Дурная педагогика

Всё началось с того, что он так и не стал психологом. Настоящим психологом, в смысле. И только по собственной глупости. Он надорвался на экзаменах, банально вложил слишком много сил в зубрежку, слишком много нервов истратил, пока ждал результатов, имел слишком высокие ожидания и, как следствие, был разочарован. Он подал документы, тоскливо осознавая, что в очереди он далеко не первый. Тоскливое ожидание длилось до первой волны зачисления, а когда она схлынула, картина стала куда более обнадеживающей. Теперь он мог испытать удачу. Можно было забросить оригиналы туда, куда он действительно хотел, но он поступил глупее. Сдался. Просто отвез бумаги туда, где точно проходил, и уехал из города. Так он оказался в статусе будущего педагога-психолога. Учиться ему даже понравилось. Группа из одних девчонок, почти все преподаватели — женщины. Очень льстило его больному, похожему на кривое, колючее дерево самолюбию, среди них он был маленьким, злым, саркастичным богом, внимания которого они добивались разными способами. И его это устраивало. Детей Ларин не любил. С другой стороны, он быстро открыл для себя, что это и не нужно. Главное — желать им добра, а добра он им желал из самого корыстного интереса. Это, в конце концов, общество, в котором ему потом жить. Да и свои плюсы в работе в учебном учреждении обнаружились быстро. Он, мужчина, был там чем-то особенным, словно неведомая зверушка. К нему тянулись дети, к нему с интересом и одобрением относились работницы школы, от молодых и привлекательных до пожилых и матерых. Ларин чувствовал себя звездой. Он, никогда не выделявшийся мужественностью на фоне других парней, здесь отыгрался, кажется, за все прошедшие годы. Кроме того, работа в школе сулила перспективами и социальными гарантиями. Вот только найти её оказалось непросто. Школьные психологи не были особенно востребованы, особенно только после института. Пришлось последовать дружескому совету старших товарищей и, наплевав на этику, соглашаться на «дополнительные услуги», как про себя называл их Ларин. «Дополнительные услуги», как оказалось, педагог-психолог мог оказывать самые разные. Всю ширину их спектра Дима осознал, когда женщина-директор прямо во время собеседования мягко погладила его по бедру рукой со столь остро заточенными ногтями, что Ларину захотелось проверить, не порвала ли она ему брюки. Нет, на такое он не согласился бы даже под угрозой голодной смерти. Нужно было искать более щадящие варианты. И один такой ему подвернулся. Школа недалеко от дома, работа только со старшей и средней школой... Это место было хорошо всем. Кроме того, что «в довесок» к этой работе мечты шёл одиннадцатый Б, лишившийся этим летом классного руководителя. Учительница ушла в декрет, оставив класс на произвол судьбы, и школьная администрация была твердо намерена спихнуть двадцать пять потенциальных выпускников своего замечательного учреждения на будущего школьного психолога, поручив тому не только опекать этих без пяти минут взрослых, но и вести у них биологию, потому что впихнуть ещё уроков в сетку нервной, похожей на маленькую собачку биологичке было уже просто невозможно. И Ларин согласился. Ему, конечно, обещали, что ему и вспоминать-то о классе особо не придётся. Учебный план дадут, сиди себе, зачитывай текст, а тесты проверить раз в месяц — дело вообще плёвое. И вообще, кому надо — у того давно репетиторы, а кому не надо, так чего с них требовать-то вообще? Что касается классного руководства, то Ларин рассчитывал, что они с классом сойдутся на том, что чем меньше они друг другом интересуются, тем больше выгоды для всех. Одиннадцатый класс — ребята самостоятельные. Их не надо, как перваков, за руку водить в столовую, звонить чуть что их родителям и вытирать сопли. Дима искренне надеялся спрятаться в чудесном кабинете, который ему выделили, и забить на них огромный, как список его должностных обязанностей, болт. Главное — не дать сесть себе на шею. А это он делал мастерски. Уж если его чему-то по-настоящему научил ВУЗ, то именно этому. Взглянуть в лицо опасности предстояло первого сентября. До этого он стойко перенёс «подготовку к учебному году». Таскал стопки книг в класс, помогал двигать парты, даже лазал на стремянку вешать шторы и помогал разобраться с техникой, за что был всячески обласкан педагогическим коллективом, практически полностью состоящим из женщин. Во вкусе Ларина, правда, было всего три, но остальные регулярно поили его чаем со всякими съедобными ништяками, так что он был лишён необходимости добывать себе пропитание, что было очень полезно для проживающего самостоятельно холостяка. Без детей в школе было хорошо и тихо. От начала учебного года Ларин ждал худшего, если уж быть откровенным. Особенно от своего «одиннадцатого Б», о котором отзывались сдержанно-напряженно все, с кем он успел поговорить. Настолько сдержанно и настолько напряженно, что Ларину начало казаться, что его обманывают, и их прошлая «классручка» не ушла в декрет, а свалилась с нервным срывом. Но пока не попробуешь — не узнаешь, верно? Первого сентября его тепло поприветствовали, проинструктировали относительно того, что нужно сказать на приветственном классном часе, а завуч пообещала заглянуть таким тоном, что Дмитрий сразу понял — она будет избегать его до конца дня. Ну да ничего, ему же легче. Его воткнули на то место, где на асфальте значилось «11 Б», прямо возле немолодой, напряженной руководительницы одиннадцатого А. Она зачем-то схватила Диму за руку и сжала его кисть до хруста. Видимо в знак моральной поддержки. От таблички с номером и буквой, которую полагалось держать для сбора своих, Дмитрий избавился сразу. Вот ещё. Сами найдутся, а кто потеряется, тот вообще должен был уйти учиться в ПТУ. На площадку перед школой начали стекаться дети. У начальной школы линейка проходила раньше, так что самыми мелкими оказались пятиклассники, едва торчавшие из-за своих букетов. Первыми являлись младшие, с мамами, папами, братьями, сестрами и даже домашними животными. Ларину оставалось только радоваться, что вся эта шумиха теснится к другому краю площадки. Но вот потихоньку начали появляться ребята постарше. Семиклассники с усами, девятиклассницы с вываливающимися из светлых блузок «вторичными половыми», высоченные ученики десятого... Вот в ворота ввалилась группа, решительно направившаяся и в их сторону, но в толпе Ларин мгновенно потерял их из виду. Впрочем, его не волновало. Гула становилось всё больше. Ларин рассматривал детей, размышляя о том, как похоже всё происходящее на огромный муравейник, и не заметил движения позади себя до тех пор, пока на плечо ему не легла чья-то тяжелая рука. Инстинктивно дернувшись, Дмитрий сбросил с себя лапищу одного из учеников и только затем развернулся. - Слышь, ты новенький что ли? - уточнил паренек, рассматривая Диму с подозрением. Разница в возрасте у них действительно была невелика, а Ларин «неплохо сохранился» для своих лет, так что подобное допущение было закономерным, но почему-то Дмитрию оно не понравилось. - Вообще-то, молодой человек, я ваш новый классный руководитель, - добавив в голос весь лёд, на который он только был способен, уведомил Ларин, непонятно зачем оправляя свой пиджак. - Серьёзно? - парень прищурился, явно силясь понять, могут ли эти слова быть правдой. А ведь подростки уже хорошо должны понимать, говорят ли им правду или шутят. Но, видимо, не все тут сообразительные, не все. - Хованский! - в зачатке оборвав язвительный ответ Ларина, завуч спорхнула со ступенек школьного крыльца и оказалась между Дмитрием и его непонятливым собеседником. - Ты несёшь первоклассницу, не забыл? - Он её уронит, - не удержался от ехидного комментария один из парней, стоявших возле Хованского. - Или украдёт, - поддержал шутку второй, и оба они загоготали. Отмахнувшись, завуч вскарабкалась обратно, побежав видимо за упомянутой первоклассницей. - Всё, открылись соревнования по остроумию? - уточнил Дмитрий, которого только достаточно бедная мимика спасала от того, чтобы выражением своего лица показать, что он думает по этому поводу. - А они у нас не закрывались, - Хованский, видимо не особо переживал из-за своей недавней оплошности. - Хотите потягаться с нами?