – Да, я его на подоконнике нашел, – отозвался Петюня и зевнул. – Вы чаю не хотите? Правда, придется его на полу пить, японо-стайл, но зато есть пряники. Панкратов издал смешок и сказал: – Ну давай чай. Петюня посмотрел на него и почему-то так и остался стоять. – Или кофе? Типа по-ирландски? Правда, с рижским бальзамом, а не виски? – Давай кофе, – покладисто согласился Панкратов, ставя сумку на пол и идя в комнату. Петюня потопал на кухню. Панкратов взял телефон, расположился на «ложе» и вытянул ноги. Бывшая будущая теща звонила, Панкратов заухмылялся. Была еще пара звонков, Петюнин тоже. Панкратов засунул телефон в карман брюк. Петюня приволок поднос с обещанным кофе для Панкратова и чашкой себе, уселся рядом с Панкратовым и тоже вытянул ноги. – Ну, за твое новоселье, – ухмыльнулся Панкратов, поднимая чашку в тосте. Петюня поднял свою, они чокнулись и отпили. – Вкусно, однако, – отозвался Панкратов, повернулся к Петюне, посмотрел ему в глаза и с удивлением отметил, какие они у него, оказывается, красивые – большие, слегка вытянутые к вискам, обрамленные густыми темными ресницами, чистые. Они сейчас смотрели на Панкратова настороженно и выжидающе. Панкратов помимо своей воли провел пальцами по скулам, носу, губам, подбородку Петюни, они скользнули к затылку и задержались там. – А ты красив, Петюня, – с удивлением отметил Панкратов. – Очень красив.