Священный огонь

      Шаги гулким и ритмичным эхом нарушали тишину и покой длинных коридоров замка, отбиваясь от гладких стен, высоких потолков и различных объёмных фигур. Здесь можно найти всё: от старинных фресок с изображением английских королевских династий; холодного оружия самых различных эпох и народностей; изящных гобеленов, хранящих в себе какую-то мрачную тайну — и до ранних средневековых доспехов. Светлым это место было назвать сложно: лишь слабые солнечные лучи проникали через тёмные узкие окна с библейскими витражами, и кое-где к стене были прикреплены подставки для зажигаемых по ночам факелов.       Замок, мрачный и холодный, консервативный в самом своём строении и странном обустройстве, так точно олицетворял хозяина, что невольно становилось не по себе. Хотелось красться тихими шагами прочь, лишь бы не эта давящая тишина. Но не сегодня. Сегодня его вела ярость, злость и отчаяние, которые придавали сил. Хотелось рвать и метать: попадись ему сейчас кто-нибудь, этому бедняге непременно бы не поздоровилось. Лишь длинный подъём по винтовой лестнице позволил немного сбавить пыл. Знакомая, выученная наизусть за долгие годы посещений, дорога стала неким средством успокоения. И хотя сердце бешено колотилось, руки уже не тряслись, появилась возможность натянуть маску равнодушия: холодную, безжизненную, безупречно отыгранную, что всегда раздражало того, к кому он сейчас шёл.       Двое стражников возле дверей сначала не заметили тонкую, высокую фигуру, движущуюся в их сторону. Они лишь продолжали тихо переговариваться, с откровенной скукой поглядывая то в потолок, то в окна, то на плиточный пол.       — Сэр, сюда нельзя, — резко перегородил один из них дорогу гостю, когда всё же заметил его.       — Мсье, пожалуйста, подождите тут, — по-французски сказал другой, очевидно, опознав в незнакомце страну.       — Дело крайней важности. У меня нет времени на ожидание. Будьте добры, отойдите прочь, — тихо, но угрожающе послышалось в ответ.       Стража переглянулась, пожимая плечами и отступая, чтобы пропустить его внутрь. А что они могли сделать? Его не остановят слова и оружие. Даже человеческие жизни сейчас не остановят.       Тихо прикрывая дверь, огляделся — всё осталось таким же, каким было несколько лет назад: массивный резной стол из дерева, а рядом — два кресла, на которых золотыми нитями вышит герб с тремя львами; множество шкафов с пыльными фолиантами, написанными вручную на разных языках; несколько картин, на одной из них изображено бушующее море и уходящий на дно корабль; мягкий ковёр, постепенно утрачивающий свою мягкость и лоск. Сам стол был завален какими-то свитками, вероятно, с планировкой и тактикой сражений. Хозяин всего этого великолепия стоял к посетителю спиной, глядя куда-то в окно. Его натянутая, как струна, спина и напряжённые мышцы говорили о крайней степени нервной сосредоточенности. Взгляд хаотично блуждал из угла в угол, словно в поисках чего-то.       — Артур, немедленно отмени казнь! — не просьба, а требование без предисловий. Ведь тем, кто знаком так давно, они и не нужны.       — Мы на войне, Франциск. А на войне принято проливать кровь, и неважно, чья она, — холодно, не оборачиваясь.       — И это повод сжигать всех без разбору на кострах? Мне напомнить, кто из вас двоих чернокнижник, мон шер? Кого по закону действительно нужно сжечь.       Бонфуа сжимал и разжимал тонкие пальцы в кулаки. Вся та ярость, которую он успел обуздать по пути, вновь клокотала, раздирая его изнутри. Хотелось кричать о мировой несправедливости, топать ногами, как маленький ребёнок, перевернуть назло несколько тяжёлых шкафов. Хотелось подойти и образумить это чопорное, упрямое существо, встряхнуть его хорошенько. Или хотя бы заставить обернуться.       Так и не дождавшись ответа, Франция подошёл ближе, по привычке садясь на край стола, а не в одно из кресел. — Прошу тебя, освободи Жана дʼАрк. Ты ведь прекрасно знаешь, что он неповинен во всей той ереси, в которой его обвиняют, — как можно спокойнее заметил Бонфуа.       — Может быть, — равнодушно ответил Кёркленд. — А ты не думал, что мне выгодно убрать эту фигуру с поля?       И он оборачивается, устало глядя на державу, сидящую напротив. Неестественно белая кожа, посеревшие тонкие губы, отросшие светлые волосы — пожалуй, лишь ярко-зелёные глаза двумя огоньками выделялись на фоне поблекшего облика Англии. Этот взгляд был очень знаком французу. Так смотрят уставшие люди, те, кому всё надоело. Они готовы идти до конца ради долгожданного спокойствия. Франциску часто доводилось видеть именно такой взгляд на поле боя, когда бойцы отчего-то словно переставали бояться смерти, упрямо шагая вперёд, отдавая свои жизни за страну, народ и будущее. Вот только каким будет будущее, когда даже у бессмертных не хватает сил и терпения для продолжения пути, совершения верных поступков?       — Выгодно, — тихо повторил за ним Франция. — Но я знаю тебя и твои принципы, Англия. Ты судишь лишь тех, кто заслуживает суда. Ты караешь виновных, которые должны расплатиться за содеянное. Эта война слишком сильно затянулась, и нам пора её окончить. Сменилось уже несколько поколений, скоро люди, наши люди, Артур, окончательно перестанут понимать, зачем мы ведём их на смерть. Сколько мы уже пытаемся прекратить это безумие? На этот раз я буду стоять на своём до конца. Можешь заковать меня в кандалы, пытать, сжечь, развеяв пепел по ветру, только хватит. Прошу тебя, хватит устраивать Ад на земле!       Произнося это, Франция встал со стола, практически вплотную подходя к своему оппоненту. Волосы, собранные в хлипкий хвост, неаккуратными прядями выбивались, спадая на плечи. Англии хотелось коснуться их, как когда-то, сотни лет назад, когда они были совсем детьми. Хотелось осторожно погладить острую скулу, взять за тонкую руку, сжимая её до одурения сильно, до побелевших костяшек, до хруста собственных пальцев. Ему хотелось прижать Бонфуа к себе, сдавив в объятьях, вдыхая этот знакомый аромат. Лишь бы не тонуть, не захлёбываться в собственных бесконечно подавляемых эмоциях, будь то почти неконтролируемая ярость, светлая радость, пожирающая изнутри злость или же всеобъемлющая тоска, от которой разрывалась душа, и хотелось выть, призывая Небеса к ответу.       Они и сами не знали, кем приходятся друг другу: верные враги, вечные друзья, старые знакомые или же просто два уставших государства? Англия и Франция — лёд и пламя, уничтожающие, но гармонирующие, прекрасные в своём ядовитом и, казалось, невозможном тандеме. Кто-то считал, что между ними смертельная ненависть, а кто-то видел чистую, непорочную и светлую любовь, когда готов убить себя, а потом восстать из пепла, чтобы оберегать, защищать и хранить другого.       — Мы можем остановить эту войну. Но не пламя. Жан дʼАрк уже горит на костре. Прости меня, Франция, — он хотел протянуть руку, чтобы коснуться его, но Бонфуа судорожно отшатнулся, словно Артур ударил его хлыстом по лицу.       В глазах Франциска промелькнули ужас и недоверие, словно он ожидал, что это какая-то дурацкая шутка, о чём Кёркленд непременно сейчас сообщит. Но тот молчал, не в силах больше смотреть в эти небесно-голубые омуты, в которых, казалось, действительно можно утонуть.       — Где? — лишь осипшим от сдерживаемого крика голосом спросил Франциск.       — На площади Старого рынка в Руане. Он достоин принять смерть в родной стране, — горько ответил Артур, предвидя дальнейшую реакцию. — Отдан приказ сжечь его сегодня, суд и так слишком затянулся. Но ни один почтовый голубь не сможет добраться в срок. Как и мы.       — Так используй чёртову магию! — закричал Бонфуа.       — Я поклялся не использовать её, пока не закончится охота на ведьм, — прищурившись, заметил англичанин. Он до зубовного скрежета и трясучки ненавидел, когда ему приказывали сделать что-то, особенно связанное с магией. И Франциск это знал.       — Прошу тебя, нарушь свою клятву! Он не должен погибнуть, не должен, — судорожно шептал француз, практически падая в кресло возле стола и запуская негнущиеся похолодевшие пальцы в волосы, словно намереваясь выдирать их с корнями.       Несколько секунд полнейшей тишины, не считая гулявшего по крышам и высоким башням ветра, который именно в этот момент завыл с удвоенной силой. Англия действительно использовал раньше самые различные виды магии: светлая, тёмная, защитная, вуду, на крови. Он мог призывать ветра и демонов, мог рушить и созидать судьбы людей через зеркала и сны, мог насылать проклятья и лечить некоторые болезни, разговаривать с духами, варить зелья, меняющие облик и суть. Но от всего этого пришлось отказаться. Далеко не всегда магия — это дело одного-единственного чародея. Она требует сплочённости, подстраховки и массовости. А о каких собраниях, обрядах и шабашах может идти речь, когда всюду снуёт Святая инквизиция? Многие уже сгорели на кострах по его вине. И сегодня сгорит ещё один человек, не заслуживающий подобной смерти.       — Пойдём. Мне понадобится твоя помощь, — коротко бросил Кёркленд, выходя из кабинета.       Солнце ещё не совсем село, освещая замок золотыми, оранжевыми и розовыми закатными лучами. Проходя через цветные витражи, они создавали причудливые, немного режущие глаза узоры. Тем не менее, Артур снял со стены один из факелов, поджигая его лёгким прикосновением руки, чтобы вспомнить, как это делается, как нужно использовать магию, текущую в его жилах подобно крови. Франциск безмолвной тенью следовал за ним, не отставая ни на шаг. Сначала страны проследовали в библиотеку, где Англия повернул одну из фигурок, стоящих на многочисленных книжных полках, открывая потайной ход в подземелье. Крутой спуск, сырой и холодный воздух, неприятная темнота и давящая тишина не очень-то к себе располагали, однако другого пути не было.       В конце спуска Кёркленд достал связку странных по форме ключей, блеснувших серебром при свете факела. За дверью их встретила довольно просторная пыльная комната со множеством тонких свечей в канделябрах. Маленькие огоньки зажглись на фитильках, наполняя помещение спокойным равномерным светом. Франция огляделся. Около каждой стены стояло по одному закрытому стеклянными дверцами шкафу, а от пола и до самого потолка было прибито множество длинных и широких полок с какими-то предметами. Франциск силился рассмотреть, но глаза ещё не привыкли к тусклому освещению. Можно было лишь предположить по силуэтам.       — Это… — начал он, ощущая, как лёгкий холодок сковывает спину.       — Куклы, — коротко ответил Артур, подходя к почти незаметной двери у одной из стен. — Да, ты категорически не хочешь знать, для чего они предназначены.       — Ясно, — тихо бросил Франция, подходя к Артуру вплотную, чтобы хоть немного чувствовать себя не так неуютно и тревожно.       Следующая комната оказалась куда приветливее: длинный стол, на котором стояло несчётное количество маленьких пузырьков и пробирок с жидкостями странного цвета, какие-то ветхие книги с изображением растений и волшебных существ, приятно и специфично пахнущие травы, котелки, ещё какие-то странные предметы, не поддающиеся характеристике. Но здесь однозначно спокойнее, чем в комнате с кучей жутких кукол, предназначенных для чего-то явно недоброго.       — Что это за место? — спросил Франциск, обходя вокруг стола в поисках того, что предположительно могло переместить их в другую страну за столь короткие сроки.       — Я занимаюсь здесь алхимией. Иногда просто варю зелья и снадобья, если в этом есть необходимость, — пояснил Кёркленд, копаясь среди нескольких кип свитков одновременно.       — Зелья? А приворотное можешь? — то ли в шутку, то ли от нервов спросил Франциск, подмигивая ему.       — Могу, — абсолютно серьёзно ответил англичанин, с удовольствием наблюдая, как ехидное выражение сползает с лица Франции.       — Ты ведь не..? — с ужасом начинает он.       — Не использовал на тебе приворотное зелье? Шутить изволите, сударь? Каждый раз подливаю его в еду. У меня же целый план есть! Влюблю тебя в себя, женюсь, а потом, как мученик, попаду в Рай без Суда Божия, потому что при жизни с тобой настрадался.       — Тьфу, дурак! — обиженно фыркнул Франциск, поворачиваясь спиной к магу, внимательно просматривающему какой-то свиток с составом и алгоритмом заклинания.       Мрачная сосредоточенность и натянутость снова воцарились между ними, казалось, на секунду забывшими, что где-то там вот-вот сожгут на костре человека, которого ещё предстоит спасти.