Тот, кто согревает мне душу

      Из приоткрытого окна повеяло свежим ветерком уже смешавшимся с запахом прелой травы, возвещающей о скором приходе в город осени. Я лениво потянулся, поворачиваясь к распластавшемуся на полу Нацумэ, измученно прикрывшему глаза и глубоко вбирающему воздух, словно только что пробежал пару километров от очередного погнавшегося за ним екая. Опять он вернул имя. Зачастую Рэйко не требовалось прикладывать колоссальных силы, дабы отобрать имя у очередного тщедушного духа, действительно могущественные екаи составляли немногие листы тетради, однако чтобы вернуть эту законную собственность требовалась недюжинная душевная сила, выматывающая неподготовленного Нацумэ до полного изнеможения.       Я внимательно прищурился, глядя на мальчишку.       Уже не раз я замечал, насколько он отличается от Рэйко, добрый и отзывчивый, Нацумэ всегда удивлял меня этими своими качествами, сохранившимися в его чуткой душе, несмотря на всю травлю и издевательства, которым его подвергали родные и сверстники. Еще в первую встречу, узнав, что Тетрадь дружбы попала в руки потомку Рэйко, тогда еще остававшемуся для меня безликим образом, ничего не значащим мальчиком, всего лишь похожим на девушку, что я знал много лет назад, я решил забрать сей артефакт из желания обезопасить екаев, чьи жизни были заключены на пожелтевших листах зачарованной бумаги. Я не ожидал от потомка Рэйко ничего иного, как желания воспользоваться силой Тетради и пополнить ее новыми контрактами, однако…       «Сэнсей, как мне вернуть екаям их имена?»       Невольно при воспоминании об его словах у меня вырывается довольный смешок. Да, Нацумэ не похож на Рэйко, но он не менее интересен, точно являя собой скрытую сторону своей бабки, так и не нашедшую способа разрушить преследовавшее ее всю недолгую даже для человека жизнь одиночество, не отступившего и когда… она встретила деда Нацумэ. Мне не нравится вспоминать об этом времени, точно коварно шепчущему о нависшем над Рэйко злом роке, что лишил девушку того единственного человека, сумевшего и не побоявшегося сблизиться с ней. И справиться с потерей которого обычно сильная и дерзкая Рэйко так не сумела, безмолвно, но окончательно сломавшись. Однако… ее немой крик до сих пор звучит в моей душе, и мне не забыть его пройдет еще хоть сотня, хоть тысяча лет.       Я снова бросил взгляд на дремлющего Нацумэ.       У меня никогда раньше не было места, где я бы задерживался надолго, места, которое бы считал домом. И уж тем более не входит в привычки екаев привязываться к человеку. Но это так легко. Вот он лишь немного заинтересовал тебя в череде серых встреч слепых людей, и ты следуешь за ним, все это кажется игрой, веселит и забавляет, пока однажды среди множества одинаковых пробуждений и рассветов ни поймешь, что этот человек, возможность находиться рядом с ним и встречать вместе очередное утро – бесценно. О, глупость какая! Привязаться к человеку, я совсем уже перебрал с саке, говорить подобное. Мне нужна только Тетрадь, разве не так?       Да, мне нужна только Тетрадь…       В конечном итоге, у нас ведь с этим наивным мальчишкой уговор, и его защита – мой долг, не я ли сам нарек себя телохранителем и его наставником? Какое значение он сам может иметь для меня, могущественного екая, наблюдающего движение мира не первый век? Нацумэ просто ребенок, обычный мальчик, которого я забуду, едва он исчезнет с моих глаз. Непременно забуду. И все же… время, проведенное с ним, было веселым. Мне нравится, что он неравнодушен к просьбам и бедам екаев, из-за чего постоянно влипает в неприятности. И это мне тоже нравится, как и то, что он всегда меня зовет, если ему грозит опасность. Нравится отчитывать его, когда тот смывается куда-то без предупреждения. Нравится, когда он покупает мне булочки с изюмом.       Хотелось бы мне, чтобы такое время…       – Это был последний, – доносится до меня измученный, но восторженный голос мальчишки, и я поворачиваю в его сторону уши. – Представляешь, Сэнсей? Это было последнее имя. В Тетради больше не осталось листов. А ты говорил, что мне не хватит и сотни жизней, – смеется мальчик, и в его голосе слышится облегчение, заставившее что-то внутри меня неприятно шевельнуться. – Прости, что тебе пришлось быть со мной так долго и, что оставил тебе пустую Тетрадь. Но ведь это так здорово, все екай теперь получили свободу, и ты сам можешь вернуться домой!       Его слова хлыстом ударили меня, заставив взвинчено подскочить.       – Домой? – оторопело переспросил я, но тут же спохватился и натянул на морду самодовольную улыбку. – Верно-верно, ведь тетрадки больше нет, так что и в твоем доме, – я неосознанно подчеркнул это слово, – меня более ничего не держит. Эх, даже поверить не могу, что ты, оболтус бесхребетный, все имена раздал. Такое добро разбазаривать попусту, ну и ну, – на мое возмущенное ворчание Нацумэ только легко засмеялся. – Ничего мне не оставил! А я так мечтал заиметь какого-нибудь шустрого раба, гонял бы его за саке и кальмарами да заставлял песни мне петь.             – Прости-прости, – примирительно выставив руки, хихикнул Нацумэ.       – Слишком уж ты добрый, – мне не удалось скрыть проскользнувшую в голосе тихую грусть. Все же насмешливо фыркнув, я забрался на подоконник и, не желая более видеть лицо глупого мальчишки, спрыгнул вниз, только отдаленно расслышав удивленный крик Нацумэ, окликающего меня, но обернуться я так и не смог. Бесконечная череда встреч и расставаний, что сопровождала нас с того дня, как этот дурачок решил вернуть всем екай их имена, закончена. О, все это казалось мне сплошной нелепостью, все расставания смешными и не заслуживающими моего внимания.       Не оставляющими следа тоски на сердце.       Да и теперь разве есть мне с чего расстраиваться? Я могу вернуться… да хоть куда я могу вернуться и навсегда забыть этого идиота с его миротворческими замашками, что б его. Привязаться к человеку? Желать остаться с ним? Пфе, невозможно это, абсурд, какая нелепица. Нет, я просто жалею об окончании занимательного приключения, позволившего мне убить немного времени своей бесконечно долгой для людей жизни. Теперь наш уговор расторгнут, вот она, свобода!       Я сбросил облик толстопузого котика удачи, привычно ощутив как прохладный ветер скользнул по шерсти, подхватывая ее и взъерошивая. Я вновь получил свободу, вот только, что с ней делать? Теперь я могу отправиться к любым источникам саке, отдаться празднеству и напиться до потери памяти. Буквально. Чтобы навсегда вытравить из воспоминаний улыбку и теплый взгляд глупого мальчишки. Ох, как же я сейчас зол! Он ведь даже не попытался, не предложил остаться с ним! Точно все время я только и являлся для него приложением рядом, аксессуаром, который выкинуть можно, когда надобность в нем отпадет. Домашней зверюшкой!       Проклятие!       Да что же это такое со мной… Надо выпить. И чего я так нервничаю? Больше мне не нужно ходить в этом нелепом облике кота, все время притворяться кем-то другим, играть роли, молоть чушь, только бы скрыть от доброго и доверчивого Нацумэ, верящего, что все духи имеют причину вести себя так, как ведут, горькую правду. Да, это же замечательно, могу делать, что душа пожелает, отправиться куда угодно. Вот только почему на этой самой душе так гадко, точно ее в кипятке прополоскали. Бр-р, отвратительное чувство, нужно срочно заглушить его саке.       Видеть тупых третьесортных слабаков мне не хочется, так что я выбрал давно заброшенный источник саке, о котором уже никто и не помнит, где вскоре мои мысли разбавил алкоголь, позволил раствориться всем переживаниям. Вот еще, буду я тратить свои драгоценные нервы на какого-то человеческого сопляка. Я – могущественный екай! Мне нет дела до людишек, а тем более до безголового ребенка, готового собственную жизнь сложить перед первым же встречным духом. Да теперь я волен делать, что пожелаю, разве это не прекрасно? Я теперь свободен, нет больше тупых обязательств таскаться за юным духовидцем и охранять его от каждой тени. Да, это потрясающе, никакого долга, легкая, безграничная свобода. Я счастлив.       Я определенно… счастлив.