Волчий лес

Зреют под солнцем волчие ягоды. Лес сторожить есть волчие хлопоты. Он пронесется крепкими лапами, он затаится неслышным топотом. Воздух согреет теплым дыханием, затем успокоит нежностью мягкою. Зверь не опасный, а приручаемый. Как друг лучший - преданный, невиданно ласковый. Раны зализаны, но шрамы останутся, а в мыслях живет его добрая травница. Волосы в злате, как солнце слепящее, ему и не верится, что она настоящая. И голос ее точно трель канарейки. Так очарован был волк человеком...

Утром ранним собиралась я в лес вновь за заготовками для травника и тайком от родичей складывала с собой копченой рыбы, отцом припасенной в погребе, да несколько пирожков с мясом. Ответственна стала я за волка, когда действиями своими велела ему жить. Ох, а теперь тревога лютая не покидала сердце мое. Чудилось, что накликала беду на деревню и жителей, чудилось, что вмешалась, во что не нужно было. Сон загадочный о двух тенях звериных опять предвиделся ныне. И так заболело в груди, когда тень алая снова пала пред черной, так плохо на душе сделалось... Проснулась я ночью слезами умытая. Проснулась и в окно засмотрелась, думая о том волке. И рассказать никому нельзя, и посоветоваться не с кем. Как паломница, добровольно явилась я на поляну ко псу и принесла ему еды. Навстречу из убежища вышел юноша, уши плюшевые любопытно навострив. Сидел он на четвереньках, когтистые пальцы подгибая, и приветливо хвостом ерзал. Солнце запуталось в волосах его ярких, на лице чумазом светилась счастливая улыбка, а глаза по-детски игриво серебрились. Подивилась я тому, как волк мой искренне улыбался. Видно рад был увидеть меня снова. - Вот, это все тебе, - приговаривала робко, раскладывая перед ним скромные гостинцы. Он с аппетитом припал сперва к рыбной голове. Смачно захрустел и зачавкал, проглатывая, будто и не жуя вовсе. А тем временем я за повязки его взялась. Рубаху приподняла и подвязала, чтобы не мешалась. На радость мою бинты чистыми вовсе оказались, и кожа пса горячая была и сухая. Ножницами бережно срезала лоскуты белые, складывая в сторону, но запнулась, как только взгляд волчий на себе почувствовала. Юноша ловко и быстро съел все, что оставила ему на подстилке, и теперь с интересом тихим следил за мной, загадочно притаившись. - Раз уж ты закончил трапезничать, будь добр - помоги мне, - смущенно спрятав от него очи, я потянула рубаху, чтобы совсем снять. Волчонок извернулся послушно и выбрался из рукавов, после встряхнувшись. В последний раз осмотрела я рваные полосы на спине его смуглой и протерла чистой водой, смывая остатки мази. Мокрой тряпицей вела бережно по вздувшимся бороздам когда-то разорванной плоти, немо сочувствовала оборотню и нелегкой судьбе звериной. А он дышал так спокойно и ровно, веки его опускались блаженно, будто ему все приятно было, будто ему становилось легче. Я отошла к ручью, чтобы промыть лоскут тканевый, и, вернувшись, села напротив волчонка. - Мое имя Люси, - молвила я и стерла с горячей щеки мужской следы грязи. Пес смешной уставился на меня, как на чудо лесное, и только ушами повел, ничего не ответив. Я вздохнула. - Коль говорить ты не умеешь, то и назваться тоже не сможешь. Но мне нужно как-то тебя величать. Неужто самой имя придумывать? Волк, непонимание состроив, голову ушастую наклонил и языком причмокнул, губы свои облизывая после рыбы. Он наивным казался и добрым несметно. Теплый, как солнце, яркий, как лето красное. Я улыбнулась неловко, его внешностью позабавившись, и тряпицей мокрой провела по виску заботливо. - А ты смешной и не страшный вовсе. Странный только. Все волки, как волки – серые, да черные. А ты в кого такой диковинный уродился? – приговаривала я, на алую шерсть любуясь. Пальцами осмелилась коснуться его прядей вишневых, но растерялась немедля, как только в глазах юноши боль сверкнула ядовитая. Засопел он вдруг шумно, опечаленно, и взор свой потемневший отвел от меня. Помрачнел пес и нахмурился, и мысли его неведомы были мне. «Может, ему не нравится свой цвет?» – опомнилась я, руку отстраняя с осторожностью, а волк угрюмо не смотрел на меня, супился, будто обидела его сильно или напомнила о чем-то неприятном. С тоской на хвост ало-серый глянул и вздохнул тяжко через ноздри, словно сокрушаясь видом своим, а мне не понятна стала его нелюбовь к себе, ведь таким красивым он был, таким волшебным. Как приворожённая я снова на волка засмотрелась, каждую крапинку на лице его подметила. Черты мужские, человеческие… Большие очи задумчивые цвета серых мхов лесных, губы узкие, чуть подсушенные, лоб широкий… А волосы! Никогда похожего не встречала. Никогда волнения такого не испытывала. Волк мой пугал и манил, а я бабочкой глупой летела на огонь его. Страсть, как захотелось прикоснуться к нему еще раз. - Жаль не ведаю я, что стряслось с тобой… Прости, если лишнего молвила. Не хотела ранить чувства твои, - поежилась я виновато от холода незримого и руками себя обхватила. – А раны на спине затянулись, и помощь моя не требуется боле, - пес встревоженно навострился, глаза испуганно округлив. – Ты теперь исцелен и свободен. Я могу не приходить, ведь слово, тебе данное, сдержала. Но ты про свое все равно помни. В лесу Волчьем много дичи. Хватит, чтобы прокормиться. Но осторожен будь и следы за собой заметай, дабы не прознали про тебя охотники. Меня не ищи, не приду я больше. До осени заняться нужно заготовками. Травник учитель уже косится на меня, ворчит, что мало сырья приношу ему. Не могу я оставаться с тобой. Ты только не серчай, - взлохматила ласково космы его, и волк мой засопел пуще прежнего, почти заскулил тоскливо. Засуетился, занервничал он, стал рычать по-волчьи неразборчиво, в глаза глядеть проникновенно, умоляюще. Но для меня то были простые звуки звериные. Не понимала я речи его. Совсем. - Мне пора, - улыбнулась в последний раз и на ноги поднялась, чтобы уйти с поляны. Почти шагнула, почти отошла, как вдруг напал подло со спины пес дурной, повалил на землю, и я с писком громким развалилась под ним, ударилась больно. Солнце полуденное ослепило лучами яркими, и щурилась я, покуда тень волчья надо мной не склонилась. В груди дыханье сперло, как только нос его горячий моего коснулся, застыл на губах девичий крик. Руки-лапы меня ограждали с двух сторон. Юноша дышал загнанно, как дворняга запыхавшаяся. Ой, зажмурилась я, когда он к уху моему припал и зубами чуть цапнул. Обожгло кожу от укуса его слабого, и дернулась я со всего духу, оборотня нерадивого от себя отталкивая. Покатился пес рядом, но тут же вскочил, за руку меня хватая, чтобы остановить. - Люси, подожди! – раздался голос человеческий, а я все вырывалась, как бабочка, обманутая, из паутины, да все больше путалась в нитях, не хватало сил отбиться. – Люси, не бойся меня! Я только разок укусил, чтобы ты понимать могла! Да стой же ты! Посмотри на меня! Люси! Я воздухом поперхнулась, как только в плену рук очутилась. Не удержаться было на ногах, и рухнули мы в травы, да только теперь я на мягкую постилку угодила вместо земли твердой. Закряхтело тело подо мною, застонало тихо, а кожу мне обдало теплом волчьим, до боли знакомым. Спряталась я лицом в груди мужской, страшно стало от голосов призрачных в голове. - Хр-р-р, какая тяжелая ты, - послышалось перед самым носом моим. – И чего так сбежать норовишь от меня? Странный человек. Я, может, подружиться хочу, а ты языка волчьего не знаешь. Так что мне делать оставалось? Люси, я ж не со зла укусил… Слышишь? Прости, если напугал сильно. Долго звучала речь его, а мне все не верилось, что это мой волк молвил. Как трусиха, я украдкою выглянула из убежища своего спасительного, и тут же встретилась с глазами дымчатыми, улыбающимися. Лежала я на оборотне нос к носу и слова выдавить не решалась. Неужто и правда заговорил? Юноша держал меня в объятьях крепких, не желал отпускать добровольно. - Успокоилась? – вновь голос мужской вздрогнуть заставил, но пес ало-серый даже губами не двинул. От удивления пот холодный проступил на лбу, каплей тяжелой по виску покатился. Я сглотнула комок сухой, в горле застрявший, и кивнула легонько, подбородком в грудь волчонку утыкаясь. – Молодец. Я освобожу тебя, Люси, но только ты пообещай не вершить глупостей. Вреда не причиню тебе. Доброту твою помню, поэтому оставь страх и доверься. Он говорил в голове моей будто и ни разу рта не открыл! Я уж испугалась грешным делом, что ум отбила, пока спасалась от пса, но вопреки всему юноша руки расцепил и подняться позволил. Подобралась я суетно, косясь на него, как на демона. - Ты… Так ты говорить можешь?! – осипло спросила я, на волка уставившись. - Могу, - приветливо хвостом заерзал он и улыбнулся. – Но из людей ты первая и единственная, кому я общаться со мной позволил. Не принято у волков с вами водиться. Не будь ты Люси, давно бы прогнал тебя. - А за ухо зачем укусил? – нахмурилась грозно, место раненое трогая. Поджал пес уши плюшевые виновато. – Я уже с жизнью простилась, когда налетел на меня. - Иначе никак было, - плечами пожал оборотень, от солнца слепящего жмурясь. – По-человечьи слова понимаю и только. Не обучен я вашей грамоте. Проще тебя было посвятить меткой волчьей. Вот и позарился на ухо. - Что ж теперь матушке скажу? – перепугалась я, ранку маленькую пальцами нащупав. – Вернусь в дом изувеченная, так она больше в лес и не отпустит! А следы зубов увидит, так панику в деревне нагонит. Придут за тобой охотники и… - Полно волноваться, - фыркнул волк и, улыбнувшись светло, приблизился ко мне. – Ее и не видно совсем, а уж к вечеру затянется без следа. Метка моя волшебная, скоро и забудешь про нее. Пока делать будешь эти… как их там… заготовки. Правильно? Удивилась я сильно - юноша помнил, что ведала ему про травы для учителя, слушал все это время и внимал речам моим. Не сдержала улыбки я и кивнула. - Правильно. - А я с тобой пойду, - огорошил новостью оборотень. – Не хочу больше один на поляне оставаться. Тебе помогать буду. Что скажешь сделаю. Принесешь своему травнику столько зелени, сколько ни разу не приносила. Я мест много секретных знаю. Идем, все их покажу тебе. Волк мой счастливым казался, как ребенок малый. Любо мне было видеть таким его, легко на душе становилось. Повелела одеться ему в рубаху отцовскую и накидку мою набросить, чтобы волосы да уши под капюшоном спрятать. Поглядел недоуменно пес на меня, но поручение выполнил. Дюже смешно бегал он на четвереньках, и не сдержалась я. Показала, как на двух ногах ходить. Противился волк, фырчал раздраженно, но сдался под натиском моим и попробовал подняться от земли во весь рост. Охнула я, когда юноша в плечах расправился и посмотрел на меня. Высокий он был, сильный. Образ его человеческий пленил и очаровывал, и снова забилось сердце, как раненое. Невмоготу дышать было. Так и ушли мы вдвоем с поляны той да в глубь Волчьего леса. Оборотень дивные истории сказывал, смешил порой меня. Ему описывала, какие травы да кустарники нужны мне, а он улыбался хитро по-волчьи и, под локоть взяв, вел уверенно сквозь деревья в самые заросли густые. Я словно в сказке бабушкиной очутилась! Сколько троп оказалось сокрытых, сколько тайников! Все до одной записала в блокнот свой, много раз волка сердечно поблагодарила. А он тотчас гордым становился, потешным таким. Срезала я коры Калины ножичком острым, а после древко землею присыпала. Много полосок сероватых заготовила. Все в сумку сложила. Пес ало-серый с любопытством следил, что да как делала я, а потом выпытывал о свойствах лечебных. Слушал всегда так странно, будто голосом моим заслушивался, как музыкой, но ничего не запоминал. И глаза его блестели теплотой незримой. Чувствовала я ее, но объяснить не могла. Солнце к горизонту клонилось, и мне возвращаться пора настала. Довел волк меня почти до опушки, но и не подумал остановиться. Испугалась я, что заметят пса, и тут же на пути его встала. - Дальше нельзя, - руку вперед выставила, и юноша в нее грудью врезался. – Со мной не ходи. На этом попрощаемся. - Но я с тобой хочу, - насупился он и шаг еще один сделал. Закачала я головой, чем расстроила его. – Но почему? Возьми меня с собой. Я буду во дворе у тебя жить, охотиться и тебе все отдавать, за травами с тобой ходить. Наказ твой помню – никого в деревне не трону. Даже в сторону их не посмотрю. Ну же, Люси, пусти… Дернулись уши большие под капюшоном, жалостливо заскулил мой волк. Грудь его горячая вздымалась тяжело под ладонью моей. Тоску юноши я на двоих разделила и тоже опечалилась. - Пойми, не рады тебе будут там, - с горечью признала я и губы закусила. – В прошлом волки принесли много горя деревне моей, погубили несколько прекрасных женщин и скот. Свежи еще раны тех дней. Тебя как увидят, сразу на вилы подымут, а я… я боюсь за тебя. Опали плечи его и взгляд потускнел. Больно резанули слова мои, глубоко в душу засели. Я пальцами бережно закралась под капюшон и погладила волка, чтоб хоть как-то утешить, и он веки опустил. Жаль мне его стало. Один он жил в лесу. - Но ведь то не я был, - снова молвил оборотень, кулаки человеческие сжимая. – Никогда не навредил бы людям. Не чета я братьям своим. Другой я, ты веришь? - Я верю тебе. Искренне верю. Поэтому не могу допустить, чтоб по злобе людской с тобой случилось что-нибудь. Отступи. Спрячься в лесу, а завтра я снова приду к тебе. Будем травы собирать вместе, захвачу пирог куриный, угощу тебя. Только воротись на поляну, дождись меня там. Пожалуйста… Погрузился он в раздумья свои, видела я, как тяжко ему было согласиться со мной. Снял пес накидку серую и протянул прямо в руки отрешенно. Тошно мне стало видеть его таким брошенным. - Нацу, - вдруг заговорил юноша и на вопрос на лице моем продолжил. – Мое имя Нацу. В стае прозвали так, потому что летом родился и с шерстью красной. Отец не нарекал. Но мне и так нравится. Он развернулся от меня и в лес зашагал, не оборачиваясь. Сначала на двух ногах, как человек, а потом на четвереньки упал и сбежал по-волчьи, шепнув напоследок: «Я буду тебя ждать, Люси.» А я стояла, накидку к груди прижимая, и глядела ему вслед, как дурочка. Сама прогнала, а теперь жалела. Щеки пожаром горели от мыслей о нем, все трепетало внутри, будто речка по венам журчала. На кончиках пальцев кололо иголками от прикосновений к нему… Ох, убереги меня, матушка, от боли, как бы не влюбиться мне в волка…