Игра в себя

Джаред, стуча в дверь, не хотел все испортить еще больше, но все инстинкты кричали, что что-то не так, что-то случилось. И прождав пару минут, не дождавшись, что его пошлют нахер в своей манере, Падалеки отошел немного, а потом выбил дверь плечом, замерев на пороге. Дженсен, как и пару дней назад, лежал на неудобном диванчике, но сейчас Эклз был бледен, губы посинели, а тело била мелкая дрожь. Падалеки не помнил, как бежал вниз и вызывал скорую, как приехали врачи, что он говорил отцу, когда тот пытался выдернуть его на работу, и куда послал родителя. Как в тумане, искал в вещах Дженсена его документы, игнорировал звонки на его мобильный, а потом и вовсе отключил его, думая, что не готов сейчас объясняться с Кэти и Робом. Дженсена забрали в больницу, но уже не в хирургическое отделение, а в отделение интенсивной терапии. Как объяснил врач, Эклз устроил своему организму «гормональную войну», переусердствовав с дозой подавителей, а также принимая их не вовремя. Чем для него это закончится, судить пока сложно. Врачи приняли меры для того, чтобы снизить интоксикацию организма, но больше ничего поделать не могли, для нормализации состояния Дженсена нужна была новая доза гормонов, но еще одну встряску организм мог не пережить. Оставалась надежда, что молодое сердце выдержит повышенный ритм работы. Падалеки пустили к Дженсену только через несколько часов, после того, как с ним побеседовали врачи и полиция, сотрудникам которой очень хотелось знать, почему Эклз предпринял попытку самоубийства. Джаред почти ничего не мог сказать, думая о том, что теперь делать, когда его партнер придет в себя. И что будет, если нет… Поэтому спустя бесполезно потраченное время его отпустили. Палата была похожа на прошлую — тоже светлая и просторная, тоже пищащие по углам приборы, и тоже Дженсен — бледный и тихий — на жесткой больничной койке. Джаред присел на стул у кровати, беря за руку любимого человека и в который раз прокручивая в голове все случившееся. Если бы он не сорвался из-за глупого инстинкта, если бы потом не оставил Дженса одного, а пошел за ним, если бы более тщательно перерыл все его вещи и нашел эти чертовы таблетки раньше! Если бы, если бы, если бы… но все случилось так, как случилось. — Мистер Падалеки? — на пороге палаты стоял доктор Смит, приглашая Джея выйти за ним. Они присели в больничном коридоре, и врач, не собираясь ходить вокруг да около, прямо задал вопрос, что произошло между этой запомнившейся ему парой. Джаред помолчал немного, а потом рассказал в общих чертах: о начавшейся течке, о том, что с трудом, но удалось немного приблизиться к Дженсену, и о том, как все испортил. — Вас сложно винить, Джаред. Это все — ваша суть, которую тяжело побороть. И, если честно, я не думаю, что ваш партнер решил уйти из жизни: этот омега обладает удивительно сильным характером. Когда придет в себя — поговорите с ним, не бросайте одного. А еще, позвольте посоветовать вам психотерапевта. Женевьев Кортезе. Просто психолог вам тут уже не поможет. Удачи вам обоим, Джаред, и не совершайте больше ошибок. Если что, звоните мне. Хотелось бы увидеть ваших детей, — Смит улыбнулся, думая, как легко сломать себе и любимому человеку жизнь, и как тяжело потом склеить осколки. Но те, кому удается, потом куда счастливее многих, кому жизнь преподнесла любовь на блюдечке. Джей вернулся в палату, видя, что Дженсен открыл глаза и смотрит в потолок. Дежа-вю какое-то! Спохватившись, Падалеки нажал на кнопку вызова врача, после прихода которого его вновь выперли из палаты. *** Дженсен, придя в себя, с удивлением увидел «родной» потолок больницы, вспоминая, как сюда попал. Рана открылась, или еще что? Еще что. Вспомнив прошедшие сутки, Эклз боролся с желанием дать себе подзатыльник. Черт оказался менее страшным, чем его малюют, секс с Падалеки он благополучно пережил, не захлебнувшись отвращением. Так какого черта надо было полбанки таблеток выжрать? — Точно бабой становлюсь, — прошептал он, видя, как входит его супруг. Они помолчали, а потом Джаред вызвал врача, и его выгнали. Врач спрашивал о самочувствии, нет ли болей в сердце, тяжело ли дышать, и еще кучу вопросов. Но чувствовал себя Эклз, на удивление, не так паршиво, как мог бы, поэтому осмотр закончился быстро, и настал черед полицейского. Тот был альфой, и поглядывал на Дженсена, как на пустое место: дескать, еще одна суицидальная шлюшка, которой вечно что-то не хватает, вот и выносит мозг себе и своему партнеру… — Итак, не буду тратить время. Заявление писать будете? — спросил офицер. — Для начала представьтесь — имя, участок, звание, — глухо проговорил Эклз, и альфе стало не по себе от низкого голоса, не подходящего омеге. Затем разглядел и мышцы парня, думая, не перепутал ли палаты. — Ридчард Джоунс, участок двести двенадцать, сержант. Итак, вы будете писать заявление? — О чем? — О доведении до самоубийства, я полагаю… — сержант присел на стул, где еще несколько минут назад сидел Падалеки, и принюхался. Нет, не перепутал. Омега все-таки, хоть и странный. — О каком самоубийстве речь? — Эклз задумался, понимая. — Поймите, я долго сидел на блокаторах, сейчас пришлось от них отказаться, и мой эмоциональный фон не стабилен. Но это не значит, что я пытался убить себя. Минутная истерика на почве гормонов. Не думаю, что для вас есть работа. — Вы уверены? — Абсолютно. Психиатра тоже не нужно сюда тащить, буду признателен. Все это было сказано уверенным и спокойным тоном, хотя Джоунс уже приготовился к типичной омежьей истерике а-ля «все альфы — козлы». — Если передумаете — позвоните, — он оставил визитку, как и было положено в таких ситуациях, а потом вышел вон, думая, что омега необычный, но привлекательный. Была бы его супруга так сдержана, цены бы ей не было. Джаред еле дождался, пока все уберутся из палаты Дженса, а потом еще пять минут боялся войти. Но лучше уж сразу узнать, какой он мудак, чем стоять и ждать. Комната пропахла чужим альфой, и это вызвало новый приступ раздражения. — Что, опять накинешься? — хмыкнул Эклз, и вся агрессия пропала, как и не было. — Дженс, я… — Да, да. Не сдержался, приревновал, хотел меня… Я понимаю, Падалеки. И, по меркам обычных пар, ты не сделал ничего такого. Видимо, мне действительно нервы лечить нужно. Джаред был готов ко всему: что его выставят за дверь и попросят никогда не показываться на глаза, морально настроился на просьбы снять метку и освободить Дженса, но так… Игнорируя стул, он присел на край кровати, а Эклз с тихим стоном сел, игнорируя головокружение. — Дженс, я не знаю, что делать. Опять все испортил, как последний идиот, — на свой страх и риск, Джаред взял супруга за руку, и тот напрягся, но не отпихнул. — Я искал тебя пять лет, нашел, и ты даже не представляешь, как сильно я боюсь тебя потерять. Умом понимаю, что сам виноват, что надо быть терпеливее, хоть это и тяжело. Я обещал, что не трону тебя против воли, но меня не хватило и на сутки. И результат — ты снова едва не умер из-за меня. Я просрал свой шанс на твое доверие, да? Сейчас Джей напоминал прошлого себя — почти подростка, который не знает, как подступиться к тому, кто очень нравится. Выглядело жалко. Дженсен же долго молчал, взвешивая что-то, а потом тихо заговорил: — Знаешь, если бы мы встретились спустя год или два после всего, что произошло, я бы, наверное, действительно руки на себя наложил… Но мне уже не семнадцать, я не глупый мальчишка, который боится всего на свете. И мне противен тот факт, что я не могу справиться с собой: со своим прошлым, своими страхами, своими кошмарами. Всего этого уже не исправить. Я смог жить дальше, просто игнорируя произошедшее, но ты свалился, как снег на голову, и сейчас уже не получится справляться с этим, как раньше. Как показала практика, глушить течку препаратами — очень хреновая идея, перетерпеть тоже не выйдет. Я могу сейчас снова попросить тебя отпустить меня, но что изменится? Это будешь не ты, а кто-то другой и, вероятно, не один. Кому нужен бракованный омега. Помолчи, Джаред, ты же понимаешь, что меня ждет? Такие, как я, в итоге заканчивают подстилками для каждого, кто не побрезгует. Так какая разница, с кем — с ними или с тобой? Джаред лишь тихо сжимал кулаки, не зная, на кого злится больше — на себя или Дженсена, но тот вдруг, вырвал свою руку из его ладони, а потом слабо подался вперед, но этого было достаточно, чтобы обнять Падалеки, и тот тут же прижал омегу к себе, чувствуя, как того бьет дрожь. А тот продолжил: — И знаешь, чем больше я думаю об этом, тем сильнее понимаю, что сам уже не выберусь из этого дерьма: просто крыша съедет. Тогда, в свои семнадцать, я не понимал, но сейчас все ясно, как белый день, Джей: мне действительно нужна помощь. Потому что я окончательно запутался в своих тараканах. Я могу вырубить альфу одним ударом, делать вид, что мне на все плевать, но на самом деле я все тот же мальчишка, который только и делает, что бегает от проблем. Все такой же слабак… — Слабак? Дженсен, мне кажется, для того, чтобы признать свою слабость в чем-то, нужна немалая сила. Не каждый выдержит то, что случилось с тобой, но ты не сдаешься, — Джаред немного отстранился от Эклза и, держа его за плечи, уверенно произнес: — Твой врач, доктор Смит, посоветовал психотерапевта. Я с утра позвоню ей, хорошо? Дженс, что бы ни было, я люблю тебя. Я не знаю, справимся мы с нашим прошлым или нет, но я так просто не откажусь от тебя. Мне страшно при мысли о том, что ты готов быть с кем угодно, только не со мной, но я не знаю, как удержать тебя рядом и не сломать еще сильнее. Просто скажи, что сейчас я могу сделать? — Прямо сейчас — ничего. А утром — позвони мозгоправу и ребятам. Скажи, что репетиции пока без меня, — Дженсен устало откинулся на подушку. Он не знал, что было правильно — послать Джареда к чертям или попытаться. И все же выбрал второе, просто потому что не знал, сможет ли снова собрать себя по кускам, когда Падалеки опять уйдет из его жизни.