But he's an angel for sure, he just can't stop telling lies

      Первая половина девятнадцатого века пахла порохом, розовыми духами и отдавала приторной горечью, свойственной сухому вину комнатной температуры, насыщенному и окончательно раскрывшемуся. Шел тысяча восемьсот двадцать девятый год от Рождества Христова. Осень в Англии выдалась, как всегда, дождливая, погода отнюдь не радовала, и вплоть до конца октября свинцовые тучи затапливали дождевой водой местные пастбища и сады, а густой, непроглядный туман стелился по сырой земле, словно пушистые облака, упавшие с неба. Ближе к ноябрю ветер вновь переменился, и этим утром легкий теплый фен* задувал в распахнутое окно, слегка колыша бархатные шторы, и ласкал тело, облаченное в шелковую рубаху, утопающее в мягкой перине и подушках, набитых гусиными перьями и пухом. Он пробегался по обнаженным участкам смуглой кожи, а затем путался в волосах цвета темного шоколада, перебирая пряди, до этого неподвижно лежавшие на подушке.       — Доброе утро, сэр, — сквозь сон спящий расслышал знакомый тенор и нехотя разлепил веки, которые так и норовили вновь сомкнуться. — Поздравляю Вас, — светловолосый камердинер отвесил поклон и заправил за ухо спавшую на глаза прядь, неловко переминаясь с ноги на ногу, словно не зная, что же делать дальше, хотя все было ему давным-давно известно.       — Я же просил, — только что проснувшийся герцог прочистил горло и потянулся, разминая затекшие конечности, — не надо напоминать об этом нелепом празднестве.       — Прошу прощения, сэр.       — Фрэнк, — перебил его мужчина. — Я уже говорил, что ты можешь звать меня Фрэнк, Джерард.       Неловкий и вечно смущенный Джерард Артур Уэй работал в поместье молодого и богатого герцога уже два года и, казалось бы, должен был привыкнуть ко всему, но его щеки не переставали алеть во время бесед с хозяином, а тонкие кисти с музыкальными длинными пальцами – подрагивать. Его кожа всегда в такие моменты словно пылала, а сам он сгорал дотла, когда рядом с ним находился его господин, от которого веяло весной и сахарным сиропом. Фрэнк Энтони Томас Айеро-младший всегда был любезен и снисходителен по отношению к прислуге, будь то кухарка или же его собственный камердинер – скромный и хрупкий мальчик с мраморными плечами. Джерард доблестно служил и всегда исполнял данные ему поручения, и у герцога не было причин жалеть о том, что он выбрал именно этого юношу на роль камердинера.       — Сегодня в шесть прибудут гости, — равнодушно заявил Уэй, словно это было чем-то обыденным. — Мне приготовить Ваше парадное платье?       — Да, будь любезен, — Фрэнк сонно улыбнулся, откидываясь на подушки. — И попроси Софи наполнить ванну.       — Безусловно, сэр, — Джерард в очередной раз поклонился, прижимая правую ладонь к груди, и поспешно покинул комнату, бесшумно прикрывая за собой дубовую дверь с позолоченной ручкой.       Сегодня в поместье Айеро будет шумно, а запах кроваво-красного вина и медовых настоек будет ударять в воспаленную голову, даря каждому посетителю ощущение легкости, невесомости. Шумные балы не то, что было по душе мужчине, но в честь собственного тридцатилетия стоило собрать все «сливки» прогнившего до кости общества, словно перезрелый на солнце фрукт. Ему не были нужны бессмысленные светские беседы, основанные на сплетнях, фальшивые комплименты и злобные улыбки, схожие с хищным оскалом, он лишь желал немного отдохнуть в компании нескольких друзей, в то время как его престарелый отец устраивал празднества, чтобы подыскать герцогу невесту. Фрэнк не хотел связывать себя обязательствами, словно затягивая на собственной шее удавку под дулом отполированного револьвера со свинцовой пулей внутри, которая была способна пронзить черепную коробку, стоило только дернуться. Но Айеро-младший предпочитал не думать об этом, а лишь отдаться живой музыке и охлажденному шампанскому сегодняшним вечером.       Время летело незаметно, и стрелки часов стремительно приближались к назначенному часу. Джерард ловко управлялся со всем при помощи дворецкого Стива, отдавая указания полным горничным в накрахмаленных передниках и раскрасневшемуся французскому повару с парочкой кухарок на побегушках. Когда на праздничных столах с закусками не осталось свободного места, а просторная зала была украшена, Уэй покинул комнату, оставляя все в твердых руках своего помощника, полировавшего последнюю серебряную ложку.       Гости начали прибывать. Просторное помещение с бордовыми шторами на окнах, которые были плотно задернуты, освещалось свечами, находившимися в подсвечниках, висевших на стенах, и большой хрустальной люстрой, чьи огни отражались в блестящих глазах восторженных зрителей. Статные графы, молоденькие графини, маркизы, виконты, любезные бароны, смазливые баронессы, герцоги и хорошенькие герцогини – все присутствующие перешептывались, обмениваясь сплетнями о прекрасном хозяине с идеально прямым носом, абсолютно симметричными бровями, полными алыми губами и сильными мужественными руками. Незамужние дамы томно вздыхали, поправляя пышные юбки и декольте, выгодно подчеркивающее их фигуры, и одаривали друг друга лестными комплиментами, скрывая за этой напускной любезностью свой истинный настрой. Вино стекало с подбородков молодых людей. Капли путались в бородах, а затем, миновав преграду, исчезали за шиворотом начищенных мундиров и рубах, оставляя лишь мутные бордовые дорожки. Гости оживали, становилось шумнее, горячее, развратнее. И вот на пороге появился он – хозяин поместья. Петляя меж гостей, Фрэнк интересовался, все ли им по душе, и, получая утвердительные кивки и обольстительные улыбки, удалялся, вновь растворяясь в толпе.       Шелест платьев, долго пылившихся в шкафу, терпкий запах алкоголя и духов – все это кружило голову, но не давало потерять рассудок. Айеро не обращал внимания на румяные щеки и стеклянные, кукольные глаза прекрасных дам, не улавливал смысла политических бесед, а искал лишь его — мальчика с золотыми волосами и робкой улыбкой на губах. Он один в этом огромном доме являлся для Фрэнка драгоценным камнем, чудным и дорогим подарком, усладой для глаз. Ничто не доставляло мужчине такое эстетическое наслаждение, какое дарил ему Джерард, пробегаясь своими блестящими и грустными болотными глазами по его лицу. Всего мгновение — и молодой герцог был готов бросить к его ногам весь мир, ведь Уэй был поистине прекрасным созданием. И стоило лишь Фрэнку обернуться, как он увидел юношу, застывшего в дверях и выискивающего взглядом, очевидно, именно его. На Джерарде — прелестное воздушное кремовое платье из чистого шелка, облегающее узкую талию и оголяющее костлявые бледные плечи. В аккуратно уложенные золотистые волосы были вплетены бледно-розовые цветы, а довершали образ светлые перчатки, скрывающие молочные тонкие руки с персиковыми локтями.       Фрэнк отогнал наваждение и стремительно направился к юноше, чуть ли не сбивая с ног дворецкого в темном фраке и белоснежной манишке. Камердинер испуганно глядел на герцога, чье лицо побагровело от злости, а янтарные глаза метали молнии, желая, кажется, испепелить нерадивого Уэя за его выходку. Айеро-младший, совсем обезумев, схватил мальчишку за предплечье, больно сжимая пальцы на тонкой руке, из-за чего Джерард болезненно поморщился и пару раз попытался вырваться, но безрезультатно. Темноволосый мужчина пулей вылетел из залы, волоча за собой камердинера, неловко перебиравшего длинными худыми ногами в неудобных розовых туфельках. Фрэнк вынудил юношу остановиться прямо подле двустворчатой двери. Уэй чувствовал, как по оголенной спине стекали капельки холодного пота, пробегаясь по каждому позвонку и впитываясь в кружевную ткань нижнего белья. Его било нервной дрожью, которую он никак не был способен унять, поэтому все, что ему оставалось – шумно втягивать носом спертый воздух, отдающий чужим потом.       — Ты с ума сошел? — ледяной тон Фрэнка вызвал мурашки. — Как давно ты задумал это?       — Нет, сэр, я…       Джерард не договорил, потому как мужчина сорвался с места и прижал его к стене, придавливая юношу своим весом и не давая ему возможности сбежать.       — Ты гнусный лжец, — прошипел герцог, опаляя ухо блондина своим горячим дыханием, которое казалось Уэю сродни языкам необузданного пламени. — Отвратительный, — поцелуй в скулу, — мерзкий, — Айеро провел языком линию от пунцовой щеки до заалевшего уха, — подлый, — проложил дорожку влажных поцелуев по шее до выпирающих бледных ключиц, а затем оторвался и прошептал, очерчивая носом челюсть, — лжец.       И из Джерарда, затаившего до этого дыхание, вырвался предательский сладкий стон, а колени подкосились. Ноги камердинера больше не держали, и если бы не Фрэнк, обхвативший его за талию своими сильными руками, увитыми бирюзовыми венами, словно маленькими змейками, расползшимися по его кистям и предплечьям, то он совершенно точно рухнул бы на поблескивающий от лака дубовый пол. Юноша схватился дрожащими пальцами за идеально выглаженный фрак герцога, обвивая его влажную от пота шею, и зарылся носом в темные волосы, ощущая дух алкоголя и сладкий аромат душистых трав.       — Ты просто обязан потанцевать со мной, — пробормотал герцог, уткнувшись в изгиб шеи.       — Но Ваш отец хотел, чтобы вы проводили время в окружении дам.       — К черту, — рыкнул Айеро, — он не узнает, если ты не заговоришь с ним. Пошли, Джерард, — он потянул блондина обратно внутрь.       В зале было жарко, как в адском котле, и даже прохладный осенний воздух, проникающий в распахнутые окна и циркулирующий в помещении, не остужал разгоряченные вином и танцами тела, а лишь больше размаривал гостей. Фрэнк крепко сжимал бледное запястье юноши, утаскивая того за собой в центр комнаты. Не успел Джерард опомниться, как герцог прижал его к себе, обхватывая осиную талию, стянутую по правилам корсетом, одной рукой, а аккуратную ладошку, облаченную в шелк — другой. Музыканты возобновили игру, и первые тягучие звуки скрипки оживили залу и посетителей, тут же пустившихся в пляс. Айеро аккуратно кружил юношу в танце, сжимая болезненно худое тело в ладонях. Он внимательно вглядывался в любимые черты: вздернутый нос, узкие губы, широкие брови и даже маленькая родинка подле рта — все вызывало в мужчине трепет и тихий восторг, скрываемый за поддельно равнодушным выражением сухого молодого лица. Джерард смущенно отводил взгляд каждый раз, когда ненароком пересекался с янтарными радужками. Длинное платье делало его движения неловкими и слегка неуклюжими, из-за чего камердинер спотыкался и рассыпался в извинениях. Не выдержав столь мучительной пытки, он поклонился и поспешно покинул помещение, воспользовавшись замешательством своего кавалера. Фрэнка тут же окружили потенциальные невесты, не давая ему прохода. Они щурили горящие от нервного возбуждения глаза, скрывая за веерами малиновые щеки и слегка пьяные блаженные улыбки. Остаток вечера прошел для герцога невыносимо скучно, и, проводив последнего гостя, пожилого отца, он направился в комнату камердинера, преисполненный решимостью расставить все точки над «i». Когда мужчина стоял подле белоснежной двери, уверенности поубавилось, но желание уладить недоразумение все еще не покидало его больную голову. Айеро дважды постучал и, услышав долгожданное «войдите», надавил на ручку.       — Джерард?       Юноша лежал на узкой кровати с искусно вырезанной спинкой из оливкового дерева, сделанной на заказ и привезенной герцогу в подарок из Италии. Оголенная спина мерно вздымалась и опускалась при каждом вздохе, пропитанном сожалением и тоской. Золотистые локоны спадали на покрывало, а лепестки цветов с волос были разбросаны вокруг тела Уэя.       — Вы что-то хотели? — Джерард слишком устал, чтобы соблюдать правила хорошего тона, к тому же сегодня они переступили черту, поэтому он понятия не имел, стоило ли дальше вести себя так же официально, как ранее.       — Почему ты ушел? И почему все еще в платье?       — Нет сил, — выдохнул юноша. — Оставьте, — сдавленно прохрипел он, сам не узнавая свой голос, — оставьте меня, прошу.       Фрэнк возражать не стал и с выражением легкого замешательства на лице выскользнул из темной и душной комнаты, услышав тонкий и слабый голос, прежде чем окончательно притворить дверь:       — И все, что было, забудьте, — просящим тоном пролепетал юноша, не отрывая тяжелой головы от пуховой подушки, — я умоляю.       Герцог кротко кивнул, вероятно, самому себе и скрылся, оставляя камердинера наедине с грызущей совестью и запахом розовой воды, витавшим в спертом воздухе.       На следующее утро все словно повторилось вновь: легкий ветер, блуждающий по коже, нечеткий силуэт, слегка сутулый и угловатый, знакомый тенор – все то же, но атмосфера стала более неловкой, и Джерард чувствовал растущее напряжение, ему казалось, что он вот-вот коснется его кончиками длинных пальцев. Юноша весь день давал лишь односложные ответы и избегал пытливого взгляда горящих глаз, не сулившего ничего хорошего. Фрэнк медленно, но верно приближался к апогею нервного срыва, к моменту, когда все, ранее накопившееся в душе, выплеснется наружу, бурным потоком обрушиваясь на неловкого камердинера, загнанно смотрящего из-под опущенных пышных ресниц. Поэтому после ужина Айеро велел дворецкому позвать Джерарда, который еле переставлял негнущиеся ноги.       — Вы звали? — пробормотал Уэй, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь пройти в глубь красивого помещения.       Просторный кабинет казался ему крохотной каморкой, бордовые стены давили на юношу, а задернутые шторы из красного бархата не давали солнечному свету проникнуть в помещение. В комнате пахло старой мебелью и сыростью, а когда Фрэнк раскурил трубку, то к этой смеси прибавился терпкий запах табачного дыма, который клубами возносился к посеревшему потолку.       — Звал, — небрежно бросил мужчина, внимательно наблюдая за каждым движением Джерарда, впитывая каждую эмоцию, мелькавшую на желтоватом лице. — Не стой в дверях, мой милый. Присядь, будь добр.       Уэй покорно исполнил просьбу и опустился на салатовую софу с позолоченными подлокотниками, проводя подушечками пальцев по грубой ткани. Фрэнк медленно, словно дикий зверь, загнавший свою жертву в угол, подошел к юноше и аккуратно заправил прядь пшенично-золотых волос за покрасневшее от стыда, слегка заостренное ухо, а затем что-то вынул из них.       — А где же твое прелестное платье? — тон герцога пришелся не по душе камердинеру: тот приговаривал все с явной иронией и пропитывал каждое свое слово ядом, сжимая в ладони бледно-розовый цветочный лепесток, оставшийся в волосах со вчерашнего вечера.       Джерард чувствовал, что еще немного – и он задохнется от переизбытка чувств. Драматическая пауза затянулась. Айеро будто бы играл на его нервах, перебирая струны души по несколько раз.       — Не молчите, — воскликнул Уэй. — Прошу Вас! Господи, ударьте меня, накричите, но не пытайте меня этой невыносимой тишиной!       И Фрэнк повиновался: прижался своим приоткрытым ртом к сухим и обкусанным губам юноши. Камердинер задрожал и сильнее вжался в софу, крепче сжимая обивку, скрытую за слоем бархатной ткани, щекочущей фаланги пальцев и влажные красноватые ладони. Герцог прижал подрагивающее тело ближе к себе, слыша, как Джерард рвано выдохнул, и развел ноги блондина, удобнее устраиваясь меж бедер. Юноша отстранился, скрывая заалевшие щеки за спавшими на глаза волосами, слегка завивающимися ближе к кончикам, и жадно хватал ртом воздух, словно задыхался, еще теснее прижимаясь к темноволосому, потираясь о него и издавая позорный скулеж. Айеро тем временем целовал трепещущие веки, впалые щеки, а затем опускался ниже, старательно вылизывая молочную кожу в районе шеи, блаженно прикрывая глаза.       — Ты самое лучшее украшение этого дома, — пробормотал он. — Твоя походка, нежный голос, родинка на скуле – все это сводит меня с ума, лишает рассудка. Ты прекрасен, — Фрэнк вновь коснулся припухших губ и тихо добавил: — Особенно в том очаровательном розовом платье, — а затем тепло улыбнулся, так, что у Джерарда в груди распустились бутоны ароматных роз цвета спелого персика.       — Я люблю Вас трепетно и нежно уже не первый год, — прошептал в ответ юноша.       — А я живу тобой с первого дня нашей встречи, — ответил темноволосый, и на лице камердинера расцвела самая искренняя и прекрасная улыбка.