Косая

Склоняя голову, девчонка прижимается к его плечу, зажимая руками свою рану. У нее разворочен бок, темная кровь сочится наружу, даже на черной ткани ее одежды видно это огромное пятно, отблескивающее в слабом свете алым, которое разрастается с каждой секундой все больше. Ее рукава совсем уже промокли, она всхлипывает и тихонько плачет, пытаясь сдержать приступ надрывного кашля, чтобы не сделать себе еще хуже. Она не хочет умирать, каким-то краем сознания Веном это понимает. А может эта девчонка сама говорит ему, проклятый экстрасенс. Ее раны, несмотря на весь ее ужас, не выглядят смертельными, сюда бы хорошего медика, и он ее мигом бы заштопал, через пару недель уже опять бегала бы не хуже новой. Или летала, черт ее знает. Да, шрам бы остался, да еще и весьма заметный, но это ведь такие мелочи, зато жива и здорова. А вот его собственные раны вызывают меньше доверия. Живот вспорот острыми осколками, внутренности едва ли только не вываливаются наружу — Веном находит в себе силы удивиться тому, что еще жив. Чертова осколочная. Попасться под взрыв, да еще вот так. Отчетливое чувство дежа вю. Он, может, даже посмеялся, если бы не опасался того, что этим выдавит из своих ран что-то жизненно важное. Вместо этого он тяжело закуривает, думая над тем, что это, наверное, будет в последний раз. Девчонка опять всхлипывает, тихо-тихо, прижимается крепче, дрожит, словно листочек. Странно, что ее тоже накрыло. Экстрасенс, телепат, исключительный телекинетик и — что она там еще умеет — так пострадала от обычной гранаты. У судьбы есть свое извращенное чувство юмора. Веном смотрит на малышку краем глаза. Сейчас на ней нет противогаза — он сам его снял, ей так дышится легче, — теперь не безликий монстр, которым ее делал Череп и Шифр, а просто ребенок. Роняет слезы, размазывает их по щекам вместе с кровью грязным рукавом, ее всхлипы Веном слышит снова и снова. Как еще может вести себя ребенок, боящийся своей скорой смерти? Да его собственные губы тоже дрожат так, что сигара чуть не выпадает изо рта, когда боль пронизывает тело, волной прокатываясь по всему естеству. Он судорожно вздыхает, и девочка вторит ему, с жалобным всхлипом прижимая руки к своему животу, будто ощущая то же самое, что и он сам, мучительно закусывая губу и пряча лицо у него на плече. Голова загудела еще сильнее, заходила ходуном, словно колокол, по которому ударили молотом. Судя по всему, не один раз. Кровь вязким комом подступает к горлу, и эту гадость никак не получается сглотнуть. Малышка рядом с ним заходится в жестком кашле, дерущим глотку не хуже когтей дикого зверя, оставляет на его и без того грязной одежде красные разводы. Уже не просто плачет — рыдает навзрыд и никак не может успокоиться, хватается за него так отчаянно, наверное, втайне надеясь, что он сможет ей помочь. А Веном не может. Да и времени не хватит. Она должна была бы убить его прямо сейчас. Он ее, если так подумать, тоже. Но какой в этом смысл, если оба они все равно не выживут.