«Шлите нахуй тех людей, кто говорит, что, если тебя бьют по лицу, нужно подставить другую щёку, ведь карма настигнет обидчика. Но что если я и есть карма? Что если это моя задача? Что если я должен сам наказать его? В конце концов, я всего лишь человек: я могу ненавидеть, могу испытывать недоверие и могу вести себя неадекватно. Иногда просто хочется вцепиться кому-нибудь в глотку и задушить.»
Обычно Фрэнк не злится. Нет, конечно, он вспыльчивый («Заводится с пол-оборота», — как однажды сказал его отец после пары бутылок пива) и легко раздражается, но обычно весь гнев затихает после небольшой драки. Тогда Фрэнк может пожать противнику руку и искренне сказать: «Без обид». Он не такой, чтобы затаивать обиду и накапливать в себе ненависть. Он опасается подобного, такие чувства буквально загрызут тебя изнутри, если их не устранить. И у Фрэнка есть способ выпускать эмоции подобного рода: он кричит в микрофон, когда чувствует бурлящую ярость, и носится с гитарой по сцене, пока злость не испарится. Но потом он узнаёт, что какой-то поклонник Джамии распускает про неё слухи. Джамия единственная девушка, с которой Фрэнк общается на регулярной основе. Она довольно классная и с лёгкостью может сама постоять за себя, но этот парень раньше был её другом, поэтому она не хочет причинять ему боль. Джамия может быть грубой, но уж слишком многое прощает друзьям. Или, в этом случае, бывшим друзьям. Этот парень (Джек? Джейк? Что-то типа Джейка. Фрэнк не помнит, и ему плевать.) был буквально одержим ею, серьёзно, а теперь ненавидит её, злясь на то, что она его отвергла. Фрэнк не понимает этого и не сможет понять, но он слышал мерзкие сплетни, рассказанные этим парнем, про то, что Джамия отсосала всему составу Pencey Prep в их фургоне. (На самом деле, Фрэнк и Джамия один раз пытались поцеловаться, но в конце концов оба начали смеяться. Джамия обожает шутить, что они отбили у друг друга желание быть гетеро, но вина в этом лежит не только на её плечах. Джамия замечательная, вот и всё. Она самая замечательная девушка из всех, кого Фрэнк знает, но она девушка. До этого он не осознавал, что она не тот, кто ему нужен). И когда Фрэнк замечает, что этот парень осмелился показаться на выступлении Pencey — на его ёбаном выступлении — у него перед глазами плывут красные пятна. Он различает этого парня среди толпы мокрых от пота людей, стоящего в стороне ото всех и почти сливающегося с тенью. Фрэнка трясёт, буквально трясёт от адреналина и от злости, несущихся по его венам. Чувства лишь обостряются, когда он видит, что Джейк наблюдает за Джамией из своего угла, и как только звучат последние ноты завершающей песни, он кидает свою гитару Тиму — который, к счастью, ловит её — и проталкивается через массу людей, готовый приступить к решительным действиям и убедиться, что до Джейка дойдёт сообщение. Нил что-то кричит ему в след, но его слова заглушает громкая музыка, идущая из динамиков, так что Фрэнк продолжает продвигаться вперёд. Когда он добирается до Джейка, тот говорит что-то Джамии, близко наклоняясь к ней («Уже готов отравить её своим ядом», — думает Фрэнк и сжимает руки в кулаки. У него получается расслышать только «… так что можешь идти и перетрахаться со всеми панками в округе, милая…», а потом он бьёт Джейка прямо в лицо. — Ублюдок, — шипит он, когда у Джейка подкашиваются колени. Джамия тянется к Фрэнку, закусывая губу, и глядит на него с гордостью и с беспокойством. — Фрэнк… Достаточно, — предупреждающе произносит она, а Джейк лежит на спине, злобно смотря на Фрэнка и прикрывая рукой теперь кровоточащий нос. — Педик, — выплёвывает Джейк, и Фрэнк в то же мгновение налетает на него. Он лишь частично видит Джейка, потому что свет мигает, и сцены перед его глазами сменяются с каждой вспышкой. Его почти сразу же оттаскивают прочь, и он успевает нанести лишь несколько хороших ударов, а Джейк борется совсем слабо (хотя ему и удаётся оставить на шее Фрэнка длинную красную царапину). — Ты труп, — скулит Джейк, свернувшись на полу, и его угроза звучит так нелепо, что Фрэнк начинает смеяться. — Да? Ну и что ты сделаешь, расскажешь моей мамочке? — Он удерживается от того, чтобы добавить «о-о-о, я та-а-ак испугался», как делают дети в детском саду, и станцевать победный танец. Одна мысль об этом вызывает у него улыбку. Вместо этого он обнимает Джамию, отчасти для того, чтобы Джейк это увидел, и прижимает её к себе ближе, когда Джейк встаёт, болезненно морщась, и ухрамывает прочь. — Ты в порядке? Она кивает, глядя на него своими тёмными глазами и не моргая. — Фрэнк… тебе не стоило этого делать. Он, блять, безумный, он обязательно отомстит. Фрэнк знает, что она, вероятно, права, но не хочет об этом задумываться. Он не чувствует привычного удовлетворения от драки, в нём всё ещё кипит энергия, и ему кажется, словно у него под кожей песок. Мешающий и раздражающий его. Он знает, почему он так себя чувствует: он всё ещё не привык к слову «педик» в качестве оскорбления и, наверное, никогда не привыкнет. Даже холодное пиво не убавляет эффект колкого слова, и Фрэнк понимает, что обида не пройдёт ещё какое-то время. Поэтому сейчас Фрэнк просто бросается в самое сердце мошпита. Вот что ему сейчас нужно — возможность потолкаться и отвлечься от раздражения. Он не думает, когда он в слэме, ему просто некогда думать, он чувствует лишь грубый ритм, под который движется в разные стороны, ударяясь о других людей. Он знает, что к утру на его коже проступят жёлтые синяки, а некоторые будут прикрыты его татуировками, но это будет по-настоящему. Менее активные люди убираются у него с дороги и покидают мош, когда в атмосфере появляется больше агрессии. Но, по крайней мере, эта агрессия не направлена ни на кого конкретно. Именно к такой агрессии Фрэнк и привык.[//]
«Мудаком. Я был таким мудаком! Э-э, несовершеннолетним правонарушителем. Мне говорили, что я слишком умный, но я не так уж в этом уверен.»
На следующий день он пропускает школу, потому что проспал, но он не чувствует себя свежее. У него появляется неприятная, ноющая боль в затылке, и он чувствует себя так плохо, как ему не было уже давно. Он открывает окно, морщась, когда резкий поток воздуха бьёт ему в лицо, высовывается наружу и прикуривает сигарету. Он делает глубокую затяжку, потом медленно выдыхает дым и глядит на открывающийся ему вид серых крыш домов Бельвиля. Он всё ещё чувствует себя как-то неопределённо, и ему немного плохо, а когда до него доносится крик его матери: «ФРЭНК! Спустись сюда!», — то у него что-то сжимается внутри, хотя ему кажется, что этого стоило ожидать. Он стряхивает пепел на кустарник внизу, тушит сигарету, оставляет её на подоконнике и направляется вниз. Он не знает, что был готов увидеть, но явно не сидящую на диване маму с бледным и измученным лицом. — Фрэнк, — начинает она, — мне надо с тобой поговорить. В его животе что-то ухает вниз. «Чёртчёртчёрт», — думает он и садится в старое потёртое кресло в углу комнаты. — Ты же… не умираешь, да? — взволнованно спрашивает он, внезапно испугавшись. — Нет, — отвечает мама, но не улыбается. — Фрэнк, — повторяет она, и ему кажется, что ей хочется отвернуться, но она останавливает себя от этого. Она вздыхает, тревожно сжимая руки, лежащие на коленях. — Я не знаю, что делать. Утром звонили из полиции. Сперва ему на ум приходит пакетик марихуаны, спрятанный в его ящике с нижним бельём, и у него внезапно возникает мысль о том, что ему стоило обстричь волосы, потому что от его дредов просто несёт травкой и он не сможет ничего доказать. Он вовремя спохвачивается и не произносит вслух ничего, что уличало бы его в чём-нибудь криминальном. Здравый смысл подсказывает, что в чём бы ни заключалась проблема, вряд ли это как-то связано с наркотиками, но больше у него не возникает никаких идей. — Так где ты был прошлым вечером? — спрашивает она, сидя совершенно неподвижно, если не считать её нервно шевелящихся пальцев. Фрэнк пожимает плечами, чувствуя себя непослушным десятилеткой. — Гулял, — бормочет он, с удивлением понимая, что и звучит как десятилетка. Неустанно тикают часы, и он словно в первый раз замечает это тонкое пиканье. Его мама вздыхает, и Фрэнку даже не нужно смотреть на неё, чтобы знать, что она закатывает сейчас глаза. — Гулял где? — уточняет она тоном «так ты хочешь всё усложнить», и в Фрэнк снова чувствует укол вины. — Играл, — бормочет он. — На концерте. — Ты постоянно на концертах в последнее время, — устало произносит она и, прежде чем ему удаётся возразить, она продолжает. — И постоянно дерёшься, Фрэнк. Я думала… Так дело уже не в музыке? Дело, конечно, в музыке, но с недавних пор появилось нечто большее. Атмосфера, страсть, драки, возможность забыться, а музыка лишь часть этого. Он не знает, когда всё стало таким, когда потасовки перестали быть шутливыми и когда исчезли игры в бойцовский клуб (хотя, может быть, он знает, может быть, это произошло, когда он Сказал О Своей Ориентации и почувствовал необходимость доказать всем, что он остался собой, Фрэнком, а не стал каким-то… каким-то педиком). — Фрэнк, — зовёт она, выдёргивая его из спутанных размышлений, и он впервые смотрит ей прямо в глаза. — Ты стал так часто драться, не думай, что я об этом не знаю, но я не… Я не знаю, что мне сделать. Ты бываешь таким сложным… — она приостанавливается, и он отводит взгляд, чтобы не видеть разочарования на её лице. — Полиция… Кто-то сообщил, что ты подрался вчера вечером… — Ёбаный Джейк! — вылетает у него изо рта и он готов вскочить на ноги, но мама одёргивает его: — Сядь на место, Фрэнк! Он слушается, разумеется. Часы продолжают тикать. — Именно об этом я и говорю! Когда ты стал таким жестоким? Я старалась вырастить тебя нормальным… Иногда ты так напоминаешь своего отца, даже слишком сильно, — говорит она со слезами на глазах, и от этого выражения на её лице у него что-то снова сжимается внутри, он чувствует новый прилив вины, потому что это самое болезненное место. Он хочет делать то, чего хочет она, но он явно не тот, кем она может гордиться. — Мам, я… Не говори так, мам, я… — Помолчи и послушай! — вскрикивает она, и он с беспокойством опускается в кресло. — В полиции хотят, чтобы ты выполнил двести часов общественных работ. Ты можешь справиться с этим за десять месяцев, это не так уж много — три часа по субботам и час после уроков по двум учебным дням. — Но… Я же не обязан, да? — с надеждой спрашивает он, отчаянно желая избежать этого. — Я имею в виду, есть же штраф или что-то такое? Вместо этого? — У него есть немного денег от продажи дисков на концертах, он может оплатить штраф. Ему придётся. Он ни за что не будет собирать мусор или тренировать какую-нибудь школьную баскетбольную команду, это уж слишком напоминает фильмы по «Lifetime» и подобную чушь… — Нет, ты не обязан. — Её голос такой жёсткий, что им можно резать стекло. — Но если ты заплатишь штраф, то я не разрешу тебе играть на концертах в течение десяти месяцев. Думаю, это честно. — Он открывает рот, чтобы поспорить, но она сужает глаза, и он передумывает. — Либо играешь на концертах, либо смотришь их, Фрэнк. Чёрт.[//]
«Если ты ничего не слушаешь, ты ничему не научишься.»
— Чувак. — Хэмбоун [прим. переводчика — прозвище Джона Макгира] в полном недоверии глядит на Фрэнка, а из его рта свисает позабытая картошка фри. — Да ты шутишь. Фрэнк кладёт голову на сложенные перед собой на столе руки. Ему и так плохо, он не нуждается в любви Хэмбоуна драматизировать. Он правда рассматривал вариант не рассказывать им — в этом ведь нет надобности, так? — но почти сразу же отмёл эту мысль. Он рассказывает парням из Pencey почти всё и ещё ему нужен совет, как поступить. Но он не вспомнил о том, что они совершенно не умеют давать советы. — Нет, Хэмбоун, я, блять, не шучу, — рычит Фрэнк, всё ещё не привыкнув к тому, что теперь над его глазами свисает чёлка. — Мне пришлось расплести мои грёбаные дреды, понятно, моя мама сказала, что я выгляжу недостаточно прилично. — А я всё удивлялся, почему ты так похож на участника ебучего хора мальчиков. — Нил бесстыдно хмыкает и тянется через стол, чтобы украсть у Фрэнка ещё картошки. — Нет, но… чувак. — Хэмбоун взволнованно оглядывает всех, и Фрэнк не может понять, почему: остальные не очень-то обеспокоены и находят ситуацию скорее забавной. — Ты ведь сможешь, ну, практиковаться с группой и всё такое? — Я же уже сказал, только если пойду на общественные работы, — Фрэнк кривит губы в жалком подобии насмешки. — Я подумывал просто заплатить штраф… — Нет! Ты не можешь! — Хэмбоун уставляется на Тима. — Скажи ему! — Что? — непонимающе хмурится Тим, посмотрев на Шона, а потом его глаза расширяются и он вспоминает. — Чёрт, точно! — громко восклицает он, стукая по столу рукой, из-за чего официантка смеряет его недовольным взглядом. — Какой-то парень из Eyeball Records, блять, Майкиуэй или что-то такое, сказал, что придёт на наше выступление в ближайшие несколько месяцев. — Чёрт. — Фрэнк приподнимается из-за стола, выкидывая из головы мысль оплатить штраф. — Не может быть… вы меня наёбываете. — Нет, блять, нет, я серьёзно, — уверяет Тим, и вот дерьмо, сейчас для этого явно не самое подходящее время. — Серьёзно, у Eyeball есть наше демо, и они посылают к нам кого-то… Ты не можешь это пропустить, Фрэнк, — добавляет он. — Да ладно? — огрызается Фрэнк, игнорируя показанный ему Тимом средний палец. — Но… это значит, мне придётся заняться ёбаными общественными работами… — Это может быть не так уж и плохо, — разумно замечает Нил в то же время, как Шон говорит: — Тебе стоит это сделать, ты уже избавился от дредов, — и они оба хихикают. Фрэнк чувствует приближение головной боли. — Должен быть какой-то способ избежать этого, — несчастно произносит он, уже наполовину смирившись, и Шон качает головой. — Боюсь нет, чувак. Просто скажи маме, что согласен на работы, они не могут быть такими уж плохими. — Блять, ты можешь пойти до конца и осветлить волосы, — шутит Тим. — Поддерживай имидж, мальчик из хора. — Эй, — говорит Хэмбоун, словно его что-то осенило. — Ты можешь… Там могут работать какие-нибудь девушки, знаешь… Фрэнк уверен, что сейчас не он один пялится на Хэмбоуна. — Чувак, я. Я гей, ты знаешь об этом. — А. Точно. — Хэмбоун краснеет, словно он забыл об этом. — Я просто. Фрэнк, чувак, ты просто не ведёшь себя так. Если бы это сказал кто-то другой, Фрэнк бы рассердился. Он ненавидит стереотип о манерных геях, но в то же время понимает, что имеет в виду Хэмбоун. Он не ведёт себя так. Он зависает с Pencey, не строит из себя не пойми кого, да и зачем ему? Неважно. Он трясёт головой и натягивает на лицо высокомерную ухмылку. — Чувак, ага, если бы я был гетеро, ты знаешь, что я бы встречался с Джамией. — Или если она была бы гетеро, — замечает Нил. — Если ты, конечно, не девушка. Что… Стойте, как мы вообще подняли эту тему? — Мы? Это всё ты, — ухмыляется Фрэнк. — Если ты хочешь, чтобы я побыл девчонкой, Нил, парень, тебе всего лишь надо попросить. Я имею в виду, я не знаю, что у тебя там за фетиши… — Заткнись! — вопит Нил, кидаясь в Фрэнка картошкой, но тот не тратит время на ответные действия. — … но я не буду тебя осуждать, чувак! Тим начинает смеяться, и в него тоже летит картошка, и тогда к бросанию присоединяются остальные. Все разговоры об общественных работах позабыты, и мысль о них приходит Фрэнку на ум только после того, как рыжеволосая официантка просит их уйти.[//]
«Но я начал замечать, как сильно скучаю по Майки. Блять, боже, я чертовски сильно по нему скучаю. Я так зол, что его нет. Я хочу, чтобы он вернулся назад как можно скорее.»
Они отыгрывают самый последний концерт перед тем, как Фрэнк приступит к общественным работам, и ему кажется, что вот так они должны и закончить всё — Самым Последним Концертом. Он хочет прочувствовать приятную атмосферу, хочет слышать гул, хочет чувствовать себя живым, но всё проходит слишком торжественно, а исполнение «The Secret Goldfish» ни капли не помогает. Всё кажется серьёзным, напоминает конец чего-то, а Фрэнку всегда было трудно мириться с переменами. Он хочет, чтобы всё продолжалось вечно и никогда не кончалось. Иногда ему сложно принять, что так не будет. Выступление заканчивается быстро, слишком быстро, как и всегда, и Фрэнк почти сразу же спрыгивает со сцены. Он не в том настроении, чтобы общаться с другими группами сегодня, он просто хочет пойти домой и уснуть. С утра он должен отправиться на общественные работы, хотя мама ещё не сказала ему, куда, и несмотря на то, что он должен наслаждаться вечером свободы, он слишком устал. Скорее даже измучался. Он уже почти у выхода, когда Шон хватает его за руку и останавливает. Фрэнк нетерпеливо пытается избавиться от него, но Шон его не пускает. — Чувак. Чувак, послушай меня. Фрэнк громко вздыхает, давая Шону понять, насколько он не расположен к разговору, а потом скрещивает руки на груди и говорит: — Отлично, ладно. У тебя две минуты. Начинай. — Ты иногда ведёшь себя как педик, — бормочет Шон себе под нос, и Фрэнк едва удерживает себя от того, чтобы закатить глаза, потому что знает, что тогда Шон начнёт ухмыляться. Парни из Pencey — и иногда Джамия — единственные, кому Фрэнк позволяет так себя называть, отчасти потому, что он знает, они не имеют под этим в виду что-то плохое. — Что такое? — спрашивает Фрэнк, не показывая своей заинтересованности, и Шон усмехается. — Хочу познакомить тебя кое с кем, — заявляет он и тянет Фрэнка в более тихий угол тёмного помещения клуба. Он не отпускает руки Фрэнка, и тогда губы Фрэнка растягиваются в улыбке. — Оу, Шон, я не думал, что ты такой. Шон кидает взгляд на их руки, игнорируя смешки людей вокруг. — Прости, Айеро, ты ведь знаешь, что я не в твоей лиге. — Фрэнк без особого старания строит ему глазки, но из-за вспышек света это не особо заметно, и Фрэнку всё равно не хочется задерживаться на этой теме. Теперь его усталость сменилась любопытством, и ему интересно, зачем Шон притащил его сюда. Тут Pencey Prep полным составом и вместе с ними какой-то парень, которого Фрэнк немного узнаёт. Он шагает вперёд и тыкает в него пальцем. — Эй, разве ты… Это не ты был на прослушивании? Выражение лица парня не меняется, но он медленно кивает. — Ага. — Ого, так ты не очень-то разговорчив, да? — Фрэнк ухмыляется и чувствует удивление, когда парень улыбается в ответ. Обычно людям не нравится Фрэнк при первой встрече: он громкий, раздражительный, и его не раз называли мудаком. — Фрэнк, — перебивает его Нил, пока он не начал болтать дальше, — это Майкиуэй. Из Eyeball. — О, чёрт, вау, ты и есть Майкиуэй? — Фрэнк впечатлён, что редко бывает. После того как парни сообщили, что на их выступление может прийти Майки, Фрэнк порасспрашивал людей о нём. Выяснилось, что Майки довольно важная фигура в музыкальной сфере Нью Джерси. Фрэнк не уверен почему, но все слышали о Майки и тот явно тусуется со всеми хорошими группами. Майки снова кивает. Фрэнк признаёт, что на это правда ничего нельзя ответить. — Так что ты думаешь? — напрямую спрашивает Тим, сразу переходя к делу, и Майки пожимает плечами. — Я пока видел только одно выступление вживую, — говорит он. — Я ещё не могу принять решение. Мне надо, ну, послушать ваш альбом. И прочее, — честно добавляет он. — Ты ещё не слушал наш альбом? — Фрэнк разочарован, по большому счёту от того, что ему нравится верить, что каждый человек, приходящий на их концерт, слушал их альбом. Майки качает головой. Его можно понять. Все остальные начинают расходиться, но Фрэнк теперь уже не хочет возвращаться домой и надеется, что Майки тоже. — Эй, чувак. Ты не хочешь, ну, выпить? Через три выпитых стакана алкоголя Фрэнк уверен, что Майки его новый лучший друг. Не в смысле «я так пьян, эй, ты знаешь, что я люблю тебя, да?», а в смысле «вау, этот парень действительно классный». Майки задаёт вопросы о группе, о том, что Фрэнк думает о ней и что она значит для него, и Фрэнк понимает, что Майки спрашивает потому, что ему интересно, а не потому, что он работает в Eyeball Records. Это никак не влияет на ответы Фрэнка, конечно. Фрэнк всегда был довольно искренним, и он не умеет вести себя по-другому. — Так, э-э, моя мама… точнее, мои родители разошлись, когда я был младше, — объясняет Фрэнк. Ему никогда не было тяжело говорить о своей семье — это было и прошло, и его всё устраивает. Если других людей не это устраивает, ну, тогда это их проблемы. — Мой папа полностью меня поддерживает, по его линии все родственники музыканты, а мой дедушка? Оказал на меня большое влияние. Но мама, ей это не очень нравится, — он пожимает плечами с деланным равнодушием. — Не то чтобы… Она хочет, чтобы я был счастлив, но. У нас нет… у нас не всегда есть деньги, и… ну, она хочет, чтобы у меня было что-то надёжное, понимаешь? А музыка — это… Это ненадёжно. — Он снова пожимает плечами. — Что насчёт тебя, Майкиуэй? Расскажи о своей семье. Майки улыбается ему, и Фрэнк понимает, что задал верный вопрос. Он замечает, как загораются глаза Майки, когда тот упоминает своего брата, и не может не улыбнуться тоже. Фрэнк единственный ребёнок в семье и всегда радовался этому, но когда Майки говорит о своём брате, Фрэнку кажется, что он что-то упустил. После ещё одного напитка Фрэнку правда приходится уйти. Но они с Майки обмениваются номерами телефона, и ночь больше не кажется ему потерянной зря.[//]
если кто не понял«вот так вот»
написаны отрывки из реальных интервью фрэнка