Капризы душевного равновесия
Между капризом и «вечной любовью» разница только та, что каприз длится несколько дольше.
О. Уайльд
*** Ретроспектива: 17 октября (полтора месяца назад)Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании. З. Фрейд
Джон Ватсон сидел у постели своей новой знакомой... Привезя её по адресу, указанному на бумажке, он вынужден был сделать то, о чём девушка просила его возле кафе, а именно влить в пострадавшую содержимое синего пузырька: ключей от квартиры в сумочке не оказалось. Почти сразу открыв глаза, незнакомка сделала непонятный жест рукой и долго что-то шептала, после чего дверь таинственным образом открылась. Ключи обнаружились на стойке в прихожей. То есть внутри. Скромная квартира была почти пустой – создавалось впечатление, будто её только что сняли. Джон помог девушке добраться до кровати и лечь: нужно было срочно обработать раны и сменить испорченную одежду. Его очень удивил тот факт, что при отсутствии вокруг вещей, характерных для обитаемого жилья, в большом платяном шкафу расположилась самая богатая аптечка из всех, что ему приходилось когда-либо видеть или пользоваться. Особенно если учесть, что полевые госпитали Афганистана снабжались весьма щедро! В том же шкафу Джон нашёл чистую одежду и стопку бактерицидных халатов, как будто специально поджидавших там раненых хозяек для принятия оных в свои бережно-стерильные объятья. Обработав порезы и сделав незнакомке перевязку, Ватсон отправился на кухню, где почему-то не был уже столь удивлён, обнаружив на полках шкафчика и в холодильнике запас продуктов, способный обеспечить как минимум десятидневный праздник не одному желудку. Возникало ощущение, что здесь основательно готовились к длительной осаде. Все расспросы, однако, пришлось отложить на потом. По двум причинам: загадочная пострадавшая провалилась в сон сразу после медицинских процедур, а желудок доктора уже час как упорно наигрывал злые арии голодного гостя. Решив блеснуть кулинарным талантом, пока пациентка отдыхает, Джон приступил к делу. Тем более что пообедать ему сегодня так и не удалось, а новая знакомая слёзно просила «спасителя» задержаться. Пришлось позвонить в клинику и отменить вечерний приём. Однако с сообщением подробностей инцидента полиции доктор почему-то решил повременить. Видимо, интуитивно. Порядок и свобода кухонного пространства встретили Джона холодно: после склянок, химикатов и человеческих органов, царящих на Бейкер-стрит, они казались странно непривычными. Поэтому, вопреки логике, удовольствие от колдовства над плитой не стало для Ватсона абсолютным – из-за вполне очевидного недостатка препятствий. Зато нашлось время подумать... …Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила сразу обоих! М. Булгаков
Доктор любил готовить себе и Шерлоку – часто не только завтрак, – особенно в дни, когда детектив в азарте какого-нибудь расследования в принципе забывал, что на свете существует еда. Умение заставлять друга принимать пищу всегда успокаивало бывшего солдата, и он терпеливо, как ребёнка, кормил Холмса чуть ли не с ложки. Ватсон предпочитал думать – а порой и намекать вслух, – что единственные в мире консультирующие детективы способны есть исключительно из рук своих блогеров, которые с первой же полупринудительной трапезы и, видимо, до скончанья времён «в ответе за тех, кого приручили». Встречные протестующие тирады неизменно сопровождались раздражённо-недовольным бурчанием: что-то о занудстве военных, привыкших к пыткам, дедовщине и завистливому насилию над личностью, многократно превосходящей мучителей своим интеллектом. На самом деле, в душе Джон давно уже понимал, что ради Шерлока готов на всё: быть его нянькой, апологетом, историком, мальчиком для битья, лечащим врачом, «невысоким другом», черепом для бесед, персональным снайпером, громоотводом (в случаях с полицией и прессой) – в общем, бронежилетом либо просто мишенью для вражеских пуль, предназначенных другу. Внешне стараясь держаться сурово, как и пристало взрослому мужчине, изломанному бессмысленной жестокостью войны, а также человеку, испытывающему «трудности с доверием», – внутри он был полон искренней благодарности по отношению к своему несносному кудрявому гению, который спас его от одинокого плена ночных кошмаров, бесцельного прозябания и неумолчной скуки мирных будней. То, что Шерлок в первый же день после знакомства взял доктора с собой «в игру», стало безусловным началом новой жизни. И, как подозревал Джон, не только для него самого, но и для «высокоактивного социопата». Хотя они почти не говорили об этом – спасение действительно оказалось обоюдным: только гораздо позже Ватсон понял причину, по которой так сухо и недоверчиво отнёсся к нему Майкрофт, узнав об их с братом невероятно скором сближении. Это была ревность! А ещё обида: Холмсы, будучи одиночками, всегда держались особняком, но при этом рядом друг с другом, несмотря на жёсткую соревновательную конкуренцию внутри семьи. И тут внезапно появился Джон, весь такой идеально вписывающийся в, казалось бы, невыносимую для обоих умников роль близкого человека, но вместе с тем откровенно полярный тому образу жизни, к которому привыкли братья. Ещё только встретившись в Бартсе глазами, они с Шерлоком уже совпали своими по-разному расхристанными душами: одинокими и скрыто-чувствительными, равнодушно-пресыщенными болью и подспудно жаждущими тепла. Как отдельные части единого паззла – два разноликих голоса одной мелодии. И он, Джон Ватсон, увёл Шерлока «из семьи» прямо под носом у старшего брата, забрав у Майкрофта опору, не дававшую Холмсам скатиться в пропасть и позволявшую каждому из них оставаться бесстрастным, не нуждаясь ни в ком другом. До определённого момента. Потому что как только Шерлок получил в подарок от жизни своего Джона, Майкрофт, с его осиротевше-снежным сердцем, тут же оказался невероятно уязвим. Со временем это стало очевидным даже для «ненаблюдательного» Ватсона, и пришедшее к нему понимание сразу всё расставило на свои места: Джон был счастлив сам, а потому искренне желал и политику скорейших перемен к лучшему... … Глубокие мысли значительно сократили процесс готовки, и по маленькой квартирке незаметно распространился божественный аромат мясного бульона, настойчиво дразня обоняние и гневно урчащий желудок задумчивого повара. В одноголосную фугу первого блюда гармонично вплеталась сольная партия поджаренного до румяной корочки картофеля, который томно раскинувшись лежал на сковороде в горячей компании золотистого лука и молодых грибочков, пылко ластящихся своими упруго-загорелыми шляпками к откровенно доминирующим брусочкам корнеплодов. Чувственную полифонию дополняли весенние запахи нежного латука и зелени, разделивших глиняное ложе цветастой салатницы с бодро хрустящими колечками свежего огурца и спелыми боками помидорчиков черри: их весёлые яркие полусферы вместе с жёлтыми ромбами и полосками сочного болгарского перца хаотично выглядывали из овощной массы, напоминая глазу сигналы маленьких непослушных светофоров. А на плите, щедро даруя свободу почти уже непрерывным струям жаркого пара, победоносно свистел незаметно вскипевший чайник – обязательный финальный аккорд любого английского кулинарного произведения. Можно было будить пострадавшую: созданная Джоном питательная симфония горячо жаждала не только зрительского внимания, но и срочной оценки своих потребительских качеств, неизменно определяющих успех любого из вечных искусств. Конец ретроспективы *** 1 декабря, вечер (около 19:00)Поделись улыбкою своей, и тебе её не раз ещё припомнят.
Лорд Люциус Малфой покидал особняк в районе Риджентс Парка, будучи до кончиков своих бесконечных прядей полон двойственных ощущений. Потомственный аристократ, чистокровный маг, один из сильнейших волшебников современности, сам обладающий немалой властью, – он никогда не думал, что на свете бывают такие магглы! Являясь ярым сторонником равных отношений и откровенно презирая грязнокровок (за исключением разве что коронованных особ), Люциус впервые столкнулся с несоответствием своих представлений о мире тому, что увидел воочию. Сегодняшняя встреча произвела на него взрывной эффект Бомбарды Максима, стократно применённой к каждой отдельно взятой клетке его насквозь слизеринского мозга. Премьер-министр, безусловно, предупреждал, что Майкрофт Холмс, как и его младший брат Шерлок, является весьма неординарным человеком, но лорд как-то не придал значения громким словам. С какой стати? Он прибыл сюда не за этим. И лишь пожимая руку Холмсу-старшему и глядя тому прямо в глаза, он понял, что имел в виду министр. Дело было отнюдь не во внешности (ничего выдающегося, хотя великолепный лоб мыслителя, глубокий проницательный взгляд, твёрдо очерченный упрямый рот и безупречно сидящий дорогой костюм цвета маренго, подчёркивающий цвет глаз, – всё в политике дышало скрытым превосходством и производило впечатление), а в мощном доминирующем интеллекте, который, казалось, освещал этого человека изнутри тысячью Люмосов. И он был – Малфой видел это! – так же самодостаточен, небрежно-лениво убеждён в собственной непогрешимости, образцово-неуязвим, высокомерен и внутренне властолюбив, как и сам Люциус. Страшно сказать, но хозяин встречи был практически идеален, являясь при этом всего лишь магглом! Мерлин, он даже умудрился всколыхнуть в малфоевской памяти школьные годы, когда юный лорд опытным путём собирал «доказательства» универсальности своих сексуальных предпочтений. Тогда, на заре жизни, выбор партнёра зачастую являлся лишь вопросом власти, утвердить которую можно было в том числе и таким способом. Однако нередко мыслями совсем ещё молодого аристократа владели вовсе не идеи лидерства, а вполне конкретные качества того или иного избранника, чья привлекательность в его глазах никак не зависела от приставки «мистер» или «мисс». Он хотел – и он брал, а всё остальное было неважно. С возрастом предсказуемо отпала необходимость кому-то что-то доказывать, однако безразличие к полу объекта, способного привлечь к себе внимание Люциуса, осталось. Малфою, можно сказать, повезло: природа дала ему больше других (а как же иначе!), наделив тягой не только к женщинам, но и к мужчинам. Всесторонне оценивая собственных «жертв», Люциус даже здесь чувствовал – заодно подтверждая и миру – свою исключительность. Однако нынешний случай заставил гордый разум усомниться в таком преимуществе тела, ломая все когда-либо установленные аристократом правила: надменный лорд и представить себе не мог, что способен на столь глупое безрассудство. В достаточно солидном возрасте заинтересоваться кем-то вне своего круга, да ещё так внезапно и остро – подобное «волшебное» событие выходило за рамки не только допустимого, но и реального! Сознание, моментально среагировав на импульс, услужливо подкинуло Малфою иллюстрации из только что состоявшейся встречи: бесконечная сладко змеящаяся улыбка на лице мистера Холмса, отточенные до совершенства движения, изящно изогнутые кисти рук, которыми тот разливал чай... Политик явно наслаждался процессом, превращая простое обыденное действие в своего рода эротический мини-спектакль. Салазар его прокляни, даже Нарцисса не умела делать это столь красиво и вдохновенно, как сей представитель ненавистного Люциусу общества. Это было уже слишком! Незамедлительное Круцио за откровенное признание маггловского превосходства казалось сейчас Малфою вполне уместным. Необходимо было срочно взять себя в руки: несмотря на безусловную мозговую привлекательность и высокое положение мистера Холмса, у потомственных магов всегда существовали свои твёрдые (ох, и ещё какие!) принципы… которые в любой ситуации должны оставаться непокобели... непоколебимыми. Да и вопиюще непростительных мыслей на сегодня было более чем достаточно! А всё потому, что этот на редкость неординарный маггл, явно не нуждающийся ни в какой легилименции, чтобы «прочитать» собеседника, оказался таким... притягательным?.. желанным?.. В волшебном мире, пожалуй, он превзошёл бы и Дамблдора, и Тёмного Лорда. И уж конечно был бы слизеринцем! Всё, хватит! Слава Мерлину (будь он неладен), мистер Холмс принадлежит к чуждой любому уважающему себя колдуну маггловской касте, так что вести себя с ним надо соответственно: спокойствие и холодная вежливость до тех пор, пока миссия не будет выполнена. А после её окончания необходимо просто о нём забыть. Не так ли, Люциус?.. *** 4 декабряЛучший способ избавиться от искушения – поддаться ему. Оскар Уайльд
За три дня, пролетевших с момента первого пришествия сиятельного лорда Малфоя в жизнь политического гения, внутри последнего успело расцвести и окрепнуть чувство стойкого раздражения и неудовлетворённости: холодный аналитический ум Холмса-старшего, терзаемого бессильной злостью на самого себя, всячески заставлял политика признать, что он испытывает к надменному аристократу непреодолимую тягу. Не помогли ни профессионалы из элитных эскорт-услуг, ни новые тренажёры, ни чтение на ночь томика отвратительно-слащавой французской поэзии, ни даже удачно спровоцированный конфликт на Ближнем Востоке. Последний случай, когда Майкрофт хотел чего-то так же сильно, как сейчас – оказаться на месте трости Люциуса Малфоя, любовно поглаживаемой хозяином во время вышеупомянутого визита, произошёл с ним ещё в детстве... Будущему политику тогда только исполнилось пять, и родители взяли его с собой в Штаты. Возможно, Америка так и осталась бы для юного вундеркинда огромным, разумно устроенным, но скучноватым деловым миром, если бы не одна встреча. Буквально перед отъездом из города со смешным названием Альбукерк отец привёл Майкрофта познакомиться с «дядей Биллом», которого хитрый ребёнок, сделав вид, что не выговаривает буквы, окрестил поначалу дебилом. Но стоило мальчику увидеть на «дебильном» столе микрокомпьютер, как он забыл обо всём на свете. Отъезд из страны брутальной части семьи срочно пришлось отложить (домой отправилась одна мама), поскольку вырвать юного гения из плена чудо-аппарата и программы, которую писал к «игрушке» моментально повышенный в звании «дядя де Билл», не представлялось возможным. Это была любовь с первого взгляда! За какую-то пару-тройку дней Майкрофт не только разобрался в тонкостях программирования и указал на ошибки в двухмесячном труде своего американского «дядюшки», но ещё и подкинул обалдевшему молодому бизнесмену идею собственной операционной системы, а также изрисовал одну из стен офиса масштабными планами развития компьютерного обеспечения на ближайшую пятилетку. При этом «предусмотрительный» малыш весьма сожалел, что не умеет – пока! – делать прогнозы на срок, превышающий его собственный возраст. Эта печальная исповедь завершила пребывание мужской половины семейства Холмсов в обители будущего миллиардера, и отец с сыном вскоре отбыли на туманную родину. А через месяц в Лондон пришло известие, что не лишённый благородства «дядя де Билл» увековечил сногсшибательный исторический визит маленького англичанина в свою жизнь тем, что зарегистрированная им компьютерная компания получила имя Майкрософт. Однако в личном благодарственном письме мистера Гейтса название фирмы трактовалось создателем как «МАЙКРОсоФТ» (или «открытая при соавторстве Майкрофта»), что немедленно обеспечило мальчику домашнее прозвище «на ближайшую пятилетку». С тех пор прошло тридцать пять лет... И вот сейчас схожее по мощности цунами нахлынуло на внешне невозмутимого политика, изгоняя из его снежной головы все мысли, кроме тех, что имели отношение к платиноволосому красавцу. Единственным успокоительным средством для омрачённого эмоциями Холмса стала математика: проведя несложные вычисления, Майкрофт вывел формулу, согласно которой сила его желания оказалась величиной, обратно пропорциональной продолжительности самого безумия. Вывод весьма утешал, тем более что лишним его подтверждением являлся как раз тот самый детский опыт, когда необузданная страсть маленького вундеркинда к персональному компьютеру вдруг резко угасла ровно через три дня после своего возникновения. С помощью полученных данных Холмс рассчитывал значительно сократить и период нынешних мучений: для этого следовало как можно лучше изучить предмет своего внезапного беспокойства, разложить всю информацию по полочкам и, оставив из эмоций лишь чувство выполненного долга, вернуться, наконец, к привычно-умиротворяющему ритму бытия. Однако не стоит думать, что энергичные попытки избавиться от сердечного хаоса сумели вытеснить из головы Майкрофта заботливые мысли о брате: проведя с Шерлоком предварительно-разведывательную беседу, политик уже вовсю занимался «технической» частью решения выявленной проблемы. Правда, «случайно» оказалось, что собственный гениальный план по нейтрализации чувств успешно вписывается в общий круг задач, поэтому знамя братской помощи позволило Холмсу-старшему дополнительно повысить рвение в организации второй встречи с объектом своей непристойно-назойливой страсти. Заодно совместив её с обедом. Что именно придётся совместить с едой – встречу или страсть, – автор идеи временно оставил за кадром. Даже для самого себя. И поскольку первоначальный визит состоялся на территории Майкрофта, то выбрать ресторан он любезно предложил своему искусителю. Мистер Малфой назвал «Гордон Рэмзи», настояв при этом, что позаботится обо всём сам. Если Холмс и был удивлён, то ничем себя не выдал. Его радовало, что, отдав предпочтение французской кухне, новый знакомый – в первый раз с момента их встречи! – проявил себя хоть мало-мальски, но предсказуемо. А то, что место было весьма престижным и дорогим, – что ж, пришёл черёд лорда брызгать пафосом. ***Для взрослых настольных игр требуется только стол.
Положа руку на сердце, Майкрофт обладал не слишком большим опытом в деле соблазнения властных, самолюбивых, надменных и безупречных красавцев. Словом, таких, как он сам (за исключением, пожалуй, последнего пункта). Но именно сегодня этот последний пункт почему-то заставлял политика чувствовать себя «Титаником» перед встречей с «любимым» айсбергом. Общение с ослепительными работниками службы эскорта, разумеется, не могло служить опытным примером для предстоящего свидания. Помимо отсутствия всяких чувств к не испорченным интеллектом представителям плотского ремесла, имелись и другие существенные несоответствия с нынешними целями. Во-первых, идеальная внешность аполлонов по вызову банально являлась частью их профессиональных обязанностей, вызывая в правительственном гении не более чем эстетический интерес. А во-вторых, в эти же обязанности входило и выполнение любых капризов клиента, что не требовало от последнего никаких дополнительных телодвижений. Ни эмоциональных, ни умственных. Всё происходило согласно прейскуранту и в строгом соответствии с желаниями заказчика. Таким образом, выходило, что нужного опыта Холмс не имел вообще. Как сказала бы по этому поводу незабвенная Ирэн Адлер: «"Имел", очевидно, звучит неделикатно». Деликатный вариант, согласно версии «этой женщины», предполагал ужин, а кому же ещё доверять в таких вопросах, как не специалистам? Но пригласить на ужин – или, в данном случае, на обед – оказалось даже не половиной дела. Лозунг всё той же Ирэн Адлер – «Мозговитость теперь сексуальна!» – неумолимо обнажал самую суть проблемы: этой редкой, не заразной для англичан особенностью (то есть умением думать) в данном случае обладали оба партнёра, причём на самом высоком уровне и в достаточно равной степени. Это досадное обстоятельство грозило участникам грядущей встречи либо чувственным апокалипсисом в отдельно взятом закрытом помещении, либо воплощением в жизнь ещё одной фразы пресловутой доминантки: «Я бы имела вас на столе прямо здесь, пока вы дважды не попросите пощады». Но данный вариант событий, по мнению Майкрофта, больше подходил для интимной домашней обстановки, нежели способен был плеснуть обыденности в аквариумную атмосферу публичного ресторана. В итоге политик посчитал необходимым во что бы то ни стало снизить риски и одновременно запастись хотя бы минимальными преимуществами. ***Наши прихоти куда причудливее прихотей судьбы. Франсуа де Ларошфуко
Майкрофт никогда раньше не пользовался допингами: просто потому, что в этом не было необходимости. Спиртное в счёт не шло, так как являлось исключительно лёгким релаксантом в обычные дни и средством с эффектом противоядия в праздники, когда с помощью приятной градусной жидкости можно было хоть как-то уравновесить отрицательную карму обязательного, тягостно-вынужденного пребывания в кругу семьи. И вот впервые политик задумался над тем, что, вероятно, придётся отступить от прежних правил и «взять помощь зала». Как человек образованный Майкрофт был прекрасно осведомлён, что любовное влечение – процесс химический (к тому же Шерлок, неустанно читающий краткие лекции на данную тему при каждом удобном и неудобном случае, всё равно не позволял забыть об этом). Поскольку «химия» в отношении лорда Малфоя возникла сразу, то логично было предположить, что устранение главного из раздражителей – запаха – приведёт к более успешному исследованию объекта страсти, позволив Холмсу целиком игнорировать отвлекающий фактор. Зрительное восприятие, конечно, тоже беспокоило политика, но в гораздо меньшей степени, нежели обонятельное: красивые мужчины, как уже отмечалось ранее, попадались ему довольно часто. В этой связи Майкрофта невероятно радовало выбранное им в своё время служебное поприще. Негласно курируя секретные правительственные службы, Холмс имел доступ ко всему, что уже создало человечество в помощь проявляемому им же самим любопытству (разумеется, с благородной целью облегчить простым смертным бренное существование), а также к тем новинкам, которые ещё не полностью прошли тестирование или находились на последних стадиях разработки. Одним из таких современных гаджетов являлись беруши для носа, в недалёком будущем обещающие стать революционной заменой противогазу. Опять же – в отдельных случаях. Это элегантное изобретение предназначалось, прежде всего, для дипломатов, работающих под прикрытием, а также для людей из высшего общества, не обладающих желанием и возможностью таскать за собой мешок с допотопным солдатским оборудованием, но могущих, в силу обстоятельств, попасть в экстремальную ситуацию. Проект считался незавершённым, но в данном случае Холмса вполне устраивали уже имеющиеся результаты: беруши были невидимы для окружающих, просты в использовании и миниатюрны. А что самое важное – они полностью исключали проникновение информации о внешних запахах к обонятельным рецепторам и нейронам, передающим электрические импульсы в соответствующую зону коры головного мозга. При этом человек мог дышать абсолютно свободно. Конечно, Майкрофт был человеком стойким и обладал твёрдой волей и железным характером, однако события последних дней несколько пошатнули его уверенность в личной способности одновременно держать своенравные чувства в узде и мыслить при этом чётко и быстро. Подобная напасть оказалась для неподготовленного к бурным страстям Снеговика настоящим форс-мажором, а потому вполне могла бы оправдать и более радикальные меры, нежели выбранное им безобидное устройство. Итак, заветная маленькая коробочка уютно расположилась в кармане пиджака, постепенно возвращая Холмсу былую уверенность. Правда, оставался ещё магический протяжно-бархатный голос мистера Малфоя – афродизиакальный фактор, перекрывающий даже идеальную внешность невыносимо блестящего аристократа. Однако, превращая организм в нелепую вешалку для секретных устройств, нельзя было забывать и о собственном достоинстве: заткнув ещё и уши, Майкрофту пришлось бы читать по губам… что неумолимо повлекло бы за собой дополнительные проблемы. Во-первых, Холмс давненько не практиковался в искусстве лип-ридинга, а во-вторых – и это главное! – при довольно близком расположении тел за обедом Малфой вполне мог сделать преждевременные выводы относительно истинных намерений своего визави. Ну, или у него сложилось бы о Майкрофте в корне неверное представление. Ведь посудите сами: какая мысль раньше других способна возникнуть у человека, если во время разговора собеседник только и делает, что пристально пялится на его губы? От подобной перспективы Холмса слегка передёргивало. Нет, придётся, видимо, обойтись назальными средствами, а многократно упомянутую внешность постараться пережить «вживую», тем самым приберегая использование крайнего бонуса – имиджа кота Базилио – на чёрный день. Хотя линзы для глаз, искажающие восприятие действительности по примеру кривых зеркал, Майкрофт себе всё-таки раздобыл: они давно уже лежали в его домашнем сейфе. Мало ли, чем чёрт не шутит.