Некто новый

У Дина никогда не кончался бензин. Нет, серьезно — никогда не кончался бензин. Он пересёк страну вдоль и поперёк, как паук, плетущий паутину, и ни разу, ни единого разочка до этого у него не кончался бензин. Он чувствовал, что Кас смотрит на него с пассажирского сиденья; закат солнца окрашивал простирающиеся вокруг них поля красным румянцем стыда. В поле зрения не было ни зданий, ни людей, ни даже большой и удобно расположенной на обочине дороги канистры, полной бензина. Десять минут назад Дин улыбался миру вокруг них, мягкий покой дороги стелился до самых уголков его души, а Кас тихо говорил о чём-то научном и странном, и его голос был таким мягким, таким знакомым, и совсем не имело значения, что Дин едва ли понимал хоть слово. А Дин не думал ни о чём. Для него сейчас имели значение только руки на руле, солнце в глазах и сидящий рядом Кас, чьи руки двигались, как руки скульптора, а голос попадал в такт монотонному ритму дороги. А затем что-то кашлянуло, вздрогнуло, случился перебой в зажигании, мотор Импалы вздохнул и медленно заглох. Дин съехал на обочину дороги, насколько это было возможно с оставшейся у них инерцией, и поднял ручной тормоз. — Э-э. Ну, ладно, — сказал Дин, хмуро уставившись на свои руки. Кас рядом с ним шевельнулся, и Дину показалось, что краем глаза он видит сдерживаемую тёплую улыбку; узел в его груди немного ослаб. — Кажется, у нас только что бензин кончился, Кас. На секунду наступила тишина, а затем Дин взглянул на Каса, приподняв одну бровь и ожидая его вердикта. Им нужно позвонить Сэму, подумал Дин. Он может приехать и забрать их. Кас, кажется, думал о том же самом — он открыл бардачок и вытащил мобильный Дина. — Прости, — неловко произнёс Дин, когда Кас протянул ему телефон, не встречаясь с ним глазами и разглядывая окружающие их широкие золотые поля. — Мне надо было проверить его до того, как мы отъехали, мне надо было… Хотя нет особого смысла говорить об этом сейчас, так? Он набрал номер. Атмосфера в машине стала тяжёлой и напряжённой — или так было только для Дина. Он ненавидел быть таким чертовски тупым. Всё шло так идеально. Он хотел, чтобы эта поездка продолжалась вечно, хотел, чтобы дорога разворачивалась и разворачивалась, выращивая новые повороты и прямые отрезки пути только для него. Теперь же, думая о дне, который хотел бы сохранить в памяти, он всегда будет вспоминать вот это — огромное чёрное масляное пятно на приятном воспоминании. Кас рядом с ним, казалось, ни капли не волновался. Он всё ещё наблюдал, как колышется пшеница за окном. До уха Дина донеслось жужжание телефона — привычный звук, тихий, как сверчок в траве. Когда он поднял трубку, голос Сэма через плохую связь зашуршал, словно папиросная бумага. — Дин? — Привет, Сэмми, как дела? — Что ты натворил на этот раз? — ровно спросил Сэм, и отголосок его раздражения заклубился в машине, подобно дыму. Кас уловил его и улыбнулся, повернувшись к закатившему глаза Дину. — Кто сказал, что я что-то натворил? — спросил он, защищаясь, и вздохнул, когда Кас приподнял брови. — Хорошо, хорошо. У меня, возможно… кончился бензин. — Что? С тобой никогда не происходило такого за всю твою… — Да, да. Ты можешь сурово наказать меня позже, ладно, папочка? Дело в том, что мы посередине чертова ничего, другими словами, в пятидесяти милях до ближайшей заправки. Так что? Конечно же, Сэм согласился приехать и забрать их. Диктуя направление, Дин задержался глазами на руках Каса, глядя, как они сжимаются и разжимаются в тщетной попытке успокоиться. Когда Сэм повесил трубку, ставшая неожиданной статическая тишина в ухе Дина вытащила его из мечтательного состояния. — Он будет здесь так скоро, как только сможет, — сказал Дин, отвечая на вопросительный взгляд Каса. — Нам просто надо подождать. Кас кивнул. В машине наступила тишина, восстанавливающая мягкое одеяло покоя, которое окутывало их во время поездки до сего момента; руки Дина бесцельно покоились на нижней части руля, а глаза замерли на дороге впереди. Клац. Кас со знакомым металлическим звуком открыл дверь со своей стороны и отошёл, оставив её открытой. Он направился на травянистую обочину, где прошёл, шаркая, несколько шагов вперёд и влево, наклонился и аккуратно присел, скрестив ноги и выпрямив, как по линейке, спину. Легчайший ветерок задул в машину, принося аромат урожая, почвы и солнца. Некоторое время Дин просто наблюдал. В проёме открытой двери была видна трёхступенчатая панорама: Кас на первом плане, золотые поля за ним и позади всего этого — красно-оранжевое великолепие неба. Дин почувствовал порыв взять телефон и сделать фото — но это было тупо, и смешно, и… Так или иначе, он взял телефон и сделал фото. Тупо и смешно, разумеется, но ему хотелось запомнить это. Хотелось иметь возможность смотреть на это снова и снова. Он сфокусировался на пейзаже. Можно будет открывать это фото в течение следующих трех месяцев, после того, как зимой всё станет тяжёлым, больным и хрупким; и это будет подобно возвращению сюда, где солнце светит в лицо, перед ним сидит Кас, и сиропно-золотые линии света и тени сбегают по его плечам, волосам, щекам… Дин уронил телефон, как только осознал, что Кас повернулся и смотрит на него мягким, глубоким взглядом, с затаённой полуулыбкой на губах. — Здесь снаружи замечательно, — позвал он, не упоминая момент с импровизированным пресс-фото Дина. — Тут свежо. Дин сглотнул, снова потянулся за своим телефоном, а затем и сам вышел из машины, клацнув дверью. Может быть, Сэму нужно будет позвонить ему, подумал он. Может быть, он мог бы сделать больше фотографий, подумал он отстранённо. Может быть, Кас будет смотреть на поля и даже не заметит, что Дин сделает несколько кадров того, как вызолоченный свет ореолом окружает его волосы и смягчает линии его подбородка, щёк… — Холодно, — проворчал Дин, присаживаясь. Это было не так, и Кас не ответил ничем кроме короткой улыбки, как будто понял, почему он так сказал. Они смотрели, как садится солнце, в полной тишине, только обмениваясь полувзглядами и изредка меняя позы, скрещивая ноги, прижимая их к груди и вытягивая перед собой, почти соприкасаясь ступнями, почти сталкиваясь плечами, дыша почти в унисон. Небо над ними темнело в тишине. Солнце на прощание поцеловало горизонт и скрылось, оставив после себя нити золота. Ночь вступала в свои права в беззвучной спешке; звёзды робко открывали прищуренные глаза, смаргивая сонную хмарь. Дин смотрел на них, крепко сжимая телефон в левой руке. Он сделал, должно быть, пятьдесят фотографий, а Кас даже не моргнул. Он лишь сидел и смотрел на пшеницу, на небо, на закат солнца, а когда повернулся к Дину, его глаза были светлыми, глубокими и яркими. Дин взглянул на звёзды, но всё, что видел — это тот взгляд… взгляд, который обратил к нему Кас, когда повернул голову и улыбнулся — не на камеру, а для Дина. Как он мог быть таким прекрасным, что сердце в груди Дина болезненно сжималось? Как он мог заставлять Дина чувствовать вещи, которые, как ему казалось, он неспособен чувствовать, как мог так легко заполнять собой трещины, разломы, которые спускались в глубины души и дальше? Дин сглотнул. Здесь, в покрытом темнотой поле, небо было усыпано мириадами звёзд. Конечно, они были на нём всегда, но в шуме и спешке их обычно не замечаешь. Им нужно было спокойствие, чтобы просиять во всей красе. Как долго они были там наверху? Как долго смотрели на Землю? — Кас, — шепнул Дин. Он не отвёл взгляда от неба, даже когда скорее почувствовал, чем увидел, что Кас повернулся к нему. — Когда ты был рождён? Кас выдохнул смешок. — Я не был рождён, — сказал он. — Ты это знаешь. — Ну, да, — согласился Дин. — Но когда ты был, ты знаешь… — он махнул рукой на небеса над ними. — Создан? Кас обдумал это; как только Дин подвинулся, чтобы посмотреть ему в лицо, его взгляд переместился наверх. Два колоска неподалёку склонились вместе от набежавшего ветерка. — Я не знаю, — наконец ответил Кас. — Не помню. До начала времён, я думаю. Дин кивнул, сжимая губы. До начала времён. Сегодня он сделал пятьдесят семь фотографий существа, которое было рождено до того, как началось время. — Первое воспоминание, которое у меня есть — это где-то, — Кас сделал паузу, на мгновение закрыв глаза, словно сверялся с каким-то внутренним компасом, и затем указал рукой вверх. — Где-то там. Далеко, в том, что ты назвал бы Поясом Койпера. — Никогда в жизни я не называл ничего Поясом Койпера, — с ухмылкой сказал Дин. Кас послал ему короткую улыбку, сощурив глаза. Несколько мгновений они сидели в тишине, потерявшись в мыслях. — Вообще-то, я… я возвращался в одно и то же место много раз, — сказал Кас. — Когда у меня были крылья. Он склонил голову вниз, прикусывая щёку в незнакомом Дину жесте. — О, да? — мягко сказал он. Кас нечасто говорил о падении. — Это было моё любимое место, — сказал Кас. — Особенно… особенно после того, как я встретил тебя. — Он прокашлялся. — После того как я вернул тебя из Ада. Дин кивнул, рассматривая лицо Каса. Теперь оно было освещено прохладным серебристо-голубым светом, спокойное, как поверхность озера с чистой водой. — Когда-то я задерживался неподалёку от Плутона, — сказал Кас, когда Дин не стал нарушать тишину, ожидая большего. — Я всегда отправлялся туда, когда у меня была лишняя минутка или когда… или когда мне нужно было подумать. Я не знаю, что именно тянуло меня туда… — Он умолк, снова погружаясь в какие-то раздумья. Дин хотел бы закрыть глаза и вслушаться достаточно сильно, чтобы услышать, что творится у Каса в голове, что он говорит только себе, что он утаивает. — Меня что-то влекло, — внезапно сказал Кас немного охрипшим голосом. — Что-то в Плутоне. То, что он так далеко — так далеко отсюда. Он там наверху сейчас, — он махнул рукой на небо. — Где-то там наверху, далеко-далеко от всего и вся. Он одинок, и он может видеть огни — солнце, сияющее… сжигающее самое себя и удерживающее всё вместе. А вокруг него планеты, движущиеся так быстро и так близко, вместе. И всё, что может делать Плутон, — это смотреть. И я всегда ощущал, как будто — как будто я хотел быть… ближе. — Кас сглотнул, тряся головой. — Это всего лишь каменная глыба. — Нет, — сказал Дин, — нет. Я понимаю. — Поддавшись импульсу, он протянул руку и прижал её к плечу Каса. Кас улыбнулся ему, глядя прямо в глаза, наполовину счастливый и наполовину печальный. Видеть его таким было невыносимо и разбивало Дину сердце. — Это замечательно — иметь друзей, которые не являются планетами, — сказал Кас, пытаясь поднять им настроение. Дин рассмеялся. — Еще бы, — сказал он, отпуская плечо Каса и возвращаясь взглядом к небу. — Хотя должен сказать, у меня на самом деле много общего с Плутоном. — Что? — Дин ухмыльнулся. Кас пожал плечами, и его глаза сверкнули. — Ну, Плутон когда-то был планетой, не так ли? — сказал он с преувеличенной серьезностью. — А затем его лишили этого звания. Дин наморщил лоб. Несколько секунд он сидел в тишине, глядя, как Кас наблюдает за его попытками придумать, что на это сказать. — Мне казалось, я слышал, что Плутон снова признан планетой, — наконец заметил он, нахмурившись. — Или карликовой планетой, что-то в этом роде. — Теперь никто не уверен в том, что он такое, не так ли, — ровно проговорил Кас. Дин сглотнул. — Он — Плутон, — сказал он. — И всегда им останется. Кас не ответил, криво улыбнулся Дину и легонько толкнул его локтем в плечо, так слабо, что это, возможно, произошло случайно. Они долго сидели в тишине; Дин постукивал пальцами по сухой травянистой земле, пытаясь выяснить, мог ли сказать что-нибудь лучше. — Хотел бы я иметь день рождения, — неожиданно сказал Кас. Дин повернулся к нему, удивлённый. Кас пожал плечами, улыбаясь вместо разъяснений. Дин открыл рот для ответа, а затем снова закрыл, прикусил губу и вновь вернулся к наблюдению неба. Он вдохнул, затем медленно выдохнул и снова вдохнул. — Знаешь, — сказал он, его горло немного сжалось. Он никогда ни с кем не делился этим прежде, это всегда было… просто чем-то, о чём он думал про себя, обычно когда вёл машину или засыпал. — Иногда я… я думаю, может быть, у всех нас есть множество дней рождения. Кас смотрел на него; Дин не поддался желанию повернуться к Касу, давая ему возможность безо всякой неловкости рассматривать выражение его лица. — Потому что, знаешь, в нашей жизни, — начал объяснять он, зная, что обычно у него это фигово выходит, — в нашей жизни нам не всегда удается оставаться теми, кто мы есть изначально. Я не тот же парень, каким был десять лет назад, понимаешь? Или даже семь лет назад, или три. И иногда я представляю себе, ну, может быть, есть день, вроде как — совершенно определенный день, когда я перестал быть одним и стал другим. И такие дни — они похожи на дни рождения. Так что, может быть… у тебя тоже найдется один такой. Он почти мог услышать, как Кас думает; покой вокруг них словно окутывал их теплом и уютом. Неожиданно Дин повернулся к Касу и заметил, что его глаза блестят. — Кас… — не удержавшись, он протянул руку и взял пальцы Каса в свои. Тот сглотнул, не отводя взгляда от неба над ними, не давая слезам пролиться. Они просидели так долго; рука Каса лежала в руке Дина, как тайное сокровище. Дин провёл большим пальцем по всей длине указательного пальца Каса, и его сердце запнулось от соприкосновения с тёплой кожей. Его живот был полон бешено порхающих бабочек. — Прости, — сказал Кас, и Дин ничего не ответил, только один раз мотнул головой, отклоняя извинение. — Я люблю говорить о подобных вещах, — сказал Кас, когда влага в его глазах растаяла. — Всегда любил. Дин улыбнулся, раздумывая, хотел ли Кас, чтобы он отпустил его руку. Он не отстранялся, так что… наверное, он мог держать его ладонь и дальше, верно? — Я тоже, — сказа он. — Я… я тоже люблю это. Кас повернулся к нему, и у Дина тут же сбилось дыхание. Как могли звёзды всё ещё оставаться на небе, если все они сияли в глазах Каса? Он чуть крепче стиснул руку Каса и почувствовал ответное пожатие. — Кас… — произнёс он, не зная, что именно хочет сказать. Он не заметил, как близко они сидели — ну, заметил, конечно, он заметил, но возможности, которые открывала эта близость, стали ему ясны только сейчас. — Кас, я… Они были так близко, так близко, так близко… — Я хочу поцеловать тебя, — внезапно сказал Кас, и эти слова упали, как первый поток воды из крошечной трещины в гигантской плотине, и волна тепла обрушилась на тело Дина, а его рот распахнулся в изумлении. — Пожалуйста… могу я поцеловать тебя? Руки Дина дрожали. — Д-да, — прошептал он, не веря, что сможет справиться с голосом, если попытается говорить громче. Дин вытянул свободную руку, как только Кас мучительно медленно придвинулся ближе, его глаза оставались открытыми, когда Дин завёл пальцы за лацкан его плаща. Они сближались, задерживая дыхание, наклоняя головы чуть больше, чуть ниже, подходя чуть ближе, еще ближе… Первое прикосновение губ Каса к губам Дина отозвалось белой вспышкой перед глазами. Оно было подобно взрыву множества эмоций, вызвавшему дрожь во всем теле, его охватил триумф, и ужас, и чистое, безбрежное счастье, слишком внезапное и необъятное. Он задохнулся, словно пытаясь притянуть Каса ближе единственно силой своего дыхания; рука Каса сжалась вокруг него, другая скользнула в волосы Дина, удерживая его ровно, когда они поцеловались снова, глубже. Дин дрожал, как будто это был его первый поцелуй, сердце сильно стучало, а одинокая слеза скатилась по щеке от ощущения, что его держат, его целуют, его целует Кас… Они отстранились, выдыхая из губ в губы, дыша дыханием друг друга. Дин взглянул в глаза Каса, слишком ошеломлённый и благоговеющий, чтобы стыдиться слёз в глазах. — Дин, — прошептал Кас, — думаю, сегодня — мой день рождения. Дин неуверенно улыбнулся, сжимая пальцы Каса своими. — Ты так думаешь? — спросил он, почти смеясь; как мог он сдержать в себе столь огромное счастье? — Наверное, — сказал Кас. Рука в волосах Дина шевельнулась, большой палец потёр висок Дина. Он выглядел изумлённым, исступлённым, спокойным и прекрасным. — Я думаю, это и есть день моего рождения. Я только что стал кем-то новым.