Что делать, если твой классный руководитель — Сатана

Ванильки однако же класс покидать не собирались, они стояли у стены и о чем-то стервозно перешептывались, единственное, что я уловила из сего весьма занимательного и высокоинтеллектуального диалога, было „Иу-у-у” и что-то про зеленые глаза. Очевидно, они дожидались, пока основная масса народу схлынет, и я в их плане была явно лишней, что несомненно радовало, даже несмотря на весьма прискорбное положение. О, да неужели я стану свидетелем первых шагов по завоеванию сердца прекрасного зеленоглазого дьявола учителя. Наконец дверь класса захлопнулась, и с их стороны послышалось какое-то шуршание.  Главная ванилька, цокая каблучками, подошла к учительскому столу и торжественно водрузила на него торт. – Во-о-от, это ва-ам, как нашему любимому классному руководителю, – растягивая слова, хихикнула она. Мать моя, ну нельзя ж это... Мне и так тут, понимаете ли, смертная казнь угрожает, а если я еще и заржу в самый неподходящий момент, то все, окончательный капут. Торт, кстати, классный выбрали. – Иу-у, сами испекли, – протянула та, что была у стены. Я зажала рот и нос рукой, но смех все равно упорно прорывался наружу, и я сделала вид, что чихаю и согнулась пополам, а тело продолжало колотить в безудержной судороге. О да, как же-как же, сами испекли, всю ночь возились. А я вчера случайно как раз такой же по дороге домой купила и вечером съела в одиночку, наплевав попутно на калории.  – Че это у нее, приступ что ль какой? – брезгливо спросила одна из ванилек.  – Благодарю за оказанное внимание, я польщен, – спокойно проговорил историк, проигнорировав как некорректный вопрос, так и мое полуобморочное состояние, впрочем, даже несмотря на это, фраза почему-то прозвучала довольно холодно. Ванильки, видимо, просекли, что настало время почтенно удалиться, что они и сделали.  – Ну что ж, Макарова, сейчас мы с тобой разбираться будем, – классный руководитель поднялся из-за стола и сел на парту рядом со мной, – в чем причина твоего опоздания? – Проспала, – буркнула я, взглянув на него исподлобья.  А что мне еще ответить? Бабушку через дорогу переводила? Неужели и без того не понятно?  – Помнишь, что я говорил тебе насчет косяков? Что? Родителей в школу? Только не это. Дьявол. Сатана. – Ээ, я думаю это слишком поспешная мера, я исправлюсь, обещаю, все будет зашибись, просто супер, я буду очень примерной душечкой, в-вот, – на одном дыхании выпалила я. – Нет, Макарова. Я давал тебе шанс, второго не будет. Родителей в школу. Завтра после уроков. Ясно? – Пф-ф, ну и пожалуйста, – блин, как некстати самолюбие взыграло опять, и вместо того, чтобы исполнять положенную роль, умоляя о пощаде, фыркаю и встряхиваю головой, – не буду я перед вами унижаться. Вот что-то подсказывает мне, что об этой фразе я особенно пожалею. Вот только зря он надеется, все равно родителей моих ему не видать, как собственных ушей. Историк внимательно разглядывал меня поверх своих очков. Ему идут, кстати. Черт, о чем я думаю! Еще не хватало, чтобы он мне нравиться начал. Пусть не больше, чем просто учитель, но все же.  – Хм-м... – протянул историк, нависая надо мной. – Пожалуй, все не так плохо, как я думал. Я рад, что ты еще не потеряла свое достоинство, в отличие от некоторых, – последнее слово он особенно выделил, но я так и не уразумела, кого он имел в виду: Алину или же безобидных ванилей. – Чай пить будешь? – неожиданно спросил историк. – Э? Ч-чего? – слегка оторопев, переспросила я. – Ну видишь, у меня торт есть, домой я его не понесу, оставлю – испортится. Так ты будешь или как? – Буду, – тут же согласилась я. – У меня такое ощущение, что у учителей есть все на случай, если им вдруг принесут какой-нибудь торт или пирог, – недоуменно проговорил учитель, когда я после недолгих поисков водрузила на стол нож и два покоцанных блюдца.  – Так и есть, – объяснила я, – Францевна тут часто чаи гоняла со своими корешами. – Макарова! Кто так об учителях... – А сами-то, – прервала я, – сами помните, что на медсестру вчера сказали. Может, ему нечего было ответить, может, просто он не посчитал нужным что-нибудь говорить, но гнусной учительской отмазочки типа „старших нужно уважать” не последовало. – Ты сладкое любишь? – как бы между прочим спросил историк, наблюдая за моей реакцией на тортик. – Да жить без него не могу, – серьезно ответила я. А что, так действительно и было. Только он в лице изменился как-то странно, или мне показалось? – Я вам, кстати, ленту принесла. Да-да, ту самую, красную, так любезно одолженную. – Оставь себе, – отмахнулся учитель, – думаю, она не обидится. – Э? Кто – она? – я изумленно вскинула брови. – Не важно, – быстро ответил историк. А прозвучало, как: „Не твое дело”. Хе-хе, ванильки в пролете, у него, по ходу, девушка имеется. – Благодарю за угощение, – я поднялась, отодвинув от себя блюдце. Сию приятную беседу почему-то захотелось поскорее свернуть, – До свидания. Дверь класса захлопнулась, и я, выдохнув, прислонилась к ее прохладной поверхности. Ну физически же не смогу сказать родителям о том, что их в школу вызывают. Точнее, сказать-то я скажу, а вот об их явке мечтать вряд ли придется. А значит, историк меня просто прикончит. Дьявол зеленоглазый... Но случиться этому было не суждено. Будильник с грохотом свалился на пол, его предсмертный звон раздавался еще около двух секунд, а потом затих. Я уставилась в потолок. Ужасно ломило шею и все остальное тело тоже, и пить хотелось. Я приложила ладонь ко лбу и тут же отдернула. Горячий. Тьфу, умудрилась же где-то простуду подхватить. Или это грипп? В любом случае, самочувствие хуже некуда. Где там градусник?  Наглотавшись каких-то таблеток, я провалялась в постели до обеда, безуспешно пытаясь сбить температуру. Хорошего было мало. Но все же было. Теперь историк родителей с меня требовать не будет. Я его даже завтра, и то вряд ли увижу, а там, глядишь, и забудется все. Внезапно воздух разрезала непереносимо громкая трель, даже не сразу пришло осознание, что это всего лишь дверной звонок. Я с трудом поднялась с кровати, хватаясь за больную голову и держа в зубах градусник. Опять этот чертов сосед. Что ему на этот раз приспичило? Я, не взглянув в глазок, надавила на ручку, распахивая дверь. И тут же остолбенела от удивления... – Вы?! – я отступила в сторону, отскребая челюсть от пола. – Вы как здесь?! Вы з-зачем здесь?! – Не ожидала, Макарова? – историк склонил голову набок, – Почему школу прогуливаешь? – Да что вы, только и делаю, что вас жду. Вон, каждые пять минут на кухню бегаю суп подогревать. – Давай-ка без сарказма, с тебя уже и так достаточно, – вздохнул учитель. – Заболела я, а то не видно. Судя по выражению его лица, было видно. – Тогда не буду тебя сильно беспокоить. Мне только родители нужны. – Их нет сейчас, – хмуро ответила я. – Будут когда? Нет, он что, издевается? Я тут сейчас в обморок упаду, а ему, видите ли, „будут когда”! – Никогда, – я тут же прикусила язык, осознав, что сказанула не то. – В смысле, в июне. – Макарова, у тебя бред? В каком июне, сейчас же октябрь. Хватит уже выкручиваться, имей смелость отвечать за свои поступки. Когда родители с работы придут? – Я вам уже объяснила, в июне они будут. Понимаете, мои родители за границей имеют бизнес, там и живут. А сюда крайне редко приезжают. Нет моих родителей сейчас, ясно, нет. Отстаньте от меня уже. Только и липните ко мне, как будто я враг народа. Задрали уже, честное слово. И плевать, что прозвучало слишком резко. Я и сама-то не полностью осознала все сказанное. Как будто бы это не наяву происходит, и сознание расплывается. – Может, пригласишь? – историк изогнул бровь в своей обычной манере. Ну за что?! Какая-нибудь сила на этом свете способна объяснить мне, за что он свалился на буйну мою голову?! – Проходите, – я махнула рукой совсем на автомате, потому что перед глазами уже начинало темнеть. – Ну тихо-тихо, не падай, – учитель поспешно прикрыл за собой дверь и подхватил меня на руки, предотвращая столкновение с полом. Я попробовала выражать слабые протесты, но он даже и внимания не обратил. А и пофиг, нравится – пусть таскает. Историк осторожно опустил меня на кровать в спальне. – Выкладывай, где тут у тебя лекарства? – Все что были, я уже выпила. Мне ничего не помогло, – с трудом проговорила я. – Так, ясно, – он вздохнул и вышел из комнаты. Куда, интересно, свои стопы направил? А вообще хорошо, что он смылся, не будет над душой стоять. О-о-о, как я ненавижу, когда бывает плохо, вот как сейчас, а рядом стоит кто-то и вглядывается. Секундочку, а откуда он вообще узнал место моего проживания? Ах ты ж черт, в личном деле же написано. И не лень было лезть туда... Дверь открылась и вошел историк с какой-то кружкой. – Пей, – он сунул горячий чай мне под нос. С чем это? С малиной? О, ништяк, хоть с этим фортануло. Я осторожно отхлебнула из чашки и тут же от неожиданности чуть не выронила ее на колени. Кипяток, черт возьми! – Предупреждать же надо, – обиженно проговорила я, дунув на воду. – Не болтай, – вздохнул учитель. Я сделала пару глотков и протянула чашку ему. – Не могу больше. – Ладно, заставлять не буду. Где градусник? – На тумбочке, – я бессильно повалилась на кровать. – А вот скажите, зачем вы тут со мной возитесь, вместо того, чтобы идти пить чай со своей девушкой? – Макарова, ты бредишь, что ли? Как я тебя в таком состоянии оставлю? О да, как же это я могла себе представить, что вы когда-нибудь от меня отстанете. Непростительная дерзость. Хотя я и благодарна за помощь. Хреново болеть в одиночку. Я сунула градусник в рот. – О чем только твои родители думают, – задумчиво проговорил историк, глядя куда-то в окно. – Ахах, если б я знала. Не надо задевать эту тему. Я им, видимо, не особо-то и нужна. Градусник запищал и учитель поднес его к глазам. – Эх, Макарова, что-то совсем у тебя дела плохи, температура под сорок. Отдохнуть бы тебе. Холодная ладонь коснулась моего лба. – А что у вас с глазом? – Ничего, спи. Еще через секунду сознание обволокла вязкая тьма, но перед этим я успела заметить, как правый глаз у него стал полностью черным.