Вишневая наливка

О приезде Эамона в Денерим Логейну донесли после обеда. Очень, надо сказать, вовремя – если учесть, что до Собрания оставался ровно день. Кэт закончила изыскания в столице, если не считать обыска в поместье Хоу, запланированного на сегодняшний вечер. Сержант уже два дня как вернулся из Хайевера, привез уцелевшего в резне слугу Брайса Кусланда – тот целый год прятался на хуторе у троюродной тетки, не решаясь вернуться в замок, несмотря на обещанное Хоу помилование «всем невольным пособникам предателя», потому и остался в живых. А все банны, не замешанные в махинациях Хоу, получили анонимные письма весьма интересного содержания. Письма эти составляла Анора – ей куда лучше удавались намеки, недоговоренности и прочие дипломатические тонкости. А писал ее же доверенный секретарь, усмиренный маг, к тому же – немой. Усмиренные маги, как оказалось, умеют не только наносить руны, но и чудесно подделывать почерк. Допустим, под эрла Эамона… От интриги, в которую он ввязался ради Дани, у Логейна шла кругом голова. Зато он чувствовал себя непривычно живым – что не могло укрыться от вездесущего Хоу. Сегодня за обедом он очень подозрительно интересовался, с чего это дорогой друг столь странно себя ведет? Посещает бордели, общается с Воронами… кстати, уже не по поводу ли антиванской принцессы? «Ах, принцесса», – Логейн сделал мечтательно-придурковатое лицо и ничего толком не ответил. Зато Анора в десятый, наверное, раз за последнюю неделю поинтересовалась, когда же она увидит Натаниэля? Право слово, ей уже начинает казаться, что Нат вовсе не торопится к своей невесте. А то, быть может, Нат вовсе не желает взваливать на себя тяжкую и неудобную корону? Хоу сделал возмущенные глаза и в десятый же раз посетовал на засилье пиратов у берегов Марки, зачастивших к Ферелдену кунари и ужасную погоду. Иначе бы Нат уже давно, с радостью, и никак иначе! Анора верила, волновалась и обещалась непременно что-нибудь предпринять в адрес пиратов и погоды. Выглядело очень правдоподобно, если не знать, что лишь позавчера ей доставили копию письма младшего Хоу отцу. В простых солдатских выражениях Нат Хоу предлагал отцу кое-что сделать со своими безумными амбициями, а сына своего оставить в покое. Молодец мальчик, подумал Логейн и забыл о нем. Он бы с удовольствием сегодня забыл и о Собрании, а главное – о Дани. С каждым часом ему все больше казалось, что делает он все не то и не так, что Данира своим бегством однозначно дала понять, что ей не нужен старый влюбленный индюк иначе, как в качестве подмоги в деле борьбы с Мором и мести Хоу. Ведь будь все не так, она бы нашла способ дать о себе знать?! Ведь она рядом, всего в трех кварталах – в поместье лиса Эамона… Логейн уже был готов наплевать на все, пойти и выяснить прямо, ясно и без проклятых дипломатических уверток. Но пока Кэт не вернулась, он не мог отпустить Хоу. И они с Анорой попеременно вот уже четыре часа развлекали скользкого хорька беседами о славном прошлом и еще более славном будущем, выдержанными винами, чуть ли не танцами и фейрверками. Хорек делал вид, что ему безумно интересно по третьему разу обсуждать промахи орлейцев в битве при реке Дейн и по десятому – предположительную тактику Эамона на завтрашнем собрании. Собственно, Логейн был уверен, что именно из-за Эамона хорек и торчит во дворце, как гвоздь в подошве, не выпуская дорогого друга из виду более чем на пять минут. А то вдруг договорятся за спиной Хоу? К исходу пятого часа дружеской беседы Логейн понял, что если Кэт не вернется прямо сейчас, а Хоу скажет еще хоть слово о том, как он сожалеет о предательстве Брайса и собственной глупости, не позволившей предотвратить и удержать – Данира не получит завтра своего подарка. Потому что он убьет Хоу вот прямо здесь, в портретной галерее Тейринов, голыми руками. К счастью, Хоу был слишком увлечен выбором места для семейного портрета: король Натаниэль, королева Анора и отцы-регенты, Хоу и Мак-Тир, за троном, как надежда и опора. Дерьмо. – Ты что-то сказал, дорогой друг? – обернулся Хоу. – Э… думаю, этот угол – плохое место. Основатели новой династии должны быть видны народу. И портреты наших внуков, для них надо место посветлее. – Да, внуков – непременно! – умильная улыбочка на лице хорька выглядела так погано, что чесались кулаки, а Нат, неплохой, в общем-то, мальчишка, уже казался таким же скользким гадом, как папаша. – Рядом с портретом Каленхада будет в самый раз. Драку с неизвестным исходом, – потому как в дальних концах портретной галереи точили лясы стражники Логейна и стражники Хоу в строго одинаковом количестве, – предотвратила Анора. Добрая, любимая девочка пришла спасти старого отца из болота дипломатических игр. – Отец! Тейрн Хоу! – Она укоризненно изогнула брови. – Вы же обещали не засиживаться допоздна! – О, моя милая королева, простите, это я виноват. – Хоу развел руками и поклонился. – Заговорил, наверное, до смерти. – Ты права, Анора, пора мне отдохнуть. – Логейн привлек дочь к себе, поцеловал в лоб. – Доброй ночи. – Добрых снов, отец. А мы с тейрном еще немного задержимся. – Совсем немного, дорогой друг, – кивнул Хоу: ему явно не хотелось отпускать Логейна гулять без присмотра, и, будь его воля, он бы до самого Собрания засадил его в клетку. А может, и не только до Собрания. – Завтра мы все должны быть полны сил. Наконец, между Логейном и хорьком оказалась дверь. Крепкая, массивная дверь. И вторая. И третья. Только где-то на половине дороги до регентских покоев Логейн смог согнать с лица застывшую улыбку. И то – пришлось ладонями растереть сведенные скулы. Дерьмо. Дерьмо! И где же, наконец, Кэт?! Коутрен нашлась в его покоях. Сидела в кресле, обмотанная бинтами крест-накрест, и перебирала наваленные на стол бумаги. У стола стоял сундук, наполовину полный свитками, папками, шкатулками. А между креслом и камином, на любимой медвежьей шкуре, валялось тело. Мужское. Навзничь. От двери были видны лишь грязные босые пятки, окровавленные штанины и связанные впереди руки; голову и верхнюю часть тела скрывало кресло. – Милорд, – Кэт подняла на него красные, обведенные темными кругами глаза, сделала попытку встать. Логейн махнул ей: сиди. Едва дождался, пока ординарец расстегнет пряжки и поможет выпутаться из лат, упал во второе кресло. Кэт тут же протянула десяток листков. – Не могла сразу дать знать, что вернулась? – проворчал он, читая подписи на письмах: сэры и банны вперемешку с бандитскими кличками. – Этот Хоу всю душу вынул, хорек. – Простите, милорд, – раскаяния в ее тоне не было ни на медяк, да Логейн и не ждал. Кэти умница, Кэти понимает, что иногда милорду надо просто поворчать. – Да, я нашла кое-что еще весьма интересное. – Вот это, что ли? – не отрываясь от писем, Логейн махнул на тело. – Именно. Остальных узников я выпустила, чтобы походило на общий побег. Среди них, кстати, был брат банна Альфстанны. Логейн нахмурился. – Это слишком даже для Хоу. – Посадить в клетку и пытать собственного сына – тоже слишком, милорд. Логейн еще несколько мгновений смотрел в донесение о подавлении мятежа против короны на севере Хайевера, – читай, восстания верных Брайсу рыцарей против убийцы и узурпатора, – не понимая, о чем это говорит Кэт. Скользнул взглядом по связанным рукам. Поднялся. Обошел стол и кресло. Это в самом деле был Нат Хоу. Крючковатый нос, запавшие глаза, обострившиеся скулы, корка грязи и крови на лице и на подранной рубахе, спутанная и мокрая пакля волос. – Он жив, милорд, – сказала Кэт, когда Логейн хотел уже наклониться и проверить, дышит ли ублюдок. – Целитель его подлатал, обещал, что очнется часа через два. – Значит, то письмо было для отвода глаз, – пробормотал он, прикидывая, какую еще интригу завертел скользкий хорек, и насколько велики ставки, раз он рискнул собственным сыном. – Сдается мне, лучше бы был мертв. – Он не хотел даваться живым, милорд. Кричал, что вы с его отцом заодно, губите Ферелден и сами не понимаете, что творите. Что-то еще о Стражах, но мне пришлось его вырубить. Хмыкнув, Логейн вернулся обратно в кресло. – Хорошая игра. Только не понимаю, зачем. – Быть может, не игра, милорд? Здесь записи Серых, какие-то склянки. Похоже, Хоу нашел… Не дослушав Кэт, Логейн полез в сундук, вытащил сразу три потрепанные книги в кожаных обложках с грифонами, принялся жадно листать самую новую. Имена, даты, события – вся история возвращения Серых в Ферелден, все по-орлейски. Другим почерком – смерть Женевьевы, назначение нового командора – и снова смена почерка, смена языка. Дункан писал по-ферелденски. Записи закончились за месяц до Остагара. Вверху страницы было, зачеркнутое трижды: «Он проснулся. Это Мор. Проклятье. Стражи - одни сопляки. Я должен убить его? Я не нанимался подыхать героем!!!» Дальше - список предполагаемых рекрутов. Вторым из десятка стояло «Д.Кусланд? лучше бы Фергюс, но помрет же», в самом конце было торопливо, в столбик: «объясниться с Мак-Тиром (зачеркнуто, что-то приписанное рядом замарано дочерна) найти договоры в Коркари выдрать мальчишку, вернуть домой вместе с армией объясниться, гарлок ему в зад, с Мак-Тиром!!! Проклятье! Как можно быть таким слепым ослом?! Пусть бы сам нажрался скверны и подыхал в обнимку с гребаной ящерицей! Ненавижу!» (криво, дважды зачеркнуто, но разобрать можно) Половина страниц осталась пустой. – Слепой осел – это про Кайлана или про меня? Наверное, все же про меня… – хмыкнул Логейн, закрывая дневник командора Серых и отгоняя остро бьющийся в висках вопрос: Дани или Алистер? Алистер или Дани?! Кто из них подохнет в обнимку с гребаной ящерицей?! Мудрая Кэт не услышала, занятая горой бумаг на столе. А Логейн принялся листать самый старый дневник, написанный по-ферелденски, прицельно выискивая упоминания об Архидемоне и стараясь не думать. Пока не думать. Нашел. Почти в самом начале: «…Архидемона это нажье дерьмо?!» Логейн вернулся к началу страницы, разобрал текст внимательно – мешали завитушки, столь любимые гномами. Речь шла о чуть не сорвавшемся посвящении в Стражи: кто-то напился и перепутал пропорции крови порождений тьмы и крови Архидемона, и потому рекруты чуть не погибли, а запас крови Архидемона сократился на треть. Давно почивший командор возмущался распустившимся молодняком, падением нравов, боевой подготовки и дисциплины, а под конец задавал риторический вопрос: «если начнется Мор, как сукины дети будут убивать Архидемона? Они ж к нему и подойти не смогут!» А заодно приводил правильную пропорцию: «одна капля на склянку, а не одна склянка на каплю, нажье дерьмо!» Заложив дневник первым попавшимся письмом, Логейн откинулся на спинку кресла и с силой потер лицо. В голове было пусто и гулко, и больно, и тяжело – и совершенно не хотелось признаваться себе, что слепой осел и есть. Надо было выслушать командора Дункана, когда тот хотел поговорить в Остагаре. Просто забыть на четверть часа о том, что погибли Кусланды, что Кайлан с подачи этого шпиона ведет армию на убой – и выслушать. Дерьмо. Нажье. Если б тогда выслушал – быть может, он бы и про Дани сказал. И вместе бы они выпороли клятого упрямого мальчишку, и спасли бы армию, и… проклятье! Никаких если! – Милорд? – тревожно спросила Кэти. – Что случилось, милорд? – Мне надо выпить. Немедленно. – Он на миг замер, поняв, что именно так и надо. Да. Немедленно. Лишь бы Хоу спер все необходимое, и не побил… проклятые Хоу! Он кинул Кэти дневник. – На, прочитай. Пока Кэти разбирала завитушки, он приложился к кувшину с вином, а затем принялся копаться в сундуке. Склянки нашлись быстро – в старинной шкатулке с грифоном, холодной на ощупь: магическая защита. Из девяти склянок восемь были пусты, а в девятой оставалось меньше половины. Кровь была черной с болотно-зеленым отблеском, пахла резко и тошнотворно. Логейн поспешил закрыть пробку и задумался: кровь Архидемона есть, но где в столице взять кровь порождения тьмы? Моровая орда еще не подошла к Денериму, и, даст Создатель, не подойдет еще долго – не зря ж отводил остатки армии от Остагара и целый год набирал рекрутов и ополчение. Не придумав ничего, он снова приложился к кувшину с вином. Слегка, на пару глотков – этой ночью нужна трезвая голова. А завтра – тем более.