Все, что необходимо, это любовь

Pov Эрик       Я устало вздохнул и отложил перо. Передо мной на столе лежали исписанные нотные листы — наконец, песня закончена. На втором этаже раздавались смех Густава и Лизи, моей дочки, появившейся на свет весенним вечером пять лет назад. В этот раз я знал, что нужно делать — велел миссис Алер все подготовить, отправил кучера за акушеркой и до ее приезда сидел рядом с Кристин, стирая пот с ее лица. А потом терпеливо ждал за дверью вместе с Густавом и Мишелем, пока не стихли крики Кристин и не раздался надрывный младенческий плач -У вас девочка, — сообщила акушерка, выходя  и вытирая руки. Как и мечтала Кристин, как стал мечтать я. Элизабет… Я сам заплатил женщине, не скупясь. Она хотела отказаться от «слишком высокой оплаты ее работы», но я упрямо заставил ее взять деньги — она уже второй раз помогает нам, приняв на этом свете сначала Густава, а теперь Элизабет.       Когда я вошел, горничные уже унесли окровавленные простыни, Мишель и Густав сидели на кровати по обе стороны от Кристин, держащую на руках маленький комочек жизни, нашу малышку, которая двигала ручками, стремясь что-нибудь ухватить. Лицо Кристин сияло материнским счастьем и нежностью, когда она смотрела на нашу дочурку и укачивала ее, мурлыкая какую-то мелодию. Я опустился рядом с ней, Густав устроился у меня на коленях, и посмотрел на нашу дочь, такую же прекрасную, как и Кристин.       Эти пять лет были прекрасны, насыщенны, но и очень скоротечны — через пару месяцев Лизи уже исполнится пять лет, и она уже точно знает, что в подарок хочет получить фарфоровую куклу с нее ростом, которую недавно видела в магазине. И мы вполне могли себе такое позволить — «Фантазма» не теряла популярности и все еще собирала полные залы каждый сезон, интерес к парку развлечений не проходил, аттракционы прошлых лет не теряли своих посетителей, новые тут же находили своих поклонников.       Что произошло еще…? Мишель женился через год после тех событий. Елена оказалась заботливой и верной ему женой, они жили душа в душу и часто устраивали обеды для всей семьи в своем, пока не большом, но уютном доме. Мишель до сих пор преданно любил Кристин, считая ее своей настоящей мамой, обретя, наконец, полную уверенность в том, что в нашей семье он не чужой.       С семьей Кавендиш у нас сохранялись теплые дружеские отношения. А их сын, Франциск, сейчас учился у меня игре на скрипке и стал товарищем по играм для Лизи. И я все чаще стал ловить себя на мысли, что мы еще раз породнимся с Россом и Жаннетт, только в этот раз, хотелось бы, чтобы это произошло в более зрелом возрасте.       Густав довольно быстро пришел в себя после тех событий. С месяц он, порой, просыпался с криками или истерикой и не мог успокоиться, пока к нему не приходили мы с Кристин — ему снилось, что Рауль все же увез Кристин или убил меня. Однако, это прошло — детский разум стер болезненные воспоминания. И сейчас он вновь стал счастливым ребенком, наконец, получившим право выходить на сцену не только, чтобы объявлять номера.       Рауль… Его увезли в Париж, уже оттуда граф прислал Кристин цветы с благодарностью за прекрасную песню, которая «словно вернула ему молодость на несколько минут», и сообщение о скорой свадьбе виконта и какой-то парижской аристократке. И на несколько лет мы забыли о нем. А год назад Кристин пришло письмо из Парижа. Я узнал об этом через несколько минут, когда горничная принесла мне мою почту в сад, где я играл с Густавом и Лизи.       Кристин сидела в кабинете, сжав голову руками и буквально заливая слезами распечатанное письмо. Я уже не помнил, когда в последний раз видел ее в подобном состоянии. Она сжалась, обхватила себя руками и не скрывала слез. -Рауль умирает, — единственное, что я смог вытянуть из нее, она протянула мне письмо, которое все еще можно было прочесть, хоть и с трудом:       «Мадам,       Я понимаю, что прошли годы и меньше всего Вам хотелось бы сейчас ворошить прошлое. Я не хотел писать Вам, но мой брат, Рауль, серьезно болен, врачи не дают никакой надежды, он это понимает и просит Вас приехать. Я так же буду благодарен Вам за понимание и доброту. Искренне Ваш, Филипп де Шаньи»       Кристин могла быть зла на него, могла пытаться забыть, могла презирать, могла ненавидеть, но никогда не смогла бы стать безразлична к нему. И его скорая смерть, несомненно, причиняла ей боль. -Я должна поехать, — почти прошептала она. -Да, нам нужно поехать, — согласился я. Я мог бы удержать ее, но в этом не было смысла — мы с Кристин были вместе, Раулю не изменить ее чувства, но муки совести, которые обязательно будут терзать Кристин, если она не поедет, будут привязывать нас к этому прошлому, словно к камню, сброшенному в море. -Нам? — Кристин подняла на меня полный слез взгляд, — Ты поедешь тоже? -Я не отпущу тебя одну так далеко. -Но это же Рауль, — сочла Кристин нужным напомнить. -Я никогда не смогу простить его, но могу не испытывать ненависти к нему, — смогу не испытывать ненависти к умирающему — так точнее. -А как же «Фантазма»? Ведь сезон в разгаре? -Если театр  сможет обойтись без своего главного цветка, — я поцеловал ее в лоб, стирая слезы с ее щек, — сможет обойтись и без чудовища. -Не называй себя так, — прошептала она, начиная успокаиваться. Этим ее блестящим глазам я был готов пообещать что угодно, лишь бы они сияли от улыбки и радости, а не от слез и печали.       О «Фантазме» остались заботиться Мишель, который не горел желанием видеть ни Рауля, ни Париж, и Елена, которую уважали и любили не меньше Кристин. Элизабет, любопытная и неугомонная девчушка четырех лет, и Густав, из памяти которого время стерло боязнь Рауля, напросились с нами.       Путь был далек и  долог, но в этот раз нас не тревожил страх погони, мы наслаждались видами тихого океана, спокойные воды которого простирались до самого горизонта, там сливаясь с небом. И легкий бриз, и чайки, и плеск волн, и блики солнца на воде… Все это помогало отвлечь Кристин от грустных мыслей, и печать горя ушла с ее лица. Я не ревновал, мне было понятно, что в памяти Кристин осталось много воспоминаний о Рауле из детства, когда они были добрыми друзьями. Именно это терзало ее, а вовсе не бывшая помолвка и иллюзия любви.       Густав и Лизи легко перенесли путь по морю, когда им было позволено бродить по палубе, гораздо труднее им дался путь по земле в экипаже. Если Гусав еще находил себе развлечение в книге или в рисовании, Лизи приходилось развлекать мне или Кристин, что в условиях движущегося экипажа было не просто.       В поместье де Шаньи нас радушно приняли. Последнее лечение пошло графу на пользу, так что он спокойно передвигался самостоятельно, опираясь на крепкую трость черного дерева, но забота о брате и приближающаяся смерть Рауля, оставила отпечаток на его лице. -Хорошо, что Вы приехали, — говорил он, провожая нас в комнату больного. Густав заинтересовался музыкальной комнатой, встретившейся нам на пути и, спросив разрешения у графа и у меня с Кристин, остался там, бережно и благоговейно прикасаясь к инструментам, Лизи, крепко держась за наши с Кристин руки — Ему все хуже, он очень переживал, что не успеет увидеться с вами до своей кончины. -Мне очень жаль, что Вашу семью постигло такое несчастье, — Сожаление Кристин было искренним, она говорила это потому, что действительно сочувствовала всем сердцем, а не просто так, потому что нужно. -Спасибо Вам, мадам, — ответил граф и открыл дверь, — я не буду мешать Вашему разговору. -Благодарю, — Кристин чуть поклонилась, Лизи, во всем подражая маме, повторила ее жест, продолжая крепко держаться за наши руки, и мы втроем вошли внутрь.       В широкой кровати с балдахином, среди гор подушек лежал Рауль. Или, точнее, то, чем он стал теперь, то, что еще не унесла болезнь. И теперь, видя его таким, у меня к нему осталась лишь жалость. Впавшие щеки, угловатость прежде красивого лица, болезненная бледность с легкой желтизной, глубокие тени под глазами, потухший взгляд, натянутая кожа, похожая на тонкую бумагу…       Кристин усадила Лизи в кресло, стоящее в отдалении от кровати, а сама подошла к Раулю, крепко сжав мою руку — ей нужна была поддержка, и опустилась на край кровати. Рауль почувствовал это и сосредоточил на ней свой взгляд: -Это ты, Кристин? — казалось, что и видит он не очень хорошо. -Да, я приехала, как ты просил, — Кристин провела свободной рукой по его лбу, отводя прилипшие к нему волосы. Этот жест был жестом сестры или друга, но никак не любимой. -И Эрик здесь, — в его голосе не было прежнего отвращения, когда он произносил мое имя — приближение смерти многое меняет в восприятии… — Что ж, можете глумиться надо мной — Бог сполна отомстил мне за все. Вот до чего доводит распутство, разврат и неспособность к воздержанию. Теперь я ужасен, и скоро умру, а Дьявол заберет мою душу, ввергая ее на веки в пучины ада, — он говорил это с горькой усмешкой. -Я приехала сюда не для того, чтобы глумиться над тобой, — проговорила Кристин, сдерживая слезы, — приехала, потому, что ты просил. Если тебе нужно мое прощение, я прощаю тебя от всего сердца. -Да, Кристин, ты всегда была добра — воплощенная божественная добродетель. Я действительно хотел попросить прощения за все, что сотворил. Какая малость побудила меня к этому. Сейчас мне плевать на мнение света, со всеми ними встречусь там, — он указал вниз, — и над всеми буду глумиться, как они надо мной, — его смех перерос в надрывный кашель. Кристин наполнила водой стакан и подала ему, когда кашель стих.       Лизи надоело сидеть на месте, поэтому она подошла, показывая взятую со столика статуэтку охотничьей собаки Кристин и мне.  Ее заметил и Рауль. -Она удивительно похожа на вас обоих, — проговорил он, — Как зовут тебя, ангел? -Элизабет, — проговорила нерешительно девочка, хватаясь за мою руку и прячась за спину Кристин, с интересом выглядывая. -Какое чудесное имя, — Рауль с трудом сел в постели, — можно ей посидеть у меня на коленях? — спросил он у нас. Кристин взглянула на меня, безмолвно спрашивая мое мнение. Я едва заметно кивнул. -Да, конечно, — ответила Кристин, но в ее голосе слышалась неуверенность, — Если она хочет. -Ну что, Элизабет? — обратился Рауль к ней, на что Лизи, нерешительно помявшись, все же подошла к нему и залезла на колени. Рауль дал ей в руки шкатулку с мелкими безделушками, стоявшую на прикроватном столике, исследованием содержимого которой девочка тут же занялась. -Не бойся, Эрик — я не причинил бы ей зла, даже если б мог. Я многое понял со дня нашей последней встречи. Я был одержим этой местью, чужим мнением и пересудами о сбежавшей невесте, но когда ты стоишь одной ногой в могиле, все эти сплетни кажутся пустыми и незначительными вовсе. Я просто… моя жена так и не родила мне наследника, а я хотел узнать, каково это, когда кто-то светлый видит в тебе, погрязшем в грехе, Бога, каково это, когда ищут твоей защиты, сжимают руку, прячутся за спину, — Рауль видимо заметил мое напряжение и то, как внимательно я следил за каждым его движением, — Но я понимаю, сложно начать доверять мне.       Мы провели в его комнате еще около часа, в течении которого Лизи внимательно перебирала содержимое шкатулки. Когда Рауль, попросил оставить его одного, он что-то шепнул Лизи, она улыбнулась и кивнула, после чего подбежала к нам, покидая комнату.       На следующий день Раулю стало хуже, он впал в забытье, и пришел в себя только через пару дней тут же велев позвать Кристин. Одна она идти не решилась, поэтому я зашел в комнату с ней, но остался у дверей.       Рауль протянул ей алую розу в футляре и легкий красный шарф. Увидев эти дары, Кристин зарыдала, закрывая рот рукой. Рауль только грустно улыбнулся ей, еще раз прося прощения за все.       Той же ночью виконта Рауля де Шаньи не стало. Кристин едва узнав об этом, лишилась чувств — слишком много душевных потрясений за короткий срок. А когда пришла в себя, некоторое время не плакала, только долго смотрела в одну точку, а потом обняла меня и расплакалась. Я ничего не говорил, знал — успокаивать бесполезно, поэтому только обнимал ее.       На похоронах было много народа, но по настоящему скорбели только граф, две его сестры и Кристин. Лизи и Густав остались в поместье. Кристин сослалась на дождь, не прекращающийся второй день, но я знал — она не хотела, чтобы Лизи узнавала о смерти.       Напоследок, мы с Кристин  показали Густаву и Лизи то, где все началось — показали им оперу, подвалы, в которых мало что осталось с тех пор, но кое-что напоминало еще о красоте. -Все действительно началось здесь? — спросил Густав, осматривая высокие потолки дома у озера, почерневшие от копоти после последнего пожара, стер пыль со старого органа, который здесь нашел последний приют, место упокоения… -Да, — я говорил негромко, не желая будить уснувшие здесь воспоминания, — здесь Кристин в первый раз увидела меня, здесь я учил ее петь, здесь она нашла меня.       Мы вернулись на Кони-Айленд, тоска Кристин скоро прошла, но она никогда не надевала тот шарф, завернув в него футляр с розой и спрятав в шкафу. А Лизи, как оказалось, получила в дар колечко, то самое, что носила Кристин. -Он сказал, чтобы я надела его, когда найду того, с кем хотела бы остаться. Но я ведь хочу остаться с с вами, — с детской непосредственностью рассказывала она. -Папа, папа, — я вернулся из воспоминаний, услышав топот маленьких ножек по лестнице и громкий призыв дочери, которая почти тут же влетела в комнату маленьким вихрем. Я подхватил ее, усаживая на колени. Следом за ней в дверях появилась улыбающаяся Кристин. -Соскучилась, моя принцесса? -Не хочу быть принцессой, — упрямо заявила Лизи, тряхнув ярко-каштановыми кудрями. -А кем хочешь? -Певицей. Как мама. И встретить однажды настоящего Ангела Музыки, — она любила слушать о том, как мы с Кристин познакомились — мы немного смягчили ситуации, поэтому получилась весьма неплохая сказка. -Боюсь, это у тебя не получится милая. Ангел музыки один во все мире и он — твой папа, — мягко возразила Кристин, -извини, мы не хотели тебе мешать, но ее просто не возможно удержать на месте. -Ничего страшного, я уже закончил, — Кристин остановилась за моей спиной, заглядывая в листы с нотами и целуя меня в щеку. -Новая песня? — мурлыкнула Кристин. Лизи сползла с моих колен и убежала на верх, искать Густава. Точно, ни одной минуты на месте. -Хочешь послушать? — спросил я, поднимаясь и обнимая Кристин, приподнимая ее над землей. -Позже. Сегодня мы приглашены на обед Мишелем и Еленой. А пока, может задумаемся о еще одном малыше? — соблазнительно улыбнулась Кристин, сжала ткань рубашки и притянула к себе.       История любви оперной певицы Кристины Даэ и Призрака Оперы мало кому могла показаться возможной, реальной. Мало кто мог поверить, что красавица и чудовище в реальном мире могут быть вместе и счастливы. Но мы каждый день доказывали обратное. Настоящая любовь может преобразить кого угодно, стереть любые различия, противоречия, кажущиеся непреодолимыми. Я не могу знать, сколько лет нам отпущено, но могу обещать со всей ответственностью, что мы будем так же счастливы, как сейчас, до самого последнего часа.