Не бросай меня

Первым делом Фугаку направился к секретеру во вместительном ящике которого устроил бар. Обычно он прибегал к услугам выпивки в этом кабинете, только по случаю заключения весьма удачной сделки, чтобы отпраздновать сотрудничество с клиентом. Сейчас же праздновать было нечего, напротив. Он весь дрожал, точно в лихорадке, от охватившей его бури эмоций. Как мог его сын пойти на такой шаг?! Как?! Почему Итачи?! Почему все это происходит именно с ним?! Он откупорил бутылку старого виски. Терпкий запах крепкого алкоголя ударил в нос. Наполнив стакан, Фугаку залпом осушил его и швырнул в стену, словно хрупкое стекло оказалось виновато перед ним. Осколки разлетелись по всему полу. Фугаку шумно втянул носом воздух, хмурясь от горечи алкоголя на языке. Не помогло. Напряжение сдерживаемого гнева все еще заставляло трястись руки, а лицо побагроветь. Спина покрылась холодной испариной мгновенно промочив рубашку и та неприятно прилипла к телу. Что он натворил?! Что натворил Итачи?! И, самое главное, как теперь все это исправить? Всю свою жизнь Фугаку думал, что ничто в мире не способно его шокировать настолько, чтобы выбить почву из-под ног, но теперь это произошло, и глава семьи Учиха оказался не готов к удару судьбы. Он налил виски снова. Выпил. Налил еще и отправил в рот третий стакан. В голове лихорадочно метались мысли, но уже более лениво. Он все исправит. Он глава семьи и всякий под его крышей должен повиноваться. Итачи открыл двери и смерил широкую напряженную спину отца тяжелым взглядом. Под ощущением его, Фугаку неуютно пожал плечами, но так и не повернулся к сыну лицом. Дверь закрылась с тихим щелчком. — Ты хотел поговорить со мной? О чем? — голос Итачи лился тихо, но каждый звук вибрировал от скрытого напряжения. Пожалуй, первый в истории семьи Учиха случай, когда отец открыто восставал против старшего сына. Против своей гордости и отрады. — Если ты думаешь, что твои слова имеют для меня вес, то… — Ты уедешь, — не дал ему договорить Фугаку. Едва ли он собирался объяснять что-либо, да и как он смог бы дать разумное объяснение? Не существовало таких слов. — Соберешь свои вещи и уедешь в столицу. Немедленно! — Ты не можешь мне приказывать, — парировал Итачи. Он уже не ребенок и Фугаку охотно понимал это. Более того, знал в какую игру и с кем собрался играть. Чего он желал добиться? Задавить волю Итачи собственным авторитетом в его глазах? Фугаку лучше многих знал, что никогда не был авторитетом для старшего сына. Итачи не из того рода людей. Он всегда был сам по себе ни на кого особенно не стремясь походить. Он не спорил с желаниями Фугаку, как это делал Саске, но и не подчинялся. Просто интересы совпадали. Сейчас они явственно разошлись во взглядах. — Могу и буду! Я твой отец и ты обязан подчиняться моей воле! — рявкнул Фугаку, резко оборачиваясь. Глаза его пылали гневом, выражая всю бессильную слабость отца перед гордым и самодостаточным сыном. Если бы у Итачи хватило внимательности заметить, насколько раздавлен его отец, он уступил бы. Но Итачи был влюблен и видел совершенно иное. Ревность застлала ему глаза. — Хочешь избавиться от меня чтобы самому иметь больше шансов? — никогда еще голос Итачи не звучал так: точно яд растекающийся по венам. В горле у Фугаку мгновенно пересохло, а на лбу выступил холодный пот. Он будто смотрел в глаза собственной смерти и не мог пошевелить языком, чтобы оправдаться. — А Каи знает об этом? Знает, что ты, отец, вожделеешь ее, как похотливое животное?! Она ведь совсем ребенок в сравнении с тобой! Упрек, пропитанный ревностью, злостью и разочарованием в собственном отце достиг цели и Фугаку отшатнулся, точно от удара. — Что ты такое говоришь?! Как можно думать, чтобы я… — он отчаянно размахивал руками, не имея возможности говорить вразумительно. Наконец он остановился и тяжело оперся руками об поверхность стола. Голова его безвольно повисла на груди. — Ты спрашивал, какой у меня интерес к делу Каи, — заговорил Фугаку монотонным голосом. Ему все же придется объясниться, чтобы избежать нелепых обвинений в свой адрес. — Я ответил, что только из дружеских чувств к ее покойному родителю. Я солгал. — Разумеется, — лицо Итачи было непроницаемым даже для самого пытливого взгляда. Он казался совершенно спокойным и равнодушным ко всему происходящему. Но в душе бушевала настоящая буря, заметная лишь в редких всполохах эмоций в глазах. Сейчас, от опрометчивого шага, его удерживало лишь осознание того что перед ним родной отец. Впрочем, здравый смысл медленно, но верно сдавал позиции обуревавшей его злости. — Ты только и делал, что лгал мне с самого начала. — Я был вынужден! Потому что Каи моя дочь! — в отчаянье вскричал он, устремив на сына пристальный взгляд. — Проклятье! Боги! Я никогда не хотел, чтобы это всплыло. Чтобы кто-нибудь узнал о моем позоре. Но ты, Итачи, не оставил мне выбора. Ты ведь не в состоянии просто выполнить требования собственного родителя! Тебе обязательно нужно во всем разобраться. «Нет»! Земля разверзлась под ногами Итачи и он провалился в бездонную черную яму. «Нет». «Этого не может быть»! Перед глазами разлилась кровавая пелена. «Нет»! В груди разлетелось на тысячи острых жалящих осколков что-то очень важное, что-то, что делало его человеком. Наверное, так разбивается сердце. «Нет»! Он был раздавлен и уничтожен, стерт в порошок и рассыпан по ветру. Его больше не существовало. Самой сущности Итачи больше не было, такое впечатление произвели на него слова отца. Но, вопреки всему, единственное чувство, которое должно было исчезнуть незамедлительно, словно разгорелось с новой силой — любовь. — Это ложь, — голос Итачи, едва различимый от пережитого потрясения, все еще теплился надеждой. — Ты лжешь, как и все время до этого. Ты лжешь! Итачи испепелял отца убийственным взглядом истинного безумца. Он не верил ни единому слову, не хотел верить, да и не смог бы, будь все иначе. Девушка, которую он полюбил всем сердцем, которая стала пределом его мечтаний, которая согрела его холодное сердце и растопила лед рационализма — его сестра?! Нет, черт возьми, это какая-то ошибка! Должна быть ошибкой! Это бред сумасшедшего! Красное от стыда и гнева лицо Фугаку блестело от крупных капель пота. Глаза пылали смесью самых омерзительных чувств. Он весь трясся, точно заяц учуявший опасного хищника, понимая, что жизнь его на этом оборвется. Фугаку продолжал молчать. Он сел в свое рабочее кресло, закрыв пунцовое лицо руками. Несколько секунд тяжело вдыхая и выдыхая. Потом неуютно поерзал в кресле и поднялся на ноги снова. Прошел несколько кругов вокруг стола. Выпил виски. Снова сел. Все это он проделывал в полной тишине и напряженном размышлении над своим дальнейшими словами. Наконец, он обратил взор на застывшего в дверях Итачи. — Присядь, — предложил он и вынул из бара второй стакан. Наполнил его и протянул сыну. Итачи предложением воспользовался, уже чувствуя, что ноги начинают отказывать ему. Фугаку пристально уставился ему в лицо, сбрасывая всякие маски, оказавшись просто слабым человеком. Спустя тяжелый вздох, Фугаку заговорил: — Это случилось давно. Ваша мать, прекраснейшая из женщин, была беременна Саске. Беременность протекала тяжело, — ее постоянно мучила тошнота и отечность, — так что она заперлась в отдельной спальне и никого кроме Мисы к себе не подпускала. Ты, хоть тебе и пяти лет от роду не было, был ребенком крайне самостоятельным и в тот период увлекся латынью. Всякий раз, входя в твою комнату, я видел тебя с новой книгой от которой тебя невозможно было оторвать. Твой репетитор не мог тебя нахвалить. Я же чувствовал себя одиноким и совершенно потерянным. Он замолчал, сделал глубокий глоток виски. Выпил и Итачи, глаза которого округлялись против его воли по мере продвижения рассказа отца. Итачи никогда глупцом не был и с легкостью сложил два и два. — Мы столкнулись с Нами Такугавой на приеме у Саёри-сан. Микото очень хотела, чтобы я представил нашу семью в обществе. Мне стоило воспротивиться и остаться дома, заняться делами, в конце концов, но я никогда не мог отказать вашей матери! — Фугаку снова выпил. Каждое слово давалось ему с огромным трудом, а Итачи чувствовал себя заживо сгорающим на раскаленной сковороде. Волоски на руках у него встали дыбом, кожа покрылась гусиной коркой. Дыхание сбилось, а сердце сошло с ума: оно то колотилось в груди подобно ударам механического молотка, то замирало и вместе с ним остывала кровь. У него пересохло в горле, и Итачи постоянно прикладывал губы к краю стакана с виски, но глотал лишь изредка. Он сидел, вытянувшись как струна, с напряженной спиной и ногами, не замечая, как его всего бьет крупная дрожь. Фугаку продолжал и, кажется, в уголках его глаз поблескивали робкие слезинки: — Нами тоже была одна. Уже не помню причину, по которой Каойя отказался ее сопровождать на прием. Мы много говорили в тот вечер и, кажется, я выпил чуть больше положенного. — Он закашлялся, с трудом прочищая горло, будто внезапно накатил приступ тошноты. — Нами была из тех женщин, которые всегда получают то, что желают. Когда я понял, что мы заходим слишком далеко в нашем общении, уже ничего не мог изменить. В ту ночь я подвел вашу мать единственный раз в своей жизни и грех этот по сей день жжет клеймом мою грудь! Я предал все самое дорогое, что было в моей жизни и мне безумно жаль, — Фугаку едва не давился сдерживаемыми слезами. Почти двадцать лет он хранил тайну собственной измены, хранил наличие внебрачной дочери. Свыкся с мыслью, что унесет эту тайну в могилу. И вот теперь ему приходилось разрывать душу на куски перед сыном. Перед тем, для кого он должен был стать примером для подражания. — Потом Нами исчезла на несколько месяцев, а когда появилась в городе снова, была беременна. Сроки совпадали, но я решил удостовериться, что не имею к ее ребенку никакого отношения. Я ошибся. Наша с Нами связь и мой ребенок никак не повлияли на наши отношения с Каойей. Я знал, что он будет хорошим родителем и потому не собирался вмешиваться и заявлять свои права, да и как бы я мог?! Стоило бы мне заикнуться, ваша мать никогда бы меня не простила. — И что? Ты бросил дочь, чтобы спасти собственный имидж? — в голосе Итачи было столько горечи и отвращения, что она оседала дегтем на языке. Он не чувствовал с Каи никакого родства, кроме родства душ. Они две половины одного целого, созданные друг для друга. Так должно было быть! Так задумала природа! Так куда смотрел отец, позволяя им влюбляться друг в друга с каждым днем все больше?! Обратного пути уже не было. Итачи никогда не сможет погасить в себе огонь этой любви. Он обречен на вечные муки! Как и Каи. Что будет с ней, когда она узнает правду?! Боги, они ведь занимались любовью! Лучшие ощущения, что Итачи приходилось переживать в жизни, подарила ему она, его маленькая Каи. Нет, она не выдержит правды. Он не сможет сказать ей об этом. Пусть лучше считает, что он играл с ней. Пусть возненавидит! Так будет правильно. Так она сможет пережить их разрыв. Все муки ада Итачи возьмет на себя. — Я хотел спасти семью! — возмутился отец. Фугаку, в самом деле, так боялся потерять и Микото, и сыновей, что пошел на ужасный поступок — отрекся. Но стоило Каойе погибнуть и Каи оказаться в опасном положении, он положил все силы, чтобы спасти своего ребенка. Она никогда бы не узнала. Никто не узнал бы! Но теперь… — Ты только что потерял семью, — вынес вердикт Итачи, поднимаясь с места. — Ты мне больше не отец. Я знать тебя не желаю! Забудь, что я имел к тебе какое-либо отношение! Отец отнял у него самое важное в жизни — его любовь. Итачи никогда не сможет простить ему этого. Он поспешно покинул кабинет, громко хлопнув дверью. Фугаку подскочил с места, желая остановить его. — Итачи! — слова сына задели Фугаку больнее острого ножа. Его гордость. Его плоть и кровь решил порвать кровные узы. Дверь хлопнула с такой силой, что вокруг притолоки расползлась паутиной трещина. Он потерял семью. *** — Что случилось?! — Микото подпрыгнула с места от оглушительного грохота в коридоре. Вслед ему показался и ее старший сын, быстро шагая в их направлении. — Итачи, что стряслось? Вы поссорились? — Нет, все нормально, — Итачи натянул на лицо одну из своих фирменных полуулыбок, только ради того чтобы усыпить бдительность матери. На душе скребли кошки, раздирая сердце в кровь. — Каи, — голос его дрогнул. Она сидела там, воздушным ангелом. Смотрела на него с тревогой и ожиданием своим большими синими глазами, самыми красивыми в мире, которые больше никогда не подарят ему ласкового взгляда. Покусывала свои пухлые, самые сладкие в мире губы, которые никогда больше не подарят ему ни единого поцелуя. Которые будет целовать кто-то другой. Ласкать ее тело, дарить счастье, любить ее! Кто-то другой, но не Итачи. Он будет наблюдать за ней со стороны, и каждая ее улыбка подаренная другому будет вгонять раскаленные иглы ему под ногти. Итачи казалось, что он уже в аду. Это невыносимая боль — смотреть на нее, чувствовать ее каждой клеточкой тела, тянуться к ней всеми фибрами души и рвать эту связь собственными руками, истекая кровью с головы до ног, мучаясь от острой боли. Ему казалось, что грудь его распирает от воздуха и одновременно сдавливает в тиски не давая дышать. Руки отчаянно тряслись, но он подавил эту дрожь. Ему хотелось рыдать в голос, рвать на себе волосы, сбивать кулаки в кровь, только бы не чувствовать этого. Не восходить на эшафот, где палач ты сам. Не гореть в нетушимом пламени. Но Итачи плакал один раз в жизни, на похоронах деда Мадары. Тогда ему было шесть и он очень любил деда, а сейчас… Это было больнее в разы, но он улыбался. — Прости, Каи, но отец прав. Я погорячился. Я спутал легкое увлечение с настоящим чувством. Должно быть, смена привычного ритма жизни затуманила рассудок. Думаю, ты понимаешь, что будет лучше, если я возьму слова о предложении и прочей ерунде назад. — Увлечение? — Каи эхом повторила его слова, но так тихо, что никто не услышал. Итачи заметил лишь как шевельнулись ее губы и то потому, что смотрел на нее во все глаза, пытаясь запомнить. Сохранить в своей памяти каждую черточку. Хоть на миг продлить свою пытку, потому что сейчас она еще его любовь, а в следующий миг станет сестрой, которую он пытается спасти от самого себя. Она моргнула, задумчиво взглянув на сложенные пальцы. О чем она думала в этот миг? — Ничего. Я с самого начала знала, что это ошибка. Я бы ответила отказом. Вам вовсе не за что извиняться, Итачи-сан. Итачи закрыл глаза, чувствуя, что предательские слезы готовы сорваться с ресниц. — Благодарю за понимание, — он стремглав бросился прочь, потому что больше не мог выносить этого. Потому что выдержка его подвела. Потому что горе было слишком сильным. Итачи не хотел больше ничего слышать или видеть, он хотел умереть. На короткий миг в гостиной воцарилась тишина. Все присутствующие, включая Яхико и Конан, оказались шокированы разыгравшейся сценой. Микото судорожно моргала, пытаясь собрать произошедшее в единый файл с собственными мечтами. Ведь она уже распланировал основные эпизоды свадьбы, даже решила какое платье подойдет Каи больше всего. Сейчас она была сбита с толку. Саске же перевел взгляд на Каи. Сколько мужества ей потребовалось, чтобы улыбаться и говорить все эти вещи? Сейчас она стояла посреди комнаты застывшей бледной оболочкой. Слова Итачи убили ее, как и его самого. Саске читал в их глазах все, что не говорили слова и даже у него навернулись слезы на глаза. Какого черта… — Какого черта! — взвилась Микото, отойдя от шока. — Что на него нашло, черт возьми?! — Я поговорю с ним, — спохватился Саске, выскочив прочь из дома прежде, чем кто-либо успел возразить. Микото же решила выяснить правду у мужа, потому с самым решительным видом направилась в рабочий кабинет супруга. Яхико гулко хихикнул в пузырь со льдом, поглядывая на застывшую сестру. — Выходит, ты все-таки убийца, — веселился он. Каи его не слышала. Она была слишком далеко от этого места. *** Итачи выскочил из дома, тяжело дыша. Казалось, стены вот-вот сплющат его, а потолок упадет на голову. Столь сильного потрясения он никогда не испытывал и теперь понятия не имел, что делать с этим дальше. Ответ Каи ужаснул его и шокировал. Впрочем, он никогда не мог с полной уверенностью предугадать ее поступки и слова, но это… О, как жестоко она с ним поступила! Улыбалась, в то время как сердце у него рыдало кровью. Выходит, их отношения в самом деле ничего не значили для Каи и только Итачи был влюблен до безумия, купившись на томные взгляды искристых синих глаз? Внезапно вспомнились слова Яхико, брошенные в приступе гнева: «Тебя поимели, Учиха»! В самом деле, его поимели, как последнюю проститутку, вот только не Каи. Нет. Злую шутку сыграл с ним собственный отец, когда решил скрыть их родство. Знай Итачи это заранее, что было бы тогда? Теперь же ему приходилось ломать самого себя, выворачивая наизнанку. Потому что Итачи — Учиха! И как любой мужчина этой семьи выбирал свою судьбу один раз и на всю оставшуюся жизнь, и этой его жизнь стала Каи. Сейчас слишком поздно убеждать себя в родственных отношениях к ней. То, чем они занимались в его постели совершенно нельзя назвать братскими играми. Они любили друг друга как дикие звери, изголодавшиеся по теплу чужого тела. Этого не изменить и не стереть из памяти. Этого не выбросить из жизни, словно исписанный листок бумаги. Погруженный в свои мысли, так и не успев разобраться как стоит реагировать на все произошедшее, Итачи шел вперед не разбирая дороги. Ноги сами несли его по гравию, тихо шурша мелким камушком. Когда же пришел в себя, то был поражен. Внутренний компас вывел его к самому нежеланному сейчас месту — раскидистое дерево недалеко от ограждения. Здесь он впервые поцеловал Каи точно зная, что делает. Здесь он впервые понял, что за чувства лишили его сна. Здесь Каи была готова броситься в тот же омут, который манил и его. Слишком больно, чтобы вспоминать, но, кажется, только воспоминания и будут доступны ему впредь. Нет, оставаться здесь смерти подобно. Отец был прав: ему лучше уехать. Немедленно! Сбежать без чемоданов и багажа. Бросить все! И все же… «Не бросай меня»! — скажи Каи так, Итачи наплевал бы на слова отца. На мнение общественности и угрызения совести. Он увез бы ее подальше от посторонних глаз, где никто никогда не узнал бы их страшную тайну и любил бы там, как хочет любить сейчас, до последнего вздоха. — Я знал, что найду тебя здесь, — голос Саске ворвался в сознание слишком неожиданно, обличая всю убогость пагубных мыслей Итачи. О чем он думает?! Каи такая же, как и Саске и должна для него значить ровно столько же. Но Итачи чувствовал к Саске глубокую братскую привязанность, и совсем другие чувства всплывали в его дуге при мысли о Каи. Он сойдет с ума! Итачи повернулся к брату и взглянул прямо в глаза. Саске, различив во взгляде старшего брата что-то известное лишь ему, недоуменно вскинул бровь. — Зачем ты пришел? — и тон, и взгляд брата мог обратить в бегство любого, за исключением Саске. С упорством барана он бился головой о стены и, чего греха таить, добивался своего. — Знаешь, — Саске все же пришлось отвести взгляд, слишком сильно пугали его всполохи безумия в глазах старшего брата, — я считал, что меня невозможно удивить, но, признаю, тебе это удалось, нии-сан. Я никогда не любил Такугаву Каи. Просто, она была слишком похожа на тебя: идеальные манеры, правильные наряды, вышколенная улыбка на губах когда в глазах оставалась пустота. Она была всегда спокойна и собрана и, хоть и вела себя безупречно, скандалы вокруг ее имени вспыхивали один за другим. Меня это не интересовало, однако, увидев вас вместе, — то как вы смотрите друг на друга, как касаетесь, как улыбаетесь друг другу, — решил, что проглядел нечто важное в ней. А еще я полагал, что достаточно знаю собственного брата. Мой аники никогда бы не унизил девушку подобным образом, на глазах у всех, сразу после того, как сделал предложение. А еще я знаю, что мой брат не отказался бы от своих слов, если бы действительно решил идти до конца. Вследствие чего у меня возник вопрос: что такого страшного сказал тебе отец? — Это тебя не касается, — холодно и слишком резко бросил Итачи. Слова Саске действовали на него слишком сильно, словно ржавым ножом скребли по натянутым нервам. Он едва мог держать себя в руках. Слишком быстро и слишком больно. Рана еще не успела затянуться коркой, а Саске уже ковырял ее. — Меня может, и нет, — Саске пожал плечами, опустив голову так, что челка полностью закрыла его пронзительные глаза. Он умолк на краткий миг, только чтобы перевести дыхание и с тяжелым вздохом продолжил: — Но это касается Каи и она имеет право знать. Ты обязан с ней объясниться! Хотя бы сказать, что тебе жаль. Взгляд Итачи сделался таким жестким, что мурашки колючего страха пробежались по спине Саске, а на лбу выступила холодная испарина. Таким своего брата он еще не видел. Воистину, возвращение в родные края стало для Итачи сильнейшим потрясением и стрессом, он стремительно терял контроль над собой и Саске не рискнул бы пытаться предугадать его дальнейшие действия. — Мне не о чем сожалеть, — твердо выговорил Итачи, но желваки на его скулах заходили ходуном. Он едва сдерживал себя, чтобы не закричать. — Я сделал то, что должен был сделать. Если тебя не устраивает такой ответ, спроси у своего отца, потому что у меня его больше нет! Более, не сказав ни слова, Итачи ушел, оставив ошарашенного Саске переваривать услышанное. Нет, Каи никогда не узнает правду. Она никогда не почувствует на себе эту грязь. Во всяком случае, Итачи намеревался защитить ее от позора. Она не виновата в том, что его родитель не в состоянии удержать член в штанах! Итачи ненавидел этот город, его порядки и жителей, теперь эта ненависть стала сильнее. Саске не был бы Саске, если бы удовлетворялся подобными ответами. Осознав, что больше от брата ничего не получить, Саске вернулся в гостиную. Здесь, с момента его ухода, ничего не изменилось. Конан и Яхико по прежнему наслаждались предложенными им напитками, вальяжно разместившись на диване. Каи так и застыла бледным привидением посреди комнаты. Из-за закрытых дверей кабинета главы семьи доносились звуки скандала. Именно на них и поспешил младший Учиха, надеясь, что именно в семейной ссоре найдет нужные ему объяснения. Микото метала молнии и бранилась, как последний сапожник словами, которых приличной женщине знать не следовало. Фугаку, весь красный и обливающийся потом, спрятав лицо в ладонях, опустив голову, боялся даже поднять на жену взгляд. Однако причины размолвки со старшим сыном Микото еще не знала. Фугаку, даже под страхом смерти не смог бы признаться горячо любимой женщине в измене. — Ты хоть понимаешь, какой удар это нанесет по репутации нашей семьи?! Как это отразиться на мне и твоих сыновьях?! Что скажут наши друзья когда узнают? — Никто, ничего не узнает, — постарался заверить женщину Фугаку, не поднимая глаз. — Мы забудем об этом недоразумении и все вернется на круги своя. — Боюсь, просто забыть не выйдет, — Саске выбрал именно этот момент, чтобы подать о себе знать. Все это время он стоял у двери, слегка приоткрытой. Очевидно Микото слишком сильно хлопнула ею, входя в кабинет и язычок замка отскочил от металлической пластины, вместо того, чтобы занять положенное ему место. Стоило молодому человеку войти, мать и отец тут же обратили на него свое пристальное внимание. Микото с недоумением и настороженностью в глазах. Фугаку с чувством опасения и тревоги. — Особенно с учетом того, что сказал мой брат. Саске не был уверен, что столь откровенна и грубая ложь сработает. Во-первых, потому, что Итачи никогда не был склонен выдавать свои и чужие тайны. А во вторых, потому что Итачи не распространялся относительно своей личной жизни. О том, что между Итачи и Каи что-то происходит, Саске догадался основываясь исключительно на наблюдениях. Брат даже на прямой вопрос уходил от ответа. Фугаку знал сына и его принципы, а потому мог легко догадаться о нечестной игре Саске. Но глава семьи находился в таком подавленном состоянии, что совершенно не придал значения очевидным фактам. От слов Саске, лицо отца дрогнуло, по нему точно рябь пробежала, искажая черты лица. Он бросил короткий, пустой взгляд на сына. — Значит, — Фугаку тяжело вздохнул и голова его упала на грудь. Плечи опустились и сам он сгорбился, будто уменьшился в размерах, а лицо посерело, прибавив главе семьи Учиха лишний десяток лет, — Итачи сказал тебе. — Как и то, что не желает тебя больше знать, — кивнул Саске. Глаза Микото округлились. Она громко ахнула, сплетая руки у груди, переводя взгляд от сына к мужу. — Что это значит? — невнятным, внезапно севшим голосом спросила она. — Не желает знать? Что ты хочешь этим сказать, Саске? Это ведь не то, о чем я подумала, верно? Фугаку, объясни, что происходит! На несколько томительных секунд в кабинете воцарилось гробовое молчание. Было слышно, как ходили часы на стене, как скрипел ветер за окном, как настороженно стучали сердца. Фугаку потребовалось все его самообладание, чтобы заставить собственный язык произнести столь отвратительную правду. Он отдал бы все, что имел, даже последние годы жизни только бы этот позор никогда не вышел наружу и, тем более, не достиг ушей Микото. Но Итачи уже все рассказал Саске, а Саске никого не станет щадить. — Да, Саске, — наконец заговорил он, устремив полный грусти и раскаянья взгляд на сына. На супругу Фугаку взглянуть не смел. — Все, что сказал тебе брат — правда. Каи моя дочь. — Что?! То, что вскрикнула, шокированная таким признанием Микото, Фугаку мог ожидать, но не того, что вопль удивления сорвется и с губ Саске. Разве он уже не знал правды? Но был и третий голос, совсем тихий, но, казалось, самый сильный из всех. Каи стояла у открытой двери. *** Каи услышала шаги. Они ворвались в сознание тихим эхом, точно ее уши заполнила вата. Она обернулась и увидела спину идущего в сторону кабинета Саске. Только сейчас она различила и звуки скандала, которых прежде не слышала. Все ее тело точно обратилось в лед, защитив ее от внешнего мира и боли, внезапно обрушившейся на девушку. Она помнила слова, что сказал ей Итачи и то, что сама ответила ему. Вышколенные манеры позволили ей не упасть в гряз лицом и не рыдать у всех на глазах. Она повела себя с должным самообладанием, но что делать дальше? Как справиться с отчаяньем и унижением, обрушившимися на нее, точно поток ледяной воды? Конечно, в глубине души она никогда не верила, что их отношения с Итачи закончатся чем-то хорошим. Слишком много трудностей ей пришлось пережить в своей жизни и слишком часто судьба подбрасывала ей подводные камни. Все, кого она любила, ушли от нее бросили одну: мама, отец, Итачи. Она ведь действительно любила его. Любила всем сердцем. И что теперь ей делать с этой любовью? Забыть? Нет, у нее никогда не получится забыть все, что заставил ее пережить Итачи. Его взгляд, слова, ласки… Он казался таким настоящим в моменты их близости, что у девушки даже мысли не возникало о подлоге. Но что она в сравнении с Итачи? У него был опыт и время, научиться правильно притворяться, оборачивать в очаровательную обертку низменные инстинкты. Губы ее дрогнули, выпуская судорожный вздох застрявший в сжимаемой тисками груди. Каи чувствовала, что готова расплакаться, но позволить себе такой слабости не могла. Не сейчас, во всяком случае, когда Яхико и Конан пожирают ее взглядом и тихо посмеиваются с наивной дурочки, поверившей в прекрасную сказку. Но взгляд ее все же заволокло пеленой. Руки дрожали, пальцы истерично перебирали воздух, к горлу подступала тошнота. Сейчас Каи не была даже счастлива тому, что ее могут оправдать в убийстве. Пока постановление об отмене приговора не вступило в силу, девушка хотела сама вызвать полицию и как можно скорее оказаться на электрическом стуле. Тогда ее муки длились бы всего несколько секунд, а не целую жизнь! Голоса в кабинете стихли, как раз в тот момент, когда Каи решила, как поступить дальше. Оставаться под крышей этого дома она больше не могла. Как и не хотела, чтобы кто-либо из семьи Учиха занимался ее защитой. Это было слишком невыносимо для нее. Она решительным шагом направилась к кабинету, чтобы поставить в известность Микото-сан и Фугаку-сан о своем уходе. Дверь была открыта почти полностью, но вид загораживала широкая спина Саске. Напряженное молчание затянулось и Каи уже собиралась подать знать о себе, как, вдруг, Фугаку-сан произнес эти слова. — Каи моя дочь. — Что?! Каи тут же зажала рот рукой, но было поздно. Ее возглас услышали все. Несколько коротких секунд, пока длилось замешательство после столь шокирующего заявления Фугаку-сана, ничего не происходило, а потом они повернулись к ней. Каи так и застыла, бледная, ошарашенная. В ее широко распахнутых глазах отражался настоящий ужас. Глаза членов семьи Учиха тоже смотрели на нее и не внушали ничего хорошего. Их взгляды, — Каи видела их множество раз в приемных самых богатых домов города, — осуждали, точно она одна была во всем виновата. — Каи? — первым дар речи приобрел Саске и даже сделал шаг в сторону девушки, но она не нашла в себе сил выслушивать их упреки. Девушка бросилась прочь. Вбежав в гостиную она увидела встревоженного и опасно поглядывающего на нее брата. Яхико никогда не проявлял к Каи заботы и участия, но сейчас весь его облик выражал активное беспокойство. Он встал с дивана, двинувшись наперерез беглянке. Сзади уже слышались шаги быстрых шагов. — Каи, что с тобой? — осторожно спросил Яхико и протянул к ней руку. Лицо ее было бледным, почти серым, губы и крылья носа посинели. Каи шарахнулась в сторону, будто боялась получить ожег. Яхико сделал еще шаг. Вдруг в груди Каи что-то сдавило, а потом взорвалось с ослепительной вспышкой нестерпимой боли. Девушка испуганно подняла глаза на брата, сжимая кулачок у самого сердца, будто эта мера могла облегчить боль. Она попыталась вздохнуть, но осознала, что не может — легкие наполняла лишь жгучая боль. Второй рукой девушка шарила за спиной, пытаясь найти стену, на которую могла опереться, но пальцы ее нащупывали лишь воздух. Последний раз испустив судорожный вздох, Каи упала на ковер. Саске выскочил из узкого коридора, врываясь, подобно вихрю с гостиную как раз вовремя, потому что в следующий миг рядом с ним, с тихим шуршанием юбок сарафана, на пол полетело бесчувственное тело. Молодой человек успел отреагировать, заметив движение лишь краем глаза, и подхватил потерявшую сознание девушку, не позволив девушке удариться об пол. Саске подхватил Каи на руки и бросился к дивану. Яхико был уже рядом, раскидав подушки и освобождая место. Конан застыла чуть в стороне, вытянулась в струну, совершенно сбитая с толка происходящим. Она и рада была бы оказать помощь, только понятия не имела, что именно предпринять. Голова Каи опустилась на мягкий бархат обивки и Саске поспешил отойти в сторону, уступая место внезапно встревоженному и даже напуганному Яхико. Тот ловко и умело, словно проделывал подобное ни один раз, прощупал пульс девушки, сначала на запястье, потом, недовольно насупившись и цокнув языком, на шее. — Сердечный приступ, — констатировал он и обернулся к застывшей, точно истукан Хаюми. — Вызови «Скорую»! Пусть поторопятся. Конан тут же схватилась за мобильный, готовая выполнить поручение. Яхико перевел взгляд на Саске, его глаза горели нехорошим, лихорадочным огнем. — Что вы ей сказали?! — он сжимал пальцы сестры, точно опасаясь, что стоит отпустить ее руку и последняя жизнь, еще теплящаяся в ее слабом теле, вылетит прочь. Саске кусал внутреннюю сторону губы, пытаясь сообразить, как ответить на столь щепетильный вопрос. То, что они все узнали в кабинете отца — информация не для сторонних слушателей. О таком не то, что никому не говорят, но даже думать страшно. — Думаю, это все из-за разрыва с Итачи, — Саске попытался произнести эту фразу как можно более убедительно, но провести Яхико ему не удалось. — Разрыва? Эта девушка выдержала смерть собственного отца, в которой ее обвинили. Выдержала несколько месяцев тюрьмы, отвратительный суд и смертный приговор, который в последствие ей вынесли! А из-за разрыва с твоим братом получила сердечный приступ? Я никогда в это не поверю. Саске обвел взглядом комнату, точно искал поддержки у стен. Если бы здесь был Итачи, он бы сумел найти подходящие слова, но, в отличие от брата, Саске тоже умел впадать в панику. И сейчас именно она не позволяла молодому человеку собраться с мыслями. Он заметил мать, застывшую у стены с собранными у груди руками. Ее посеревшее лицо и отчаянный, полный ужаса взгляд молили сына не выдавать их ужасный, грязный секрет. Саске не мог предать мать. — Не знаю, — наконец отозвался он, усталым, севшим голосом. — Возможно, это стало последней каплей. Яхико молчал. Его суровое лицо не отрывалось от бледного с синевой лица Каи. Саске тоже смотрел на нее и думал о словах Яхико. В самом деле, Каи перенесла достаточно испытаний и ни одно из них не сумело сломить ее, так, как весть о ее родстве с Итачи. И Саске прекрасно догадывался, что именно повергло девушку в такой шок. Теперь Саске понимал, что отражение этого же ужаса видел на лице брата, но тогда, не зная подробностей, не сумел определить его причины. И, пожалуй впервые в жизни, Саске пожалел о том, что пожелал узнать правду любым путем. «Скорая» приехала быстро, всего через несколько минут. В такие дома, как дом Учиха всегда спешили, как на пожар. За спасенную жизнь богатый заплатит гораздо больше, чем человек с пустым кошельком. Медики подтвердили спорны диагноз Яхико и, положив Каи на носилки, погрузили в машину. Яхико, Саске, Микото-сан и даже Конан поехали следом, сопровождая драгоценный груз. В поместье оставался только Фугаку Учиха, скованного собственным стыдом и отвращением к себе же. Он просто не рискнул показаться кому-то из домочадцев на глаза. За окном занимался рассвет. *** Никогда прежде Итачи не прибывал в такой ярости, что буквально разрывала его грудь. Он был настолько зол, что дышать получалось с трудом. Сейчас он ненавидел весь мир: вселенную, судьбу, Нами Такугаву, себя и, конечно, отца! Борясь с животным желанием вернуться в поместье и двинуть родителю в нос и бить до тех пор, пока лицо его не превратиться в сплошное кровавое месиво, Итачи уходил все дальше от дома, сделавшегося для него самым ужасным местом на свете. Итачи мог простить измену отца их матери, мог закрыть на это глаза. Он даже мог бы признать сестрой Каи, случись это раньше. До того, как его чувства к ней распустились и окрепли. До того, как он познал вкус ее любви и подверг ее столь ужасному греху. Бедная, что станет с ней, если правда дойдет до нее? Итачи не желал об этом думать. Он принял верное решение, ничего не кому не сказав. И теперь ему только и оставалось, скрипеть зубами от бессильной ярости, сжимая кулаки до побеления костей. Вначале он просто шел, стараясь уйти от дома как можно дальше и не особенно выбирая направление. Потом, когда небо уже начало светлеть на востоке, разгоняя предрассветную мглу, а на улицах начали появляться первые люди — дворники, мусорщики, те, кто делает город чистым и опрятным глазу до того, как высший свет соблаговолит выбраться из своих постелей, Итачи перешел на бег. Десять, пятнадцать километров? Итачи понятия не имел сколько именно пробежал. Он всегда был в прекрасной физической форме и подобные марш-броски не вызывали у него проблем. Остановился он только когда дыхание совершенно сбилось. Вот только злость не прошла. Она точно спряталась, пока рассекаемый им ветер трепал волосы, вырывая их из хвоста и звенел в ушах. Но стоило ветру смолкнуть, злость высунула голову наружу, застилая глаза кровавой пеленой. Итачи огляделся. В этой части города он не бывал с самого детства. Старый парк на окраине, теперь заросший бурьяном и мелким кустарником. Горожане выбирали места для прогулок ближе к дому, так что старый, помнящий маленьким еще его деда, парк полностью забросили. Итачи окружали огромные вековые магнолии, обхватить которые не хватит длинны рук нескольких человек. На одно из деревьев и обрушилась его ярость. Он бил кулаками по толстому стволу с крупной, рваной корой до тех пор, пока кулаки его не стерлись до крови. Только тогда, чувствуя поднимающуюся от ссадин и порезов жгучую боль он наконец испытал облегчение. Временно и неуловимое, но будто дышать стало легче. Итачи смотрел на свои сбитые в кровь руки, упершись лбом все в тот же ствол дерева, на который так рьяно выплескивал собственное отчаянье. Его боксерские упражнения не нанесли стволу ни малейшего вреда, лишь кора окрасилась красным. Острый сучок, обломанный, когда дерево было еще молодым саженцем впился ему в лоб, но Итачи не обращал на это никакого внимания. — Боль — это боль, — пробормотал он, растягивая губы в горькой усмешке, прислушиваясь к боли в руках и той буре, что бушевала в его груди, — как ее не назови. Разве она становится слабее от того, что ты думаешь, что она нереальна? Когда Итачи вернулся домой, поместье встретило его совершенной пустотой и тишиной. Казалось, огромный дом вымер. Итачи понятия не имел куда подевались члены его семьи, предполагая, что не став дожидаться его возвращения все отправились спать. Разумеется, это было логично. Итачи поднялся на второй этаж, вошел в свою комнату, так никого и не встретив. В его спальне тоже было пусто. Впрочем, он и не рассчитывал застать там Каи, мирно спящую на его постели. Больше такой картины он не сможет увидеть никогда. Единственное, что напоминало о ней — блокнот на столе и развешенные на дверце шкафа сарафаны — весь не хитрый скарб девушки. Она не пожелала даже забрать их, точно боялась испачкаться. Итачи не винил ее, он и сам вернулся сюда лишь для того, чтобы уйти навсегда. Он не мог оставаться под крышей дома в котором его сердце разлетелось на сотни колючих осколков и не мог оставаться в городе, где жила она, боясь сорваться. Любовь Итачи была столь велика, что он сумел бы забыть постыдный факт их кровного родства. Уже направляясь домой Итачи думал о том, чтобы забрать Каи с собой, увезти подальше от этого городишко, туда, где их никто не мог знать и любить ее так, как он того хотел. Огромным усилием он заставил разум возобладать над истекающим кровью сердцем и взять себя в руки. Он не подвергнет Каи такому позору, не навредит еще больше. Он вернутся в столицу, займется делами своей адвокатской конторы и постарается не то, чтобы забыть, — забыть у него никогда не выйдет, — но не вспоминать ее глаз, ее гладкой кожи, аромата ее волос. Завершить работу над делом Каи он сможет и там, оставив Саске своим представителем здесь. Он вынул из шкафа единственный чемодан, с которым сюда и приехал. Пара костюмов, несколько домашних и повседневных брюк, рубашек и маек — больше ему не требовалось. Единственная вещь Каи, которую Итачи взял с собой — блокнот и, как пытался уверить самого себя, вовсе не для того, чтобы иметь память о ней. В блокноте могли быть подсказки к раскрытию ее дела. Уже выходя из комнаты, Итачи вспомнил, что мобильный телефон остался в нагрудном кармане его белоснежного пиджака. Обнаружив пропажу и отправив его в карман брюк, он закрыл двери и спустился вниз. В темноте гостиной на кресле сидел Фугаку, потягивая бренди из пузатого стакана. Скорее всего это была не первая порция, потому что отцу семейства потребовалось некоторое время, чтобы заметить сына. Итачи же заметил его сразу и поспешил пройти мимо. — Куда ты? — заплетающимся языком спросил Фугаку, оглядывая Итачи с ног до головы. Итачи не ответил и вовсе не потому, что злость на родителя оставалась глубоко внутри, он действительно не желал больше знать этого человека. — Уходишь, — продолжал, точно говоря сам с собой Фугаку, — как и твоя мать, и брат. Все ушли от меня. Одна маленькая ошибка… — он грустно, с иронией усмехнулся. Блестящие алкоголем глаза вспыхнули и потухли. — Как дорого она мне стоила, сынок. Итачи остановился, но так ничего и не сказал отцу. Этот человек, разбитый, раздавленный унижением, за собственными страданиями не желал замечать ничего вокруг. Он не понимал, какую боль причинил своим детям и что с ними сделал. Нет, знать его больше Итачи совершенно не желал! Фугаку пробормотал что-то еще, совсем тихо и неразборчиво. Слов Итачи не понял, впрочем, и не особенно прислушивался. Телефон в кармане его брюк зазвонил, разрезав мрачную тишину задорной мелодией. На дисплее высветилось имя младшего брата и Итачи подумал, что Саске мог бы и спуститься, или зайти в его комнату, ведь должен был слышать, как он собирал вещи. Но вместо этого предпочел продолжать отсиживаться в комнате. — Чего тебе? — не особо приветливо ответил на звонок Итачи. Саске испустил сдавленный стон, прежде чем заговорить. — Где ты был? Я больше часа пытаюсь тебе дозвониться! — В чем дело, Саске? — Итачи не хотелось оставаться в этом доме ни минутой дольше, чем того требовалось, а младший брат мог задержать его. Он не хотел тратить времени. — Мы все в больнице, — затараторил Саске. На заднем фоне голоса младшего брата делали какое-то объявление по громкоговорителю и тому приходилось почти кричать. — У Каи случился сердечный приступ. Ее оперируют. — Что?! Мир Итачи и без того шатко стоящий на ногах, вдруг треснул, рассыпался серой глиной, разлетелся пеплом. Он не был так шокирован даже когда узнал, что она его сестра. Ограждая ее от правды, Итачи взвалил всю боль на себя, не желая причинить ей ни малейшего вреда. Но теперь… Итачи совершенно забыл, что собирался покинуть город как можно скорее. Его не интересовало собственное горе и злость на отца. Все перестало иметь значение. — В какой больнице, Саске? — только и спросил он. — Я же сказал, в клинике Цунаде! — Саске говорил что-то еще, но Итачи уже не слышал его. Бросив чемодан посреди гостиной он бросился к той, которой оставил свое сердце.