Черти примерной девочки

С самого утра я поняла, что не доживу до следующей недели. Марина Гавриловна заболела, и нашим классным руководителем на ближайшее время стал Павел Алексеевич. Я подумывала о самоубийстве, лишь бы не видеть его вечно довольную ухмылочку. Первым уроком стояла физкультура, на которую я не пошла, а села читать книгу, все равно Екатерина Евгеньевна ничего мне не скажет. Вторым уроком намечалась психология, и с каждой минутой мне становилось все страшнее. Но звонок прозвенел, и пришлось тащиться в класс, как в логово к зверю. Прошло около десяти минут урока, но так называемого учителя, не было. В любой другой раз я бы возмутилась, но сейчас почему-то испытывала облегчение. — Через пять минут валим! — крикнул кто-то с задней парты. Я была готова свалить хоть сейчас, но дверь открылась, и вошел учитель. Я быстро отвернула голову и прикрыла лицо волосами. Весь урок я оставалась незамеченной, и время тянулась бесконечно, но долгожданный звонок наконец-то прозвенел. — Все свободны, кроме Антоновой. Меня словно окатило холодной водой. Но я не осталась сидеть на месте, а подошла сама и вопросительно взглянула на преподавателя, не понимая, в чем провинилась. — Почему ты сегодня не была на физкультуре? — серьезно спросил он. — Потому. — Это не ответ. — А почему ты опоздал на урок? — тут же нашлась я. — Не переводи тему. — Я просто не желаю говорить причину своего отсутствия. Он встал и перегнулся через стол, заглядывая мне в глаза. — Еще раз прогуляешь, и будешь сдавать нормативы лично мне. Я уловила в этих словах двойной подтекст и нервно сглотнула. — Единственное, что я могу сдать, так это тебя директору. — Ты стукачка? — усмехнулся он, заправляя мои волосы за ухо. — Нет, — нервно облизнув губы, ответила я. Он мягко поцеловал меня в лоб, как целуют ребенка и прошептал: — Прекрати облизывать губы или я трахну тебя прямо на этом столе. Мои глаза округлились, и я посмотрела на него со страхом и недоверием. — Я не шучу, прекрати это делать. Я завожусь лишь от одного твоего вида, а ты еще и дразнишь меня, — сказал он мне прямо в губы. Я не знаю, чем был занят мой мозг в тот момент, но мои руки, словно отдельно от моего тела, притянули его голову. Это я его поцеловала. Нет. Не может быть. Только не это. Молоточек в моей голове долбил меня все сильнее, призывая прекратить это безумие. Не помню, что вывело меня из этого транса. Что же я наделала?! Как же стыдно. Я пулей вылетела из кабинета. И всю оставшуюся неделю не ходила в школу, сославшись на болезнь. На самом деле, я изводила себя за содеянное, и не могла найти весомой причины для своего безрассудного поступка. Элла названивала мне каждый день, но я не могла ей ничего рассказать, потому что даже перед самой собой мне было ужасно стыдно, хотя, Элла наверняка сочла бы это прекрасным, нежели постыдным. В пятницу вечером позвонила Марина Гавриловна и спросила про мое самочувствие, также как и я поинтересовалась ее здоровьем. Она предложила на предстоящих каникулах съездить классом в лагерь, и я сказала, что непременно подумаю и отвечу. Ехать мне не хотелось, но мама настояла, сказав, что я уже совсем, как комнатное растение. Рано утром в понедельник, я пришла к школе. Автобус уже стоял на остановке, и половина ребят ждали остальных. — Доброе утро, Марина Гавриловна, — поздоровалась я с учительницей и спросила, куда можно поставить сумку. — Алисонька, доброе утро! — обрадовалась женщина. — У нас тут небольшая проблема, понимаешь, с нами едет еще один класс, мест хватит всем, но вот сумки совсем некуда ставить. — Ох, и что же делать? — Мы с Павлом Алексеевичем сейчас что-нибудь решим. — С кем? — непроизвольно крикнула я. — С Павлом Алексеевичем, он едет с нами, я разве не говорила? — спросила она. Я лишь помотала головой. — Ну, теперь говорю. Убейте меня кто-нибудь, пожалуйста! Почему нельзя уйти домой? — Привет, подруга! — закричала мне прямо в ухо Элла. — Как твое здоровье? Чего такая хмурая? — А чему радоваться? Это ты у нас вечно чем-то довольная, — буркнула я. — Мы почти решили проблему! — закричала учительница. — Павел Алексеевич поедет на своей машине, но нужно, чтобы кто-то поехал с ним. — А вы разве не можете поехать? — спросила Элла. — Кто-то же должен за вами всеми следить! Вот ты и поедешь! — сказала ей классная. — Не-не-не, — замотала головой Элла, — Возьмите Алиску, она не откажет! А я вам помогу других успокоить. — Что? Но… Но, как всегда, я не успела ничего возразить. — Точно! Алиса, ты едешь с Павлом Алексеевичем, и это не обсуждается! — Ну, спасибо, подруга, я тебе еще устрою, — тихо проговорила я и направилась в сторону машины. — Все по местам! — закричала учительница. Я подошла к машине и бросила сумку на землю. Мои внутренности сворачивались в комок от страха, но я решила сделать вид, что мне все равно. — Ну что, готова ехать? — спросил парень, подойдя ближе. — Зачем спрашиваешь, если знаешь, что у меня все равно нет выбора. — Прошу, — он открыл дверцу, и я залезла внутрь. В салоне пахло кожаными сидениями, одеколоном и дымом от сигарет. Я отвернулась к окну и принялась смотреть на проплывающие мимо облака. — Не хочешь поговорить? — спросил он, выезжая со школьной парковки. — О чем? Если ты о том случае, то не хочу. — Нет, о том, что тебя так пугает. — Я ничего не боюсь. — Ничего не боится только глупец, а ты совсем не глупая. Ты ведь боишься меня, так? — Я не боюсь тебя. — Ты боишься чувств, которые в тебе зарождаются, — вдруг сказал он. — Поэтому ты так себя ведешь. Частично он был прав, и это действительно меня пугало. — Да, но я боюсь осуждения, потому что это все неправильно, — воскликнула я. — Ты боишься не осуждения, а боли, которую тебе причиняют люди. Так жалеешь себя, что ограничиваешь во всем. Осуждение — это самая малость, с чем тебе придется столкнуться. Иногда ты отчаянно хочешь чего-то, но не делаешь, потому что боишься, и это очень плохо. Чтобы жить, нужен риск, а ты не живешь. Просто не даешь себе сделать глоток воздуха. Он попал в точку. Мои глаза заслезились, но я быстро сморгнула влагу. Неужели все настолько плохо? — И тот твой поступок, — продолжал парень. — Все! Моя очередь задавать вопросы! — вдруг сказала я, не желая слушать дальше. — А чего хочешь ты? Разве ты всегда это делаешь? Идешь на риск? — Я хочу поцеловать тебя, — серьезно проговорил он. — Но я не буду этого делать, если ты не захочешь. — Для этого есть другие. Света, например. — Что ты привязалась к этой Свете? — Я же видела вас тогда в клубе, вам явно было весело. Он откровенно рассмеялся. — Это клуб моего друга, я тогда увидел ее с какими-то парнями, она была в стельку пьяная, и мне пришлось отвезти ее домой. — Ммм… Конечно, а почему бы не помогать каждой пьяной девушке? Я не знаю, откуда во мне взялось столько ревности, но меня злила эта ситуация. — Ну, так что? — Что? — не поняла я. — Насчет поцелуя? Я ведь должен получить, то, что хочу. — Я подумаю, — улыбнулась я, неожиданно для себя. — А то вдруг ты слишком часто получаешь, что хочешь. — Кстати, я думал, что спугнул тебя тогда своими словами. Прости, лишь потом я понял, что травмирую твою психику. — Мда, не очень-то умно для учителя психологии, не так ли? — улыбнулась я. — Но моя психика в норме, не волнуйся. — Долго нам еще ехать? — вздохнув, спросила, я. — Я утомил тебя разговорами? — Нет, сегодня на удивление, мне приятно с тобой общаться, — я снова улыбнулась. — Почему ты так мало улыбаешься? У тебя очаровательная улыбка. — Спасибо, конечно, но у меня не так много причин для улыбки. Остаток пути я проспала, а когда проснулась, был уже вечер и мы подъезжали к лагерю.