***
Разводить костры в парках Кермаша — обычное дело. Никто из стражи не прибежит, чтобы штрафовать тебя. Только не в этом парке. Ульва выросла среди этих больных, изогнутых стволов деревьев, запаха смрада и черного неба, лишенного из-за городских огней звезд. Её юность прошла именно здесь, а детство сгорело в самом большом костре, который этот мир называл Танаквиси. Когда-то этот мертвый город был домом, родиной, жизнью и верой, но у каждого дома есть свои странности. У Танаквиси их было слишком много. Только сейчас, сидя на старой деревянной лавочке и наблюдая за языками пламени, ничего внутри неё не отзывалось ни гневом, ни скорбью. Дом сгорел, но пепел семьи всегда был с ней, хорошо спрятанный в подвеске. — Должно быть, я слишком долго среди серых, — едва слышно произнесла карательница. Но она знала, что время здесь ни при чем. Сивис всего на пару лет раньше неё вступил в орден, но до сих пор был наполнен чувствами, как и всякий человек. Ульва поморщилась, вспоминая странные перепады настроения друга. По её мнению, он давно должен был отказаться от идеи носить чужое имя. Мертвые должны быть мертвы, а не сидеть на шее своих живых друзей. Ей ли не знать, как порой живучи мертвецы. Зашуршал под чужими подошвами гравий, и она привстала, встречая гостей. То, что это будут её знакомые, она не сомневалась. В Тенистом парке сложно встретить кого-то случайно, а чтобы найти кого-то, нужно точно знать дорогу. Но она ошиблась. Из-за поворота вышла высокая фигура человека с серой кожей. Ульва сама была рослой, но незнакомец все равно оказался выше на полголовы. Холодный взгляд синих глаз лишь напомнил карательнице истории с родины Сивиса, где народы верили, что у смерти синие глаза. — Ты пахнешь гарью, — прошипел незнакомец, оставаясь в тени зарослей так, что свет от костра его практически не касался. — Но ты не из Драшей. — Без понятия, кто эти… милые люди, — едва улыбнувшись, ответила Ульва. Мгновение серокожий всматривался в лицо торговки, словно выискивая что-то знакомое, но за застывшей полуулыбкой трудно было увидеть хоть что-то знакомое ему. — Ты помнишь меня? Прищурившись, карательница разглядела знакомые черты, которые надеялась больше не увидеть в этой жизни. — В мире не так много полукровок, как ты иногда думаешь. Мне довелось повидать много городов. Мужчина полностью вышел из тени, подставляя себя свету костра. Он скинул с плеч иссиня-черную накидку, а вместе с ней и ту часть магии, что окутывала его тенью, скрывая следы и запах. Йозар редко носил мантии подолгу, но этот день был переполнен преследованием и побегами так плотно, что, сняв с себя магию, он почувствовал тошноту от навалившихся чувств. Стук собственного сердца бил по вискам, отстукивая в глазах черными пятнами. Слишком большая нагрузка даже для него. — Подарок Ллхаса или Теней? — присев на лавочку, спросила она. — Эта ящерица скорее начнет кормить попрошаек, чем сделает мне подарок, — он слегка пошатнулся, и резкий порыв ветра окинул его костёрным дымом. Ульва с сожалением смотрела на зашедшего кашлем Йозара. Тот даже не отошел в сторону, продолжая дышать дымом и кашлять, пока ветер вновь не изменил направление. — До тебя я встретил здесь ещё двоих из ордена. Не слишком ли много торговцев для Кермаша? — Дела моего ордена не касаются Теней, — она скучающе смотрела на языки пламени. — Сегодня моя последняя ночь здесь, как и их, я думаю. Йозар осторожно присел на другой край скамьи. — Зайдешь к нам перед уходом? — Нет, — она прикрыла глаза, сцепив руки на коленях. — Одного визита было достаточно. — То есть ты даже не собиралась со мной встретиться? Пальцы сплелись в замок. — Разве не ты в прошлый раз назвал меня танаквисийской шлюхой и предложил устроить самосожжение? — А ты всегда слушаешь, что тебе кричат взбалмошные подростки? — опустив взгляд с лица, он заметил, как побелели её пальцы. — Ты ведь не… — Да, я теперь Каратель, — она резко разжала руки и повернулась к Йозару. — А теперь убирайся, пока я не придушила тебя. Для Йозара магия Душителей была не больше, чем мелким неудобством. Во всей его природе была способность обвивать и душить, а противиться внушению ему помогали сотни амулетов, некоторые из которых были вшиты в кожу. Но в этот момент Йозару показалось, что никакой амулет не поможет ему дышать. В медных, пылающих костром глазах не было ярости. В голосе не было металла, какой всегда звенел в её гневе и который так пугал его в детстве. Резкая фраза словно повисла в воздухе, а вся ненависть, какую пытались вложить в неё, казалась фальшивой, словно вставленной из давно забытой истории. Он привстал, желая подойти ближе, но не посмел. Не сейчас. — Вот почему я не узнал тебя. От тебя пахнет гарью, а не… — он резко замолчал, не зная, как правильнее описать свои воспоминания. — Ульва, просто скажи, что произошло? — Произошло смирение. Он успел сделать лишь один шаг, как вновь захрустел гравий под чужими подошвами, и в свете костра появились ещё две фигуры. — А компания растет, да? — хмыкнул Сивис, потирая плечи и приближаясь к огню. — Песня явно не про тебя, так что даже знать не хочу, кто ты такой и почему ошиваешься здесь с моей напарницей. Ульва настороженно осмотрела избитого Мьона и свой платок, в который он так тщательно закутался, скрывая старые шрамы. — Рада, что ты все-таки жив. — По тебе не скажешь, — криво улыбнувшись, маг снял с себя платок и, аккуратно свернув, протянул женщине. — Я надеюсь, что мы скоро закончим? У меня был очень длинный день. Ульва едва заметно улыбнулась. Вид окровавленного платка мало кого обрадует, но все её внимание оказалось приковано к усеянному шрамами телу мага. Она так пристально смотрела на него, что Мьон неловко кашлянул, привлекая внимание к себе, а не своим ранам. — Это уже старые, ещё из дома. Она вновь улыбнулась, но мысли её были уже далеко. Если бы вместо полосатых следов от кнута были ожоги, Ульва бы точно кого-нибудь придушила. Слишком уж часто сегодня тревожили пепелище её мертвого дома. — Ты — змееныш Ллхаса, он просил что-то передать? — спросил Сивис, присаживаясь рядом с карательницей. Для вальяжности он ещё и ноги как следует расставил, оставляя для серокожего совсем немного личного пространства. — Да, — морщась, ответил Йозар. — Просил передать тебе следить за языком. Сивис глухо хохотнул. — А что насчет твоего, он, как Ллхасов, тоненький и раздвоенный? Йозар немного помолчал, злобно осматривая всех присутствующих. Мьон, что упрямо умалчивал об их недавней встрече, собирал мелкий хворост и горючий мусор, а Ульва никак не изменилась внешне. Продолжала отстраненно смотреть в пламя, перебирая пальцами ткань платка. — Тебе лучше знать, какой у Ллхаса язык. На мгновение повисла полная тишина, но сдавленный смешок с другого конца их обустроенной полянки разрушил всю неловкость. Смех всех троих карателей прорвался, как некогда прорвалась ваторская дамба, смывая собой целый квартал.***
Когда та незнакомка умерла, он думал, что ситуации безнадежнее быть не может. Но сейчас, сидя на своем стуле и глядя в маленькое стекло, плотно залитое кровью разбившегося голубя, он испугался. Никогда Табиус не был суеверным, но все внутри похолодело от страха, когда он узнал о побеге Оды, а затем вместо привычных теплых солнечных лучей кроваво-красная световая дорожка украсила его трон. Он не сомневался, что Ода могла заподозрить неладное. Сколько бы он ни заплатил тем наемникам за молчание, но языки золото завязывает ненадолго. Судорожно представляя картину, как сестра находит тело заказчицы, а затем слышит скрежет его умирающего, брошенного в хаосе вещей браслета, Табиус окончательно потерял веру в спасение. На этот раз ему ничего не поможет, и никто…***
— Это его браслет, без сомнения, — подтвердила Ода, внимательно осматривая найденный Сивисом браслет. — Даже не представляю, как он сумел снять его. Сивис усмехнулся. — Это нетрудно, если кое-что сломать, — подняв ладонь, он подергал большим пальцем. — Форма очень удобная. С моим такой номер бы не прошел. Ода попыталась вытянуть браслет, но тот лишь жалобно звякнул, расползаясь новыми трещинами. — Так что, ни у кого никак сомнений по поводу наказания? Однозначная казнь? — спросил каратель, внимательно осматривая окружающих его людей. Последний раз такое скопление знакомых он видел ещё при службе в городской страже, но и тогда обращенные к нему взгляды казались не столько помощью, сколько угрозой. Именно по этой причине он работал один, даже если очень хотел работать иначе. Йозар покинул их компанию почти сразу после появления Оды. Табиус был не его проблемой, и, тем более его вмешательство в дела серых граждан Тени бы не одобрили. Появление Оды в компании своего ушастого приемного отца было неожиданностью настолько, что пришлось приложить немало сил, чтобы не развязалась новая драка. После этого Мьон сидел у костра в полном одиночестве, лишь согласно кивая, когда того требовала ситуация. Но никто из них не мог сравниться с гончим, что принес украденную монету. — Я хочу быть уверен, что вы не предадите меня, — подал голос Тимьян. — Мне больше нечего предложить вам, только свои услуги. Ульва вышла вперед. — Ты так и не сказал, чего действительно хочешь от нас. Тимьян не знал эту женщину, но без труда узнал, откуда она. Такие глаза, кожа и волосы могли быть только у танаквисийцев, помешанных на чистоте крови. В мире было сложно отыскать других людей с карими при свете дня и сияющими в ночи медью глазами. Гончий даже не представлял, насколько она должна его ненавидеть. Танаквиси сгорел по вине Империи, а всякого выжившего долгие годы отлавливали на их землях как еретиков. — Я хочу освободиться от Империи. Мне противно служить тем, кто создает гончих… И стать серым гражданином — единственный шанс для меня исполнить мечту. — Сколько тебе лет? — спросил Сивис, внимательно наблюдая за гончим. Тимьян вскинулся. — Какое это имеет значение? — Около двадцати, даже меньше, — вставил свое слово Ауашер, прячась в тени зарослей на противоположной от Мьона стороне. — Мне девятнадцать, — признался гончий. Хотя и выглядел он гораздо старше своего возраста, Тимьян надеялся, что сможет стоять наравне с торговцами, но теперь одно знание его возраста сразу понижало его значимость. Так он полагал. — Мьону было двадцать два, когда его приняли, — сказал Ода. — Хватит тянуть с этим, решает Воля, а не мы. — Конечно же, Воля, но не она же будет его обучать, — возразил Сивис, театрально разводя руками. — Или, может быть, ты себе его и возьмешь, раз он к тебе изначально приклеился? — Если вас это успокоит, то без проблем. — Так, нет! Ты не можешь взять его! — теперь возразил Мьон. — Парень, засунь подальше свою ревность, сейчас не до этого, — Нелейно-Ран взглянул на Мьона, а затем на Оду, что никак не отреагировала на произошедшее. Сейчас было действительно не до личной драмы. В одной из башен много лет живет не просто нарушитель, но и убийца. Сивис с трудом представлял, сколько сил потратила Воля, чтобы достучаться до него и наконец привести к Табиусу. Одна мысль об этом покрывала карателя стыдом, ведь всё это началось с его самого первого задания! Но эти чувства разделяли не все. Мьон по незнанию желал не наказания, а просто смерти тому, кто забрал у него единственного на тот момент друга. Всю его злобу ещё сильнее подогревало полное равнодушие Оды к его чувствам. Если бы не эльф, то никто бы не узнал, что стало причиной её духовной слабости. — Я возьму на себя мага и гончего, — накинув на плечи платок, сказала Ульва. — Вы оба ужасные учителя. Врагу такого не пожелаешь. Маг осторожно перевел взгляд на гончего, и Тимьян почти физически ощутил, как тот хочет спросить: «Это ты убил меня?». — Да, с твоими умениями обучать тяжело состязаться, — фыркнул Сивис. — А теперь, будь добр, открывай портал… или как это у вас называется? — Возврат. Гончий натянул маску, но вместо пса густой темный туман клубился вокруг него. Мужчина медленно, выверяя каждый шаг, обошел всех присутствующих. След тумана застывал в воздухе едва заметной пленкой, пахло забродившими ягодами. — Из башни сюда я вас вернуть не смогу, никаких сил на это не хватит, — дрожащими руками гончий поправил маску. — Когда мы прибудем, то я, скорее всего, отключусь и… — Мы уже договорились, что ты под моей опекой, — Ульва осторожно провела пальцем по пленке, что окружала её кольцом. — Ты сдержишь своё слово, а мы свое. Таков порядок вещей. Гончий с большим удовольствием бы возразил, но такая философия ему нравилась, а серые, пожалуй, были единственными существами в мире, кто действительно мог её придерживаться. В последний раз он осмотрел застывшие в напряжения лица и резким движением разбил пленку. Возврат произошел мгновенно. Всех шестерых закинуло в заброшенный торговцами переулок, где со всех сторон стопками стояли гниющие деревянные ящики и бегали крысы. Тимьян, задыхаясь припал спиной к стене, но даже в таком положении не сумел удержаться. Он медленно сполз вниз, прямиком в завалы гнилых досок, и потерял сознание. — Это дальний южный коридор, — шепотом сказала Ода, осторожно выглядывая из-за стены. — Здесь нет наемников из башни, но если Табиус заметил мой побег, то, скорее всего, очистил торговые коридоры, чтобы нас сразу заметили. Ульва осмотрела гончего и, убедившись, что тот в глубокой отключке, стянула с него куртку, оставив мужчину в одной бордовой рубашке. — Надень это, — она протянула вещи Мьону. — Таков порядок вещей, да? — горько усмехнулся маг, но вещи всё же взял. — Тебе вещи сейчас нужны, а ему — нет. Вернем, как закончим с Табиусом, — пошарив в кармане, она вынула из него небольшой флакон с зеленоватой жидкостью и монету. — Вот ещё, выпей это, а затем прижги монетой лоб, в том же месте, где была раньше печать. — Сейчас не лучшая идея ограничивать меня. Мьон ещё в лавке нага осознал, что, помимо простейших заклинаний, может вытворять магию сильнее пентаграммных формул, и считал, что благодарить за это стоит именно незаконность своих новых печатей. — С такими печатями ты просто не чувствуешь, где твой предел. Любое мало-мальски сильное заклинание просто сломает печати, а у нас нет времени восстанавливать тебя. Маг посмотрел на бутылек, а затем на Оду, что тихо переговаривалась с Ауашером и Сивисом у стены. На мгновение их взгляды пересеклись, но стражница быстро себя одернула. — Каратели могут временно ослаблять действие печатей в крайних случаях, но ты Дух, и тут все сложнее. — Да-да, большая затрата эфира, я знаю, — он залпом выпил содержание бутылька и приложил монету ко лбу. Кожа зашипела, но никакой боли не последовало, скорее ощущение, что по телу расползаются холодные, тонкие нити и связывают между собой нечто неосязаемое. — Мне будет нужно время, чтобы собрать немного эфира, а потом уже творить что-то мало-мальски сильное. Будет лучше, если я буду позади или… в запасе? Карательница оглянулась. Остальные уже ждали их. — Если ты не пойдешь, то Воля не увидит тебя. Даже если мы сообщим Мариусу, что ты был здесь, она не сможет ничего сделать, если ты не будешь с нами. — А зачем мне это? Женщина улыбнулась. — Ты можешь попросить её о чем-нибудь. Не факт, что она это исполнит, но если то будет в её силах, то несомненно. Мьон нахмурился. Единственное, что он хотел вернуть, так это свою жизнь мага в Ваторе, но никто как среди людей, так и среди богов не мог ему этого дать. Но было ещё кое-что, и такую просьбу, пожалуй, могла исполнить только Воля. Он кивнул, быстро натягивая на себя куртку.***
Пентаграмма для входа в эфирный уровень давно была начерчена, но старик всё никак не мог заставить себя войти в круг. Когда одолевает столько страхов, на уровнях делать нечего, только умрешь раньше времени, но Табиусу разницы не было. Сейчас единственное, что он мог решать, так это какую смерть стоит выбрать. До этого он не умирал. Он был не настоящим Стражем, а просто стариком, что умудрился прожить сто тринадцать лет, хотя и не без посторонней помощи. Среди серых мало кто доживал до пятидесяти, и Табиус даже думать не хотел, по какой причине. Он просто знал, что Воля Мариуса как-то к этому причастна. Иначе как можно объяснить, что торговцы временем не могут спасти собственные жизни? Где-то прогремел взрыв, и сотни украшений, подвешенных под потолком, зазвенели. Старик машинально приложил палец к руке, где когда-то был браслет. — Это не магия времени, а какая-то бессмысленная игра, выдуманная злыми богами! Он служил ордену почти всю свою долгую жизнь, но ни разу не увидел настоящих чудес. Странствуя по миру, выслушивая самые невообразимые просьбы, он чувствовал себя скорее умелым фокусником, чем магов времени. Все, что было когда-то отдано людям, вновь возвращалось, но смерти или беды, что их постигали, становились только страшнее, словно вся вселенная гневалась за вмешательство в порядок жизни. Дверь храма прогнулась. Слышался звон мечей, крики наемников, но все это заглушала звенящая мелодия камней. — Мне жаль, — прошептал знакомый до боли голос прежде, чем что-то холодное пронзило грудь. Но Табиус умер не сразу, эльф держал его в сознании, закрывая всякое чувство боли и страха. Старик повалился наземь и Ауашер поддержал его, опускаясь на колени. Он сказал свои последние слова, теперь их должен был произнести Таби. — Не ты… это должен быть не ты! — прохрипел старик, из последних сил цепляясь пальцами за красный плащ отца. Ауашер хотел сказать что-то ещё, но прогремел ещё один взрыв, и был он совсем рядом. Было много чего не сказано, но такое чувство всегда посещает перед прощанием. Крепко обняв сына, Ауашер запустил обнаженную ладонь в редкие, седые волосы. Остатки времени вытекали из умирающего тела с такой же легкостью, как текла бы кровь из вены. Эльф не собирался забирать это время, оно не его, но и не Табиуса. Когда старик обмяк, он выпустил тело, осторожно уложив его в центре цельной пентаграммы. Под потолком, помимо украшений, висели и емкости, но ничего из этого не подошло бы для времени лучше, чем зеленый кристалл, некогда подаренный им Оде. Дверь распахнулась, и на пороге показались Сивис и Ода. Они были изранены, обожжены, но всё так же полны сил. — Ауашер… — Ода сделала осторожный шаг вперед, но Сивис резко дернул её назад за дверь. — Ульва, живо сюда! Он знал цену. Знал, что забирает у Карателей не просто заказ, но и что-то большее, что существо вроде него понять не сможет. Наполнив кристалл временем, он швырнул его под ноги карателя. — Это время моего сына. Всё, что осталось я отдаю вам, Каратели. Когда в дверях появилась Ульва, дыхание сдавило даже у Ауашера. Давление, какое она оказывала на него, было таким же сильным, какое мог использовать он сам. — Ослабь, — приказал Сивис. — Я погорячился. Но Ульва всё держала хватку. Только подобрав кристалл, песнь браслетов затихла, а с ней и удушающая сила карательницы. Сивис отшвырнул в сторону меч, показывая, что не собирается нападать. Он прошел к телу Табиуса. — Я понимаю, почему ты это сделал, но… Мы ведь не звери какие. Каратели казнят не мечами или ядами. — Он бы боялся, — Ауашер упрямо смотрел в дверной проем, где за спиной Ульвы стояла последняя стражница Йоровой башни. — Табиус всегда боялся боли и смерти. Первое я могу ослабить, второе оттянуть. — А можешь и не оттянуть, — горько усмехнулся он. — Я понимаю, правда. Ауашер кивнул. Казалось, сейчас он готов вылить и из себя все собранное время. Он согнулся, как уже делал, сбегая из башни в прошлый раз. — Не все эльфы такие, как я. Сивис понимающе улыбнулся. Он знал, что сейчас он видит этого эльфа в последний раз. — И, знаешь, лучше похорони своего друга, не носи его надгробие в своем имени. Он растворился так же быстро, как сделал это в прошлый раз. Порыв ветра проскользнул между торговцами, всего на мгновение задержавшись в взлохмаченных волосах Оды. Он исчез, забрав с собой всё то, что когда-то дал ей в приюте.***
Она осталась одна. Впервые за долгое время она осталась совершенно одна. Йоровая башня опустела. Вечно живые торговые коридоры после известия о смерти лорда затихли. Торговцев становилось все меньше, пока наконец не остались фермеры, чья жизнь была неразрывно связана с этой землей. Слухи о битве, что развязали торговцы между собой, разлетелись далеко за пределы башни. Они обросли всеми атрибутами зависти, мести и власти, которую якобы испытывали алчные носители времени. От башни держались подальше, как и от храма, созданного скорее простым народом, чем самими торговцами. Башня умирала, как умирали и многие другие столпы ордена. Послышался стук в дверь, хотя та была приоткрыта. Она не обернулась, аромат ребраша исходил от него так же сильно, как от неё лаванды, и не узнать Мьона была сложно. — Нам пора. — Знаешь, это место действительно успокаивает. Она сидела на стуле брата в точно такой же позе, как некогда сидел Табиус. Сейчас было раннее и холодное осеннее утро. Кровь с окна не так давно смыли дожди, и комната казалось такой же заброшенной, какой была при старом страже. Казалось, что он просто где-то бродит. Оде нравилось думать так. Чужая рука легко легла на её плечо. — Храм стоило сделать здесь, а не в той каменной кладовой бижутерии. Она улыбнулась. — Нет, это храм для одного человека. Именно поэтому мы уходим. Здесь уже есть свой настоящий Страж. — В какую сперва? Ода ответила не сразу. Ей хотелось бы быть ближе к лесу, влаге, но ближайшая башня была как раз в противоположном всему этому месте. — Силитская, что в пустыне. Ульва разве не туда собралась? — Туда, — вымученно признался маг. — И, боюсь, это убьет меня окончательно. Ты хоть представляешь, каково мне, северному человеку, жить в пустыне? Ода усмехнулась. Она была не в лучшем положении, но сейчас это больше забавляло, чем угнетало. Воля даровала ей новый выбор, и на этот раз она выбрала именно то, что всегда хотела — странствия. Мьон убрал руку, но Ода перехватила её, притягивая обратно к себе. — Ты как-то раз хотел выпроводить Сивиса, — сказала она, вставая со стула. — И мне стало интересно, что ты хотел сказать тогда. — У нас ещё будет на это время, — смутившись, улыбнулся маг. — До башни идти почти месяц. Правда, он позабыл, что идти они будут вовсе не одни, а в компании бывшей пиромантки-Душителя и гончего, что только прошел посвящение и вступил в ряды торговцев времени. Дорога обещала быть действительно долгой.