Не случайные

«Кисе, а почему бы нам не переспать?» «Кисе, как насчет переспать?» «Кисе, ты не хотел бы переспать?» Слова клокотали в глотке Аомине. Эта идея настолько въедливая, что иногда он боится высказать ее посреди обычного разговора. «Да, фильм вчера показали неплохой. Кстати, ты не против переспать?» «Да, конечно Куроко отлично играет, но, может, наконец поговорим о чем-нибудь другом? Например, о том, что нам давно пора переспать». Аомине не особо задается вопросом, почему именно Кисе. Когда он не думает о баскетболе, все его мысли о сексе. Ему четырнадцать, тело развивается слишком быстро, ему хочется новых наслаждений. Конечно, в мире есть не только Кисе, но Аомине почему-то кажется, что тот согласится. И все же, Аомине обдумывал раньше, кому еще мог предложить заняться сексом. Кому-то из клуба? Кому-то вроде Мидоримы? Да ни в жизнь. Сацки тоже к черту, секс с ней чреват началом отношений с обязательным походом по магазинам женских шмоток и кафе с пирожными и кофе в меню. Куроко — может быть, но все-таки нет. Есть еще девушка в классе, у которой уже в четырнадцать надулся третий размер, но к этому размеру характер такой, что Мидорима и Акаши отдыхают, так что тоже к черту. Иногда Аомине обдумывает другие варианты, но раз за разом возвращается к Кисе. Ему кажется, что вызывать в других желание — его профессиональный навык, и если уж с кем и экспериментировать, то конечно с фотомоделью, который к тому же разделяет его любовь к баскетболу. Они тренируются в одном зале, и в то время, как все любуются Кисе в открытую, Аомине следит за тем, чтобы выражение его лица было как можно более скучающим. О Кисе ходят разные слухи. Сначала говорят, что у Кисе есть девушка. Потом о том, что девушку у него отбил Хайзаки. Крутя мяч на пальце и рассматривая задницу Кисе в светлых слишком свободных шортах, Аомине думает, что наверняка у него уже что-то было с той девушкой и повторить это с парнем, с Аомине, он не откажется. Остальные, похоже, так и остались детьми, либо стали слишком серьезными взрослыми, чтобы думать о такой ерунде. Да, Кисе — идеально. Аомине не робкая школьница. Застав вечером Кисе в пустой раздевалке, пользуется тем, что больше вокруг никого нет. Он как можно небрежнее бросает: — Кисе. Может, займемся сексом как-нибудь? Аомине настолько в себе уверен, что уже представляет, как Кисе согласится на секс сейчас, здесь же, в покинутой раздевалке или темной душевой, и от предвкушения этого напрягается готовый к действию член. Но Кисе смеется — совершенно искренне, без издевки. Как если бы Аомине рассказал ему очень смешную шутку про встретившихся в полутемной раздевалке модель и школьника. Кисе никак не комментирует предложение Аомине. Так же улыбаясь, подхватывает с лавочки сумку и выходит в коридор, предоставив Аомине самому разбираться в его поведении и со своим стояком. Аомине это задевает настолько, что недели две он думает о ком угодно, только не о Кисе, смех которого в воспоминаниях трансформируется в насмешку. Чаще всего в эти дни его мысли занимают девочки из журналов. Они старше его, вероятно, лет на пять-шесть, и Аомине иногда впадает в ступор, против воли представляя, как одна из них так же засмеется. В своей комнате он стал часто стоять перед зеркалом: в школьной форме, в спортивной форме, в трусах и вовсе голый, пытаясь понять — почему? Нет, он не переоценивает себя, потому что как ни посмотри — он ничем не хуже того же Кисе. Аомине мог игнорировать существование Кисе и дольше, но именно спустя две недели во время тренировки их столкновение выливается в безобразную драку с пинками и тасканием за волосы. После этого, как ни странно, Аомине становится легче, он прощает Кисе и начинает думать над тем, как еще точнее выразить свое предложение, чтобы оно не было снова воспринято шуткой. Возможно, разговоры не нужны, а лучше сразу показать, что именно Аомине ему предлагает. Но фантазии фантазиями, планы планами, а с возвращением главного тренера Тейко сил и времени на изучение собственной сексуальности и на планирование экспериментов с любым полом или кандидатом не остается. А потом баскетбол, любовь всей жизни, предает Аомине. Он слишком сильный, больше нет достойного противника. Удивительно, насколько пуста жизнь, когда забиваешь на тренировки. Это как лишиться любимого человека: вдруг становится много свободного, никому не нужного времени, а как использовать его в свое удовольствие уже забыл. Пустота вокруг, и почти такая же пропасть душевной пустоты. Зацепиться не получается даже за Куроко, он отрекся. Аомине не мог разговаривать ни с кем, кто хоть частично понял бы, именно потому, что для них баскетбол еще был дорог. Пустота, оставшаяся после теплого чувства любви, заполняется песком, холодным и колючим, чтобы Аомине не сдулся совершенно. Он больше не просит помощи у Куроко, ему не нужна тень, он сам тонет во тьме, не зная, как выбраться. Теперь Аомине нужен собственный свет. Он звонит Кисе утром в субботу, забыв, что должна быть тренировка, а вспомнив, бросает трубку. Кисе перезванивает через сорок минут, Аомине передумав разговаривать за это время, все же принимает звонок, но на заднем фоне нет стука мяча или знакомых голосов. Баскетбол, его прошлая любовь, не изменяет ему с Кисе. И голос у того немного виноватый: — Да, Аомине-чи. Прости, не слышал звонка. — Ты не на тренировке, — кивает Аомине. Он даже понять не может, нравится ему это или нет. Кисе может любить баскетбол, но изменяет ему. С кем? — Свидание что ли? — Работа, Аомине-чи. Это… было срочно. Я не мог отказать. Аомине кажется, что Кисе врет, но ему до этого нет дела. — Во сколько заканчиваешь? — сразу переходит к главному Аомине. Слишком лениво ходить вокруг да около. Ему все равно, даже если Кисе пошлет его к черту или рассмеется снова. Просто нужно чем-то забить время без тренировок, а первое, на что Аомине его бы потратил, конечно, секс. — В три часа, — быстро отвечает Кисе. Кажется, он не чувствует подвоха, но и радости не выражает. Он как будто знает, что Аомине скажет дальше. — Мне скучно. Раз ты не на тренировке, то, как насчет после работы подъехать? Кисе может отказаться, потому что наверняка после фотосессии устанет, да и с Аомине они не настолько друзья, чтобы по выходным вместе сидеть дома, однако после короткой паузы он соглашается: — Хорошо. Говори адрес. Кисе прямо мастер ухаживания: приходит с чипсами и шипучкой. Тренер бы не одобрил такого рациона, и в этом жесте, как и в том, что сегодня Кисе тоже прогуливает тренировку, есть что-то почти запретное. Родителей дома нет, иначе Аомине и не стал бы звонить, в конце концов, он звал Кисе не кино посмотреть или журналы полистать. Но стоит Кисе показаться на пороге, как пропадает всякая решимость. Аомине понимает, что не знает с чего начать, а начинать как-то надо. Кисе сбежит, если он с порога примется его раздевать и подталкивать к комнате. — Я уж было решил, что ты зовешь поиграть один на один. Думал, как же так, у меня же и обувь не спортивная, и джинсы слишком узкие, — тараторит Кисе, отдавая ему пакеты. «Разговор. Отлично. Начнем с разговора», — мысленно кивает себе Аомине. — Ну да, обувь и джинсы будут виноваты в твоем проигрыше, и только они. — Я просто говорю, что в них играть не так удобно. — И потому решил отвлечь меня газировкой и чипсами? — Да нет. Просто я с утра не был дома, сразу после фотосессии побежал к тебе и не успел поесть, поэтому решил захватить с собой кое-что перекусить. — Сразу бы сказал. В холодильнике было что-то на обед. Поднимайся в комнату. Аомине почти готов к тому, что Кисе откажется. Как Сацки в один из своих визитов, замнется и скажет, что не может оставаться вдвоем с парнем в квартире, но тот, разувшись, поднимается на второй этаж. Аомине решает, что его ловушка захлопнулась и что Кисе ничего не подозревает. Подумаешь, что-то там ему говорилось в раздевалке, ведь тогда он всерьез не воспринял этого. Кисе в его доме немного другой. На тренировке от него тянет жаром, потом. Сейчас он холоден и спокоен, пахнет химией — каким-то дорогим парфюмом, в которых Аомине не разбирается, и едким запахом лака для волос. Будто этот Кисе совсем не тот, которого он знает и к которому привык. Перекладывая жареный рис на тарелку, он вспоминает, что не сказал Кисе, какая из комнат его. И уже включая микроволновку, думает о том, что если Кисе в комнате родителей, то там офигенно большая кровать на двоих, зашторенные окна, да и подходит она куда больше. Но, конечно, Кисе не может перепутать аккуратно убранную комнату взрослой семейной пары со спальней подростка, где никакой системе не поддаются даже плакаты, и Джордан соседствует с блондинкой в бикини. Когда в его комнате бывает Сацки, она прибирается, насколько это возможно, требует снять плакаты со стен и не раскидывать везде журналы, потому что в такую комнату приличную девушку нельзя привести, и становится больше похожа на его маму. Но Кисе другой. Возможно, именно поэтому Аомине выбрал его. Кисе не кажется чем-то чуждым этой комнате. Он вписывается сюда так, будто был последним штрихом, и тут, между грязных чашек, раскиданных журналов, плакатов с баскетболистами и девушками, не хватало именно его, как последнего кусочка пазла. И Аомине замирает на несколько секунд в дверях, любуясь этим. Впервые в его жизни все гармонично даже без баскетбола, который вполне можно заменить на Кисе с журналом в руках, сидящего за его письменным столом. И песок внутри Аомине, которым он пытался забить пустоту, растворяется. На его место, холодного и колючего, приходит Кисе — мягкий и пахнущий химией. Одна пачка чипсов уже открыта, лежит на столе. Кисе дочитывает, может, до конца предложения, а может — конца абзаца, прежде чем отложить журнал и взглянуть на стоящего в дверях Аомине. Компьютерный стол заставлен пустыми кружками, журналами, конспектами и прочим мусором, еду некуда ставить и можно отдать только в руки Кисе. Сам Аомине садится на кровать и понимает, насколько пересохло в горле. — Ты умеешь готовить, Аомине-чи? — Нет. Это мать оставила на обед. Упоминание о том, что у него, уже почти взрослого, есть мама, и она оставляет ему, как маленькому, еду, отчего-то немного раздражает. Кисе, как назло, ест неторопливо, задумчиво и смотрит не на него, а в журнал, и только тогда Аомине решает поинтересоваться, что за статья могла так привлечь Кисе, и раздражается сильнее. — Ты где его взял? — Там же, куда обычно складываю порно сам. Мы предсказуемы, Аомине-чи, — не оборачиваясь отвечает Кисе. Будь это Сацки, Аомине отнял бы журнал и перепрятал, но сейчас он внимательно следит за реакцией Кисе. Журналы с девочками в купальниках на виду, их прятать незачем. То, что рассматривает Кисе, было куплено в отделе взрослой литературы. Это маленький тайный клад, спрятанный за журналами на книжной полке. На тарелке еще остается рис, когда Кисе отодвигает ее и поворачивается наконец. Он выглядит спокойным, будто для него то, что было в журнале, — привычная легкая эротика, словно знает об этих журналах что-то неизвестное Аомине. У самого же Аомине внутри клокочет что-то непонятное уже от того, что Кисе листал его порно. Как если бы он шарил в его белье. — Итак, Аомине-чи. Ты сказал, что тебе скучно. Чем же нам с тобой таким заняться, что тебе уже наскучило в одиночестве? И Кисе улыбается, окончательно расставив все по местам. Аомине казалось, что он хищник, заполучивший себе добычу, загнавший ее хитростью на свою территорию и даже прикормивший для спокойствия. Как, должно быть, веселился Кисе, с самого начала догадавшийся, зачем его сюда позвали. — А сразу не мог сказать? Тогда, в раздевалке, вместо смеха своего дурного, — ворчит Аомине, все же выдохнув с облегчением. Кисе усмехается — его намек тоже поняли — и кивает: — Но это же было так смешно, Аомине-чи. Ты стоял там такой… Альфа-самец. Как будто у тебя это не впервой и как ни в чем не бывало… Черт, так смешно, правда. — Можно подумать, у тебя не впервой, — снова обидевшись, огрызается Аомине. — Впервые, — кивает Кисе, все еще улыбаясь, и улыбка эта манит, подкупает. Аомине решает, что Кисе многое можно простить с перспективой, что потом ты его трахнешь. Тем более первым. — Ты поэтому отказался тогда? — Мне нужно было подумать, — уже не так весело отвечает Кисе, снова переводит взгляд на журнал. И Аомине становится не жалко своего порно для него, потому что, скорее всего, Кисе пытался морально подготовиться. — Когда вернутся твои родители? — Не раньше восьми вечера. — Закроешь занавески? — Мы можем перейти в их комнату. Там кровать просторнее и занавески плотные, — не отрывая взгляда от Кисе, предлагает Аомине. Кисе отрицательно качает головой: — Нет. Не нужно в комнату родителей. Лучше тут. Кажется, с каждым словом спокойствие по капле покидает его. Уже не такая уверенная интонация, нет больше прямого взгляда, он старается смотреть куда угодно, лишь бы не на Аомине, и все чаще в журнал, пытаясь черпать в нем смелость, будто говорит себе: «Я сам этого хочу, сам это выбрал. Будет здорово». Аомине приподнимается с кровати и зашторивает окна, прежде чем встать и подойти к Кисе. Наверное, нужно что-то говорить, но это не так, ведь Кисе и так знает, что случится дальше и принимает это. Аомине более чем уверен, что волноваться он перестанет сразу, как только они лягут в кровать. Кисе не нравится смотреть на него снизу вверх, он поднимается резко, едва не ударив затылком, и оказывается с Аомине наравне. И тогда Аомине срывается — его руки пытаются трогать сразу все и везде, вот секунду назад гладили крепкую спину, теперь уже на жестких боках. Кисе поначалу даже теряется, но втягивается быстро, первым губами тыкается сначала в щеку, промахнувшись, и добирается до губ, на пробу лизнув и уже после этого втянув в поцелуй. Аомине не хочется нежничать или тянуть. Практически подножкой он переправляет Кисе в кровать, садится сверху, расстегивает его узкие джинсы, быстро поцеловав еще, чтобы он не вздумал возражать. Не помогает — Кисе перехватывает раздевающие его руки и быстро шепчет: — Постой-постой. — У меня есть презервативы, — пытается пошутить Аомине и снова тянет джинсы вниз. — А смазка? Смазка есть? — Что? — Я так и думал, — Кисе пытается выкрутиться, но Аомине воспринимает это как попытку к бегству, прижимает к кровати и громко шепчет: — Ну что ты начинаешь? Какого черта? — У меня есть смазка, — вдруг признается Кисе, заставив Аомине прислушаться. Это значит, что не нужно снова одеваться и идти в аптеку со стояком. Поднявшись, Кисе заодно выпутывается из джинс. Пока он копается в сумке, Аомине скидывает свои брюки на пол, к ним же бросает футболку с трусами. Кисе возвращается уже раздетым до трусов, с тюбиком, похожим на зубную пасту, ложится на Аомине и закрывает одеялом их обоих. Он горячий, будто у него температура, и от этой ассоциации Аомине поднимается, чтобы поцеловать его в лоб, но тут же срывается вновь, стискивает задницу, снимая трусы, царапает в нетерпении. — Я сам, — заявляет Кисе. — Не дури, — рычит Аомине. — Я сам, так будет лучше, — настаивает Кисе, пытаясь приподняться. — Ты не знаешь как. — А ты откуда?.. — А я смотрел… Видео. А у тебя журналы с сиськами, — уже невпопад отвечает Кисе, хмурясь с закрытыми глазами, и, поняв, что он там делает, Аомине снова подхватывает его под задницу и натыкается на длинные пальцы Кисе, проникающие внутрь, в его тело. Аомине завидует даже этим пальцам, он должен был делать это сам и сейчас бы уже чувствовал, как хорошо внутри Кисе. Приподнявшись, он нетерпеливо шепчет на ухо: — Как там? Хорошо? — Хватит, — просит Кисе, этим только сильнее распаляя. Аомине кладет руку на его, управляет его пальцами, заставляя их двигаться быстрее, и Кисе выгибается, хватает ртом воздух. Пользуясь его расслабленностью, Аомине нетерпеливо убирает руку Кисе, переворачивает его на живот, наваливается сверху и, придерживая свой член, медленно входит. Кисе лежит, прикрыв глаза, хмурится, от чего на переносице появляются непривычные морщинки. Он зачем-то пытается ухватить за локоть Аомине, рука которого упирается в одеяло у левого бока Кисе. — Да, хорошо… — выдыхает Аомине, замерев, будто боясь разрушить это приятное ощущение обладания Кисе. Но природа берет свое, Аомине подается назад и снова с силой входит, заставив Кисе охнуть и дернуться, сжаться с непривычки, подняться на колени, как бы попытавшись сбежать. Испугавшись этого движения, Аомине ловит его за поясницу, останавливает, но поняв, что удерживать не надо, поглаживает длинными пальцами, снова переходит ниже, чувствуя отдачу от своих движений. Кисе, оправившись от первого оцепенения, приникает, дышит шумно, но не стонет. Как будто они не одни, будто кто-то может их услышать. Аомине, желая добиться стонов, двигается сильнее, нежность в нем тает, он уже не осторожен, даже если Кисе вскрикнет от боли — для него это будет желанной реакцией, но Кисе по-прежнему только тяжело дышит, как во время игры, мнет бедра Аомине на каждом толчке, а потом вдруг начинает дрожать и, еще более неожиданно, больно кусает за запястье, чтобы подавить стон. Аомине даже останавливается ненадолго, и этой секундной передышки ему хватает, чтобы начать вбиваться с новыми силами. Уже потом, вытершись футболкой, глядя на мокрую от пота спину Кисе, лежащего рядом, завернувшегося до пояса в покрывало с кровати, Аомине наклоняется и тоже помечает Кисе. Кусает плечо, то место, что обычно закрыто от посторонних, когда на официальные матчи Кисе надевает майку. Вместо протеста, Кисе кладет ладонь на его затылок и чуть ерошит волосы, а когда Аомине отрывается, шепотом спрашивает: — Мстишь? — и касается следа от укуса, почти незаметного на темной коже Аомине. — Нет. Отмечаю… — Зачем? — не понимает Кисе, но след прикрывает ладонью, будто это подарок, который нужно сберечь. Но Аомине молчит, и Кисе, уткнувшись носом в подушку, продолжает: — Хорошо, что мы остались тут. Все пахнет тобой. Это так… — Может, еще раз? — нетерпеливо перебивает Аомине. Постельное белье все равно безнадежно испорчено. Кисе смотрит на него внимательно секунду-другую, а потом переворачивается на спину и тянет Аомине на себя, увлекая в поцелуй. *** Начинается тот период, когда вроде бы прежде, до того как попробовал, секса хотелось меньше, чем теперь. Аомине и раньше учился не особо хорошо, а сейчас, накануне экзаменов, может думать только о том, что делал с Кисе, и что еще хотел бы сделать. Одно плохо — Кисе все еще отказывается пропускать тренировки ради секса. И делать это на крыше или в пустом классе тоже не хочет. Аомине злит сложившаяся ситуация, и во время секса он требует, чтобы Кисе не сдерживался, стонал. Деньги, что Аомине раньше тратил на журналы, теперь уходят на любовные отели, в них Кисе тоже, судя по всему, не нравится, но ничего не поделать: у обоих почти все время дома родители, и, если выбирать между отелем на час и раздевалкой в спортзале или туалетом в школе, Кисе, конечно, соглашается на отель. Говорят, что добившись желаемого, человек в цели разочаровывается, но Аомине доволен. Если Кисе чего-то не умеет — он быстро учится. Оказавшись в комнате наедине, они тратят время на порно, которое приносит Аомине. Не только гей-порно, но и обычная порнография, в которой у актрис довольно большая грудь. При просмотре этих видео, Аомине думает: неужели у него никогда не будет такой вот девушки? Но тут же успокаивает себя: Кисе — это не навсегда, а потом у него будет девушка с размером не меньше третьего. Во время секса Кисе кусается. Не всей челюстью, нет, только передними резцами прикусывает и сжимает кожу на плечах и шее Аомине. Когда Аомине на это жалуется, Кисе отвечает странной фразой: «Мне так проще». На темной коже Аомине следы не видны. Чтобы избежать укусов, он переворачивает Кисе на живот, и тому приходится прикусывать подушку и собственные руки, а вот на них от укусов остаются заметные следы. Маленькие, россыпью, поодиночке их можно было бы принять за легкие синяки, но группой они вызывают подозрение. В раздевалке Аомине слышит, как Кисе смеясь говорит заметившему этот след Куроко, что у него, должно быть, аллергия на что-то. Аомине кажется, что засосы на шее или плечах еще можно было бы объяснить начавшимся с девушкой романом, но если засосы на запястьях, на руках — становится понятно, в какой позе Кисе трахали. И Аомине даже жаль, что нельзя оставлять доказательств, что Кисе — его. После того, как он получил Кисе, становится мало просто обладания им. Хочется дать понять это окружающим, и Аомине позволяет себе чуть больше: обнять за плечи в якобы дружеском жесте, подсесть в столовой слишком близко к Кисе, так, чтобы соприкасаться бедрами или сделать что-то, чтобы отогнать толпящихся около Кисе на переменах школьниц. Аомине слишком собственник, и он ревнует Кисе к тем, кто может увидеть его в душе после тренировки, ко всем тем зрителям на трибунах, даже к девчонкам, листающим журналы с его фотографиями и больше разглядывающими одежду на нем, чем самого Кисе. Кажется, если заявить о своем праве, то станет проще. Даже если от них кто-то отвернется — Аомине готов жертвовать этим ради своей метки на Кисе. И даже когда начинает подозревать, что Куроко сомневается в аллергии, что встретившаяся им в аптеке Момои, когда они покупали презервативы, не поверила, что они вдвоем решили выбрать презервативы про запас или на всякий случай, что о чем-то молча догадывается Акаши — Аомине мало. Будто Кисе еще недостаточно его, и надо делить его со всем миром. *** Основной состав Тейко почти всегда обедает в столовой за одним столиком. В последнее время Кисе прибегает раньше, чтобы занять им этот самый столик, и щенячья преданность команде немного раздражает Аомине. Они договорились чередовать свои места за столиком. Это кажется слишком глупой предосторожностью, но даже если друзья давно догадались, не хочется показаться им сладкой парочкой. И Аомине не нужно притворяться, потому что глядя на то, как Кисе пытается скормить Куроко часть обеда, приготовленного для него кем-то из девушек-фанаток, он шутит в своей обычной манере: — Куроко, будь осторожен. Там могут быть чьи-нибудь волосы. — С чего вдруг? — опомнившись, шокированно спрашивает Кисе. Он едва не выронил сосиску из палочек в тарелку Куроко. — Сацки говорила, их используют для приворотного зелья, — поясняет Аомине и мрачно добавляет: — Покопайся там получше. Еще могут быть ногти. Ну или менструальная кровь, тоже отличный способ. — Аомине. Мы тоже едим, — напоминает Мидорима, оттолкнув свою тарелку. К счастью, за столом нет Акаши. — Я просто хотел предостеречь Тецу. Кисе-то черт с ним, его не жалко… Вечером когда Аомине выходит из душа, ему звонит Кисе. На телефоне вверху экрана уже светятся красной змейкой два пропущенных. Тут и гадать не надо — тоже от Кисе. Аомине не торопится, сначала насухо вытирает волосы, и только потом принимает вызов. Он не стал бы перезванивать сам, если бы Кисе не вытерпел и сбросил. — Что, вас уже отпустили с тренировки? — скучающе спрашивает Аомине. Хотя он сам решил не посещать тренировки, и наверняка команда спит и видит, как бы затащить его обратно, упоминание о том, что в Тейко эти самые тренировки идут и без него, вызывает какое-то неприятное чувство. То же, что возникает, когда ребята из баскетбольного клуба убегают после занятий в спортзал, а Аомине идет мимо. Как бы он ни пытался делать вид, что ему все равно — внутри, мешаясь, перекатывается что-то неприятное. Как камешек в ботинке, который не вытащить, пока не снимешь ботинок. — Аомине-чи… — выдыхает Кисе тем особым, блядским голосом, каким обычно стонал его имя только в постели. Аомине, останавливается на полпути к стулу, останавливается, едва не споткнувшись на ровном месте. Но голос замолкает, слышится только дрожащее дыхание. — Кисе, блядь, — почти рычит Аомине в трубку, — не смей там без меня себя трахать, понял? Мне будет плевать на то, что я обещал. Я тебя за это… — Ты же сказал, что я не нужен, — прерывает его Кисе и смеется, так же хрипло и непривычно блядски, и ахнув, продолжает: — Что меня не жалко… — Сука… — цедит Аомине, чувствуя, как у него твердеет. — Чтоб тебя… Выпорю. Как ты можешь дрочить, когда есть я? — Не выпорешь, — шепчет Кисе. — И ничего не сделаешь. Я тебе не дамся. — Кто тебя будет спрашивать вообще, — Аомине падает на кровать, закрывает глаза сгибом локтя. — Выдеру и все. — Рассказать, что я делаю? — продолжает шептать Кисе. — Я сейчас трубку брошу, сука. Если тебе так нравится дрочить, то дальше будешь один дрочить, я больше… — Не бросишь, — запоздало отзывается Кисе, сглотнув. Аомине обдумывает эту перспективу, выбирает между слушать дальше Кисе или бросить трубку, включить себе порно и самому подрочить и, запустив руку в пижамные штаны, спрашивает: — Ты что, дома один? — Нет. — Значит, у тебя сестры или родители в соседних комнатах? А ты дрочишь. Извращенец, — Аомине и сам не замечает, как сбивается его дыхание, он пытается говорить так же ровно, зато изменения в его голосе слышит Кисе и довольно тянет: — Такой же как ты, Аомине-чи… Ведь ты тоже?.. — Если я узнаю, что ты что-то в себя вставил… — грозно начинает Аомине и останавливается, не придумав, чем можно пригрозить, к тому же, когда он говорит, ему не слышно хриплого дыхания из динамика. — Нет, Аомине-чи. Это — только для тебя, — уже громче отвечает Кисе, и Аомине рывком переворачивается на живот, как если бы этим движением мог подмять под себя Кисе.