До тех пор, пока не

Рэнди молится. Молится всем несуществующим богам, самой своей сущности, каждой мышце и каждому нерву, молится почти до белизны в глазах не жаться затравленно к стене. И всё равно — жмётся. Мимо него неторопливо проплывает Гейл, и пахнет от него… ну, всем тем, чем и обычно — кофе, тальком, свежим порошком и сигаретами, и Рэнди чувствует этот запах, опустив глаза и крепче вжимая очки в переносицу, и крылья носа у него слабо трепещут. Это, конечно, не его, Рэнди, вина, что Гейл Харольд — самый что и ни на есть мудак, которого непонятно как носит земля. Из такого вида мудаков, что мило улыбаются тебе на съёмках, запускают пальцы тебе в волосы, ладони кладут на шею, а вечером в баре злобно подхихикивают шуткам про педиков, закидывая свою длинную тяжёлую руку Хэлу на плечо. И умудряются делать самые невинные глаза в ответ на тяжёлые цепкие взгляды, твои и Питера. Рэнди не знает даже, что хуже — что он вжался в эту грёбанную стену как напуганное животное, чуть ли не растворился в ней, не вплавился внутрь, или что Гейл просто прошагал мимо, не обратил внимания, разбрасываясь кому-то своими улыбками, по десять центов за штуку, и не удостоил его, Рэнди, даже взглядом. А Рэнди ждал. Рэнди собирал в груди мужество, знал, каким отточенным движением будет вздёргивать подбородок и как гордо будет смотреть в ответ… Пожалуй, оно и к лучшему — хотя бы Рэнди не мазнуло волной неприкрытой острой неприязни. А то пришлось бы бежать в трейлер и часом позже выслушивать проклятия от всех по очереди: гримёроврежиссёровсценаристов, — потому что он уже опоздал, и его волосы в полнейшем беспорядке, и Гейл ждёт его уже хер знает сколько, а Рэнди бы извинялся и вспоминал, с каким остервенением смывал в душе липкие взгляды. Рэнди помнит их первую встречу, словно это было вчера. Лучше бы и не было вообще, ни вчера, ни завтра, никогда на этой грешной земле он предпочёл бы не встречаться с Гейлом Харольдом. Но его мнения никогда никто не слушает, поэтому он оказывается в Торонто, в крохотной комнатке пять на семь, находившейся в павильоне так глубоко, что никто бы и не забрался. Вроде, тут хранят оборудование, но Рэнди не замечает — он читает какие-то сцены, запечатывая в памяти буквы, слова, предложения, что-то жестикулируя и придавая своему лицу странные выражения. Кажется, зачем-то это было нужно. А потом он вздыхает, поправляет очки и, тихонько выскользнув через приоткрытую дверь, шагает вперёд по коридору, широко расправив плечи. Он видит его сразу, как входит в комнату, — хоть она и большая, просторная и очень светлая. Гейл Харольд — пятно душной тени, у него ореховые глаза на пол-лица и словно выточенные скульптором губы. И если бы сердце у Рэнди могло остановиться от восторга, то так бы оно всенепременно и случилось, но он только смотрит и кончиками губ улыбается. Он знает, конечно, абсолютно и наверняка, что это — его Брайан Кинни. Всё было относительно хорошо первое время. Никаких привязанностей, никакой вражды. Они не шутят друг с другом, и не приносят в перерывах кофе. Даже когда нестерпимо хочется покурить (иногда даже просто ради десятиминутного отдыха) — курят на расстоянии нескольких шагов. Рэнди любит сценарий, и даже немного восхищается Джастином, дружит с Питером, почти не гуляет и вечерами пьёт дома чёрный чай. Гейл — душа компании, он на площадке, словно забрёл сюда случайно, он расшвыривается собой на всех поблизости, пошло шутит, рассказывает какие-то истории, покупает выпивку всем подряд, но никому не даёт подобраться по-настоящему близко. Так думает Рэнди, неделю за неделей наблюдая за непонятным поведением Гейла издалека. Рэнди кажется, что это такая игра. Гейлу всё равно, что кажется Рэнди. Они целуются на съёмках, и это хорошо. Это жаркое столкновение влажных языков, притягивающие ближе к телу руки, волосы в беспорядке, сорванная одежда и прикосновения кожи к коже. Иногда у Рэнди встаёт. Если б у него был шанс, он бы отшутился типичным недотрахом, тем, что сука-Гейл нашёл эрогеннную зону, что он видел классное порно, которое начиналось точно так же… Чем-нибудь. Чем угодно. Они посмеялись бы, чтобы он смог бы об этом забыть. И не краснеть, и не нащупывать дрожащими пальцами простынь. Но Гейл приподнимает кончики губ, то ли печально, то ли виновато, снимает руки Рэнди со своих плеч в ту же секунду, как звучит: «Снято», и уходит флиртовать с персоналом. Иногда Рэнди кажется, что Гейл его разглядывает, но ему, Рэнди, ещё никогда не удавалось поймать тёмно-ореховый взгляд. Рэнди уходит с головой в работу, он душит все мысли о Гейле как таковом и полностью фокусируется на всех полезных вещах в жизни: чтении книг, чёрном чае, нервных разговорах с Питером в три часа ночи, идеально вызубренных сценариях эпизодов. Гейл не мешает: развлекает каст своими улыбками, флиртует с каждой проходящей-мимо, послушно читает реплики, послушно трахает Джастина, послушно игнорирует очередной стояк Рэнди, встаёт-поднимается-на-ноги-уходит. До тех пор, пока не. Рэнди не сразу понимает, что меняется. Может, глаза становятся злее, может, пальцы жёстче. Как Гейл врезается в него плечом, как стискивает челюсть, как яростно отталкивает Рэнди от себя в ту же секунду, как звучит: «Снято». В кафетерии сидит на расстоянии пяти метров, если и заговаривает — то этим хрипловато-саркастическим тоном, наверное, чтобы отпустить очередную гениальную шутку. И, главное, — все смеются. Он шипит от прикосновений Рэнди как ошпаренный, орёт при каждом удобном случае, а язвит — и того больше. Он высмеивает всё, до чего могут дотянуться цепкие глаза — небрежную одежду Рэнди, его внешность, его полувозбуждённый вид; он словно назло целует глубже, и языком проходится жарче и шире — по шее, ключицам, плечам — проезжает пальцами по члену, ягодицам, а потом насмешливо смотрит, как краснеет и тянется за простынями Рэнди. Рэнди знает, что если его заметит Гейл — то он пропал. Он упрямится, с вызовом смотрит в ответ, силой воли сгоняет краску с щёк, а плачет только дома, уткнувшись носом в кружку с чаем. Но каждый раз, когда на радаре появляется Гейл — похабно щупает, дразнит или хихикает над шуточками Хэла — у Рэнди разъедает желудок. Поджимается горло, жгут глаза и ногти впиваются в ладони. Рэнди знает, что если его заметит Гейл — то он почти что умер. Поэтому Рэнди молится всем существующим богам и вжимается лопатками в стену.