Змеюшка

Проснуться сил нет никаких. Голова ужасно болит, и, вместо того чтобы выпить таблетку, я пытаюсь провалиться глубже. Привычное состояние по воскресеньям. Еще и кошмар снится, что кто-то на меня орет. Кот почему-то пищит и не мяукает своим кошачьим басом, а лепечет нечто почти членораздельное. Я резко сажусь. Голова, офигев от такого отношения, не иначе, перестает болеть. Вижу шатающуюся спину какого-то мужика. Кот мой оказывается ребёнком лет трёх, хотя тоже черненьким, лохматым и тёплым. — Мамочка? — пищит этот оборванец. Мне это уже не нравится, а тут ещё сонный мозг осознает, что я не дома. Со студенческих времён всегда сплю дома. И не помню, что хотела что-то поменять. «Шёл, упал, проснулся — гипс», — что называется. Надо встать и подумать. — Мальчик, как тебя зовут? — Северус. Ты что, забыла, мамочка? Фанфик. Лол, да. Хочется заплакать и засмеяться. Но нельзя: рыдающая попаданка — это моветон и бесит нещадно. И всё-таки, почему именно Эйлин? Ненавижу её, не уважаю и терпеть не могу. Лохундра: выскочила замуж, а ребёнок в таком жутком состоянии. Нафига им было Северуса рожать? Нет, Снейп, конечно, шикарным мужчиной вырос, видным, но вот такое детство — это, мать его, писец. Надо отсюда валить. Только с ребёнком надо бы валить куда-то, а без ребёнка можно это где-то обустроить. Другое дело, что оставить ребёнка с папашей нельзя. Детей и с адекватными-то мужчинами оставлять нельзя, а не только с этим ублюдочным. Если я сбегу, оставив Северуса, то есть вероятность, что Тоби мальчонку убьёт. Терпеть не могу детей, особенно столь сопливого возраста, но смерти ему не желаю. Что ж делать-то? — Севочка, давай искать нам одежду? Мы пойдём гулять. Куда пристроить ребёнка? Шестидесятые годы. Никаких программ социальной защиты, никаких феминисток, так что мне с моим «муж-алкаш достал» податься некуда. Может, и есть куда, просто я никогда не интересовалась… Ладно. К делу. Как вариант: проверяю магию, засовываю ребёнка в приют, нахожу жильё, потом конфундус и забираю Севочку. Ребёнок должен жить в нормальных условиях, и, что бы я сама не думала по этому поводу, я должна их обеспечить. Через не хочу. Мамочки! Он же ещё и недоразвитый, наверное. Что там дети должны в три года уметь? Читать, писать, считать. Только складывать или умножать и делить тоже? Ещё словарный запас около пяти тысяч слов, вроде бы… Ничего об этом не знаю: живу с каким-то багажом знаний, даже не подозревая, откуда что взялось. Ладно, что впихнется ребёнку в голову, то там и останется. Северус тупым в фильмах не был. Что получается? Учили, но не любили: ни приласкать, ни даже правила гигиены привить не смогли. — Мамочка, мы сбегаем из дома? Ура! Я всё принёс. Ребёнок действительно приносит всё, что может: несколько комплектов одежды, своих и моих, денег (сумма небольшая, но я верю в инфляцию) и какие-то магические вещи, завернутые в мантию, вместе с палочкой. Собираемся мы необычайно быстро. Трёхлетняя версия Снейпа тоже не тупая, ребёнок помогает и, на удивление, не мешается. Так что идем мы быстрым шагом в сторону вокзала, а я в духе идиотки (бесят меня такие мамаши, но способ, наверное, действенный) спрашиваю у ребёнка, что он знает. Большая часть знаний касается магии, но посчитать до двадцати он смог. Куда ехать, кстати, тот ещё вопрос. Им мы задаемся уже на вокзале. И я вдруг осознаю, что в Англии городов, кроме Лондона, в моём представлении нет. То есть они, конечно, есть, но я о них не знаю. Придётся надеяться, что Лондон в этом времени всё-таки не такая людская мясорубка, как Москва в нашем, и ехать покорять столицу. Заодно и выход к магам рядом. Где-то через час поездки, когда умытый и оказавшийся не очень-то страшненьким ребенок уснул у меня на коленях, я понимаю, что на вокзалах обычно продаются карты. Ну, будем считать, что и в этом мире меня любит Судьба или что-то не менее извращенское. Впрочем, карта — это не дубльгис с дружелюбным интерфейсом, не факт, что я бы что-то поняла. Надо подумать над тем, что я умею. В целом, ничего. Наверное, смогу печатать на машинке, стоит чуть-чуть привыкнуть, смогла бы переводить с русского и немецкого, если найду словарь, то и с французского, но это так, шабашка, серьезную работу девчонке без диплома никто не даст. Кстати, с хрена ли я девчонка? Выгляжу на все тридцать пять, так что при всей моей запущенности мне не меньше двадцати восьми. Об этом я подумаю потом. Не завтра и даже не на неделе будет время думать о собственной привлекательности. Нам с Севочкой нужна нормальная одежда и квартира. Мне нужна работа. Денег, как показала практика, немало, но больше трех месяцев мы не протянем. Надо надавить на жалость, можно поплакать, благо реветь на заказ умею. Может быть полезно пообщаться с каким-нибудь ментом, блин, надо привыкать их копами звать. Только к менту надо подкатывать в состоянии истерики или близком к ней, а то решит, что ребенка у мужа украла и вообще неправа. А слез все боятся. Набросав план действий, бужу сына, кормлю сына, понимаю, что есть все еще не могу от нервов, и начинаю объяснять, что он должен будет делать. Сосредоточенность и серьезность ребенка меня радует и пугает. Потому что удобно, конечно, но явно ненормально. Ничего, Северус, мама сделает так, что все будет хорошо… Мама? Я и вдруг «мама». В семнадцать хотела, а в тридцать два поняла, что не вырасту никогда, а ребенок, воспитывающий ребенка, — это жалко. Но судьба меня в очередной раз не спросила. Моя судьба, которую я не судьбой считаю, вообще дама долбанутая, чтоб не сказать иначе. Северус, когда мы выходим на конечной, отчаянно мотает головой во все стороны и в какой-то момент, я действительно не замечаю когда, отцепляется от сумки. Найти черную макушку в толпе не могу и пугаюсь, так что истерику перед полицейским даже разыгрывать не приходится. Я правда боюсь за своего ребенка. Окончательно своего. Сижу, реву в полицейском пункте. Ко мне приводят моего бандита. Улыбается, вредина мелкая, но увидев меня ревущую, пугается. — Мамочка! Мамочка, не плачь. Все же хорошо будет. Или эти дяденьки тебя как папа обижают?! Севочка встает, заслоняя меня от подошедшего полицейского, а я могу только шокированно хлопать глазами. Ментозаврики, кстати, тоже. Самый молодой садится на корточки напротив сына. — Расскажи, как папа маму обижал. — Он ее бил и обзывал всяко: шлюхой и ведьмой. Менты дружно косятся на меня. — Тоби пил много. Мы сбежали от него, я боюсь за сына. Но у меня ни дома, ни работы, ни образования. Только денег немного. — Давайте, мы вам сейчас по объявлению квартиру найдем, вакансии тоже подыщем, — улыбается парень. — Можно я умоюсь? Присмотрите за Севочкой? Полицейские кивают. Зря я так плохо о них думала, просто не считала, что для работы в силовых структурах нужен мозг, если ты не самый главный, конечно. Когда я вхожу обратно, все молча офигевают. Естественно, они тут видели жертву домашнего насилия, но виктимность — это не внешность, это, скорее, черта характера. Правда, отчетливо видимая определенными категориями граждан черта. — Северус, садись ко мне, — приземляюсь на деревянный стул. На столе у молодого полицейского уже лежат несколько газет. Улыбается он мне как-то подозрительно. Неприлично так улыбаться молодой женщине с ребенком. Северус садится ко мне на колени и, словно почувствовав мое недоверие, смешно, но сурово смотрит на мужчину. Северус — суровый, и, похоже, даже в этой реальности это останется справедливым. Впрочем, бутерброды, сладкий пирожок и чай смягчают ребенка. Мы все-таки знакомимся с копами. Старшего я почти сразу забываю, а вот внезапно покрасневший Майкл Девис запоминается. Около часа мы ищем объявления и обзваниваем хозяев квартир. Севочка, выспавшийся в поезде, слушает, улыбается чему-то своему и не капризничает. Выписав три адреса и забрав газеты с объявлениями о работе, я уже собираюсь уходить, когда Майкл вызвается нас проводить. — Офицер Девис, право, не стоит. — А вдруг обманут или решат, что вы слишком легкая цель и украдут последнее. И зовите меня Майкл. — Хорошо, Майкл, но не можете же вы постоянно за нами присматривать. Он подхватывает чемодан, я беру Северуса за руку. Майкл ненавязчиво предлагает заботу и защиту, я вспоминаю о таком понятии, как эпоха, и понимаю, что через год окажусь его женой, если так дальше пойдет, и потихоньку отпинываюсь. Помощь мне, конечно, нужна, но не ценой независимости, а Майклу нужна примерная жена без лишних закидонов. Влюбляюсь в первую же квартиру. Кухня, санузел в адекватном состоянии, большая гостиная внизу и две спальни наверху. Все чистенько, аккуратненько, а стиль мебели меня и раньше мало волновал: цветовая гамма важнее. Правда, меня просят заплатить за полгода сразу, и я расстаюсь почти со всеми деньгами. Милая квартирная хозяйка делится ужином с нами, так что попрощавшись с Майклом мы едим и заваливаемся спатеньки. Северус хихикает от моих слов и от русских сказок, но вырубается почти сразу. Оставив дверь в комнату сына открытой, иду мыться и около часа отмокаю в старенькой ванной. Только почувствовав себя относительно чистой, выползаю. Зеркало запотело, и я не уверена, что хочу себя видеть. Всегда была симпатичной, довольно далекой от классической красоты, но притягивающей взгляды. А тут… Не комильфо. Страшненькая Эйлин, не атомная война, но надо поправлять здоровье, отъедаться, потому что недовеса у меня около восьми килограммов, одеваться и использовать очень много средств для ухода за собой. Вдруг еще стану лапочкой. Хотя у меня всегда останется н о с. Это, мать его, проклятье, а не нос. Севочке, по сравнению с мамочкой, еще нехило повезло. Размышляя так, простирываю вещички. Зеркало становится нормальным, и я вспомнаю об еще одной проблеме: синяки. На лице нет и не было, все на теле, никто не видел, так что, в теории, могу убрать магией. Экспериментировать на себе — опасно, но в качестве альтернативы у меня только Северус. В каких-то фанфиках у магии мозгов чуть ли не больше, чем у людей, и она своим детям помогает. Магия не к душе приматывается, иначе логично спросить, с хрена ли у Волдички столько сил. Значит, я все еще дитя магии. Нормас. Сейчас и полечимся. Так, Пашка, не истери. Палку в руки и вперед. Кстати, имя Эйлин мне тоже не нравится. Надо его как-то изящно сократить. Эйл, Эль, Ли, Лина… Ну, логично, была Полина — стала Лина. Отвлекая себя разговорами сама с собой вылечиваю следы побоев. Тело нормальное. Планы на будущее: жрать и кормить сына. Сейчас апрель, надеюсь, к сентябрю будем похожи на здоровых и счастливых людей. Задолбалась. Хочу спатеньки, как Севочка. Ложусь и понимаю, что меньшей истеричкой я с перемещением не стала. Меня трясет от впечатлений, какой уж тут сон. Сходить бы за валерьянкой к хозяйке, да только уже второй час. В итоге иду, завариваю чай. У этого моего воплощения тоже «кошачий язык»: кипятка боюсь. Жду, пока остынет чай, разглядывая неухоженные руки, обглоданные ногти, которые кое-как смогла подравнять, и щиколотки, прекрасно иллюстрирующие фразу «суповой набор». Вспоминаю Майкла с его ненавязчивой заботой. На-хе-ра? Мальчик (подумаешь, лет двадцать пять? Все равно мальчик) симпатичный, здоровый. Мордашка милая, не Бред Пит, но вполне себе. Плечи широкие, такие… фапабельные. Интересно, как давно у этого тела секса не было? В общем, Майкл для меня все равно слишком правильный, ламповый и скучный. Как-то не видела я в своем времени мужчин, которые не вписывались хотя бы в одну из категорий: «друг», «маменькин сынок» и нечто неформулируемое, но крайне вредное и одновременно мужественное. Вот последних я не реже раза в два месяца затаскивала в постель для здоровья. Что я буду делать в чертовы шестидесятые, да еще и с вот этой фигней вместо моего ухоженного и красивого тела — непонятно. Чай остыл, я успокоилась. Ложусь в кровать и вякаю привычно-детское, успокаивающее: «Приснись жених невесте». Никогда ведь никто не снился, не страшно. Будит меня Севочка, за что ему огромное спасибо: пятерых женихов мне хватило. В одном опознала давешнего Майкла, еще один — Малфой, судя по гриве, и Абраксас, судя по времени. В темноволосом синеглазом красавце по медальону признала Тома Реддла. Это ж охренеть. Он же… Он же… Хотя шикарный мужчина, а меня всю жизнь тянет на какую-то дикую жесть. Еще насчет двоих сильно сомневаюсь. Но найду, скорее всего. Вроде великанов под два метра, а то и выше, немного. Пишущих на чистом русском англичан-магов, того меньше. Определюсь. А сейчас — купать сына, кормить сына и вообще быт обустраивать.