Яркий солнечный свет в глаза - не самое доброе утро, особенно после проверки тридцати с лишним тетрадей и всего четырёх часов сна. С трудом заставив себя подняться с уютной кровати, я на ощупь дошел до ванной комнаты, открыл воду и окатил лицо ледяной водой. Ощущения, конечно, не из приятных, но они хоть немного привели меня в чувство. Взгляд прояснился и в отражении зеркала я увидел насколько губителен для организма мой ритм жизни. Ладно, не важно, один раз живем. Пора приводить себя в порядок. Один из самых любимых звуков - звонок с урока. Казалось бы, что звонок "на урок" и "с урока" звучат абсолютно одинаково, но как же по-разному воспринимаются. Дети, по обыкновению, не медля ни минуты, похватали свои вещи и понеслись прочь из класса. А вот и моя любимая часть рабочего дня - конец смены на первой работе. Небрежно кинув вещи в сумку, я с чистой совестью направился к выходу из цитадели науки и знаний. Перед входной дверью ко мне подбежала миниатюрная милая дама лет сорока. От нее всегда пахло сиренью. - Руслан Эдуардович, наконец-то я Вас нашла! Спасибо Вам большое за то, что помогли с организацией недавнего мероприятия. Не знаю, что бы мы без Вас делали. - Да не за что, Тамара Анатольевна, не мог же я бросить Вас в трудной ситуации. - Какой же Вы хороший человек, Руслан Эдуардович. Пойдемте со мной, я вас чаем напою в знак благодарности - она жестом указала в сторону своего кабинета. - Ох, я бы с удовольствием, но долг зовет, не могу задерживаться ни на минуту - я постарался как можно более тактично ей отказать. - Как жаль, как жаль. Ну, если будет минутка - заходите, милости прошу. - Конечно - улыбнувшись, я поспешил отворить тяжелую дверь и выбежать на улицу. Как и ожидалось, на улице было очень жарко, но у меня не было ни минуты на то, чтобы возмутиться этим. Я бросил взгляд на наручные часы и понял, что выбился из графика на 7 минут. А это значит, что на вторую работу придется бежать быстрее обычного.
Из-за слишком яркого и уже теплого солнца хотелось спать. Ксения как всегда опаздывала. Ее сменщица в детском доме все время где-то задерживалась на час, а то и два. Я прилег на скамейку, прикрылся фуражкой от солнца и сам не понял, как заснул. - Илья, чего ты здесь спишь? - Етить твою мать, Ксения! Ты же знаешь, что меня не нужно так резко будить. - Может быть, пойдем домой? С обеда у детей осталось немного супа, который я забрала с собой. На солнце волосы Ксюши становились еще ярче. На ветру ее платье развевалось, от чего ромашки на нем сливались воедино, образовывая сплошное серое полотно. - А сметана есть? - Ну да. Мама же недавно привозила из Вологды. - Тогда пошли. Я от души потянулся, вздохнул и почувствовал аромат Красной Москвы. - Это не от тебя ли случайно "Красной Москвой" пахнет? - От меня, Илюша, от меня. Я у Нинки-поварихи взяла брызнуться. – она опустила глаза и начала с любовью расправлять мою рубашку. Было такое чувство, будто я грязнуля, а она решила сделать меня лучше. - Я тебе сто раз говорил, чтобы ты не мазалась этими вонючками! - я одернул руку так резко, что Ксюша испугалась. - Но я так люблю эти духи. - Вон, - указал я рукой куда-то вдаль, - путь в буржуазию тебе открыт, езжай и брызгайся вдоволь и вообще, откуда у поварихи такие духи? - Ну, у нее муж... - Надо бы проверить ее семью. Деревянный пол в кухне нашей коммунальной квартиры не давал мне покоя. Ксюша носилась туда-сюда, то ставя тарелку, то убирая ее, а пол будто бы подпевал ей, скрипя так сильно, что в соседних комнатах просыпались младенцы. - Галь, убери тазик отсюда. - Ксения в дверях стояла с кастрюлей в руках и ногой пыталась отодвинуть таз с водой и пеленками малыша. - Ой, ну неужели перешагнуть не можешь, интеллигенция, тоже мне. Мои нервы были и так натянуты до предела, так еще эта Галя, жена алкоголика, вмешалась. - Ты не забывай с кем ты разговариваешь, Ивановна - сквозь зубы процедив эти слова, я откусил кусок хлеба и запил водой. - Молчу-молчу, товарищ Давыдов. Эта змея не раз пыталась уже вывести меня из себя, но получив хорошую пощечину, быстро успокоилась. На потолке отчетливо были видны трещины в здании середины XIX века. До меня здесь жили, кажется, какие-то интеллигенты, которых расстреляли прямо у них в квартире. Потому что не нужно было противиться новому режиму, который, так или иначе, поменял бы их жизнь к лучшему. Глупцы. На стене в нашей с Ксенией комнате висит портрет ее отца, который семнадцать лет назад героически погиб в плену у белых. Не то, чтобы Ксюша гордилась им, скорее, портрет просто-напросто прикрывал следы от пуль, оставшихся от расстрела буржуазной семьи. Ничего. Скоро великая пятилетка доберется и до нашего дома, из-за чего не останется никакой памяти о тех жалких людях, которые были не согласны. Только я прикрыл глаза, дабы немного вздремнуть, как эта женщина снова решила со мной пообщаться. Она тихонько подошла к тахте и присела, от чего раздался такой скрип мебели, что заболели виски. Ксения провела рукой по моей щеке и поцеловала в лоб. - Илья, я собираюсь завтра вечером к Нине на день рождения. - Не переношу я эту твою Нину Никитичну. - Пожалуйста, Илюша, я и так никуда не хожу. Мне было откровенно жаль эту женщину, хотя бы за то, что она родилась женщиной. Ну что ж, такова ее судьба и с этим ничего не сделать. - Нет. Нечего тебе расхаживать с кем ни попадя. Неизвестно еще, откуда у ее мужа взялись деньги на "Красную Москву". Ксюша опустила голову и отряхнула свое платье от видимой только ей грязи. Нет, опять это шмыганье носом. - Успокойся. Разве я тебе мало даю? Женщина закрыла лицо руками, чтобы я не видел ее слез. Будет из меня еще глупого делать. Будет думать, что я ничего не вижу и не понимаю. - Успокойся, я сказал! - мне пришлось перейти на крик. По-другому она никогда не может понять. Что за человек такой. - Я сижу у тебя здесь, как крепостная крестьянка, за что? Ну вот, опять началось. Нет, не могу переносить женских истерик. Влепить пощечину жене - дело святое. Еще так хлестко и резко. Ксения замолкла и спокойно вышла из комнаты, держась за щеку алого цвета. Сразу бы так. Не думаю, что у меня есть или были когда-то к ней какие-то чувства. Не мужское это дело - любить. Ну, дружили с детства и как-то резко решили пожениться. Нам же уже было по двадцать два года. Пора, так сказать. Рука машинально потянулась за папиросой и спичками. Ох, хорошо-то как! Солнце скрылось за горизонтом и мне пришло в голову прогуляться перед сном. Вечером в столице хорошо дышится: ни тебе строек, ни машин. Вот выполнят люди пятилетний план, а потом еще один и еще, и еще. Завидую своим внукам. Они увидят, как коммунизм побеждает на всей Земле. Разве не это ли счастье? Мое внимание привлекла небольшая толпа людей и крики. Я подошел поближе, дабы лучше разглядеть происходящее. - Ах, ты, блядюга, будешь знать, как расхаживать в такой одежке! Женщина лежала на земле, свернувшись калачиком и прикрыв голову руками. Компания мужчин била ее не то по груди, не то по животу. Паренек лет девятнадцати расстегивал платье и трогал девушку за груди. Небось, еще одна представительница интеллигенции, а значит, что иного обращения она и не заслуживает. В метре от драки на земле сидел маленький мальчик лет восьми и громко плакал. Жаль ребенка. Его мать оказалась распутной женщиной.Сегодня был один из самых выматывающих рабочих дней за этот год. Выйдя на улицу и вдохнув свежий воздух, мысли немного прояснились, и я направился в сторону дома. Привычные пейзажи уже успели наскучить, и я решил пойти незнакомой мне дорогой. Москва необычайно красива как в лучах солнца, так и в сумеречном полумраке. Наслаждаясь каждым зданием, деревом, скамейкой, я неторопливо зашагал домой в надежде наконец-то выспаться в тёплой постели. Я старался разглядывать все, что встречается на пути, чтобы лучше запомнить новые места, но внезапно созерцание невысокого жилого дома прервал детский плач и глухие удары. Повернул голову в сторону доносящихся звуков, и перед моими глазами предстала ужасная картина. Как они могут так поступать с бедной девушкой? Какое они имеют право распоряжаться ее жизнью и телом? Сидящий рядом ребенок, который горько плакал и звал маму, стал последней каплей в чаше моего терпения. - Товарищи, что вы творите! Что вы себе позволяете? - выкрикнул я до того, как успел осознать.
- А ты что, тоже в тыкву захотел получить? Сейчас устроим! Один из мужиков с разворота нанес удар молодому зализанному пареньку. Ох, зря ты в это полез. Я бы вступился, но мне слишком лениво. Двое мужиков разорвали платье на женщине и продолжили ее бить, а остальные накинулись на смелого чистоплюя. Заступник неумело отбивался и кричал на мужиков, перекрикивая разве что рыдающего мальчика. Один из нападавших достал нож. Нет, это продолжаться не может. - Эй, мужики, полегче. Парня не трогайте. - А ты что, его защитник? - компания загоготала. - Нет, лейтенант Давыдов, НКВД. - Благо дело, я всегда с собой ношу удостоверение, а то неизвестно, чем бы все это кончилось. Люблю это чувство, когда передо мной извиняются. Я будто бы занимаю какой-то высокий чин. Думаю, что это не за горами. Мужики быстро убежали, скрываясь в сумерках. То-то же! Мальчик подбежал к своей еще живой матери и крепко-крепко ее обнял. Телячьи нежности, тьфу ты. Зализанный молодой человек вытер кровь со своего лица рукавом костюма и отряхнулся.Хромаю на правую ногу, болит живот от трёх ударов ногой, разбита губа, завтра под глазом будет синяк. Ничего не поделать, драться я никогда не умел, а вот чувство справедливости - одна из моих сильных сторон. Не заступиться я не мог, а такое количество травм не смертельно. Гордиться нечем, но могло быть и хуже. Не отрывая взгляда от маленького мальчика, я подошел к лежащей на земле девушке и приложил два пальца к сонной артерии. Никаких признаков сердцебиения. В надежде на то, что я неопытен в этом вопросе, я еще несколько секунд искал хоть какие-то признаки жизни, но все было безуспешно. Мальчик не переставал плакать. Никогда не думал, что буду настолько сильно сочувствовать восьмилетнему ребенку. Я положил руку ему на голову и легонько потрепал волосы. - Ты сильный, парень. Не отчаивайся - поддержка не моя сильная сторона. - Спасибо Вам. Боюсь представить, что бы со мной было, если бы не Вы - все также сидя рядом с мальчиком, я поднял глаза на моего спасителя. Это был опрятный мужчина лет двадцати восьми. По тому, как он себя держал, было видно, что он имеет прямое отношение к государственным службам и это не могло не пугать.
Паренек остался с мальчиком, а я подумал, что на сегодня приключений мне хватит и решил пойти домой. В коммуналке пахло перегаром от Юры, мужа Гали, и сырниками, которые готовила Ксения. Из комнаты выбежали дети, и один из них врезался в меня. - Вова, смотреть надо, куда бежишь. - Простите, Илья Сергеевич, - сказал Вова и со смехом выбежал с братом Витей из квартиры. От детей столько шума и хлопот, какой от них прок? А какой прок от воспитательниц, как моя жена? Вот если бы она работала в каком-нибудь совхозе, на полях каких-нибудь, то все было бы у нас по-другому. Уважение в семье появилось бы хоть. - Илья, садись кушать. - Щека Ксюши до сих пор была красная от моей пощечины. - Нет, не хочу, спасибо. Вспомнив о том, что служу в НКВД и мне дали задание, я решил порыться в личном деле этого Вихлянцева Руслана Эдуардовича. Татарин что ли?