Реинкарнация. Спустя триста лет

      Вокруг меня была лишь тишина и темнота, мрак и вязкая безысходность. Меня окутывало это всё уже порядочное количество времени, но, как мне кажется, здесь, где я нахожусь, такого понятия, как время, попросту нет. Здесь нет твёрдой материи, лишь липкое и бесформенное пространство, полностью заполненное невесомостью и, что также является правдой, моим сознанием. Насчёт своего тела точно сказать не могу, так как уже давно о его существовании я забыл. Я, если и мог шевелиться и двигаться, то просто этого не ощущал, продолжая размышлять дальше. Я думал... Думал очень много с того момента, как понял, что не могу выбраться, возможно, именно в тот момент я понял, что не ощущаю своего тела, а лишь слышу собственный голос у себя в голове... Или мой голос отражается в пространстве, в котором меня заперли, а мои губы сейчас шевелятся, а из горла вырываются звуки, то есть — слова? Странно... Всё это странно...       Понемногу, но я начинал привыкать к этому одиночеству. Наверное, я и правда схожу с ума. Ведь я, с каждым новым витком сознания, всё больше начинал понимать то всё, чему не мог дать объяснение тогда, когда был в реальности, в том мире, а не в этой тюрьме. Мне вдруг стали ясны мотивы и желания Саске, когда тот покинул деревню, чтобы отомстить за клан, предав при этом своих друзей, учителя Какаши и прочих жителей Конохи, будь то обычные обыватели или же шиноби. Я начинал понимать и то, почему юный гений Листа, Шикамару Нара, большую часть своей жизни предпочитал отдавать сну, чем, к примеру, тренировкам или общению. Он был гением, возможно, даже умнее Саске, именно поэтому ему всё казалось скучным. Зачем тому, кто знает так много и может применить свои знания на практике, тратить своё время на теорию, тренировки и дружбу с теми, кто, скорее всего, лишь считал его зазнавшимся зубрилой и высокомерным ребёнком, который решил выпендриться?       Странно... Всё странно. Почему я понял это только тогда, когда оказался запечатанным в этом ледяном гробу, почему всё стало таким простым и элементарным? Сколько уже прошло времени? Этот вопрос заставил меня ужаснуться. Страх, чувство, которое ещё имело здесь надо мной хоть какую-то власть, потихоньку проскользнул в сердце... Или душу? Ведь я не совсем уверен, что у меня ещё есть тело, что у меня осталось хоть что-то, что можно было бы отнести к категории "у нормального человека". Нормального... Я нормальный? Смог бы кто-то другой, такой же нормальный, как я, существовать здесь или нет, а если и нет, то есть ли хоть малейший шанс, что я всё ещё нормальный? Я запутался. Вот бы мне кто-то объяснил нормальный я или нет, и всё бы было проще и понятней, но, увы, я здесь, в ледяном гробу, один. Один на несколько долгих веков, а может и дольше, кто знает?       Всё рушилось. Рушилось постепенно и со вкусом. Мне даже показалось, что вот она, свобода, и свежий воздух! Но, подождав пару минут, до меня быстро дошло, а когда дошло — я упал духом, но должен был признать, что выспался я хорошо и чувствовал себя бодрее, чем до этого, правда на душе, всё же, остался неприятный осадок, который доставлял мне хлопот только одним своим эфемерным существованием. Мне было банально скучно после того, как я выспался. Мне хотелось бегать, прыгать и ловить бабочек, а также до сумасшествия хотелось с кем-нибудь смахнуться, размять затёкшие мышцы, пропустить по каналам чакры невообразимое её количество, а после — когда мне вся эта дребедень наскучит, а детство перестанет играть в жопе — наесться рамена, а после заказать ещё порцию и ещё с десяток другой. Как же я соскучился за раменом и чьим-нибудь голосом, кроме моего, конечно, ведь слушать самого себя вот уже чёрт знает сколько времени надоело, я бы даже был рад тому, что меня выругают, начнут пытать и задавать всякие там неприличные вопросы, насчёт личной жизни, ведь если задуматься, то скрывать мне нехрен...       Похоже, что Кагуя и впрямь меня возненавидела настолько, что затянула вместе с собой в Ад, другого объяснения я не найду. Как по мне, то Ад выглядит именно так: здесь пусто, нет ничего, что могло бы спасти твою психику, а значит и душу; здесь не было ничего, что отвлекало тебя от твоего наказания, так как здесь нет нихрена, кроме неосязаемой тёмной материи, которая поглотила, походу, даже тело, оставив вместо него пустоту; здесь любой, наверное, мог отдаться своим размышлением и домыслам, загоняя себя в пучины отчаяния и прочего, что я уже пережил, но, как мне кажется, пережил ещё не всё; также здесь нельзя было шевелиться, дышать, видеть и то многое, что мне нестерпимо хотелось сделать; здесь я также понял чувство того белого Зецу, который вечно трепался на тот счёт, что хочет узнать каково это "какать", ведь, если следовать его логике, то "какать" — это чувство облегчения, сравнимое с отдыхом на пляже в компании прохладных напитков... Вот здесь я завис надолго, так как я представил себе ещё парочку девушек и, поймав себя на этой мысли, ушёл в себя, хотя, как по мне, уйти глубже в себя, чем я это делаю здесь, просто нереально... Так я впервые обиделся на себя, но не на бывшего члена Акацки, ведь, если я правильно помню, он мёртв, а значит на него обижаться нельзя, как, собственно, и на остальных покойников, что делало Кагую недосягаемой для моего праведного гнева.       Собственно, почему я пришёл к такому выводу, что на мёртвых обижаться нельзя... Взяв пару моментов из своей жизни, до того, как в ней начался полный пиздец, я пришёл к очень занятному выводу, что говорило в пользу всех тех, кто мне как-то насолил. В общем, я взял своего отца, Минато, Джираю сенсея, Пейна и, как же без него, Мадару, при этом опустив пару занятных личностей, но те, в природу, так сказать, своеобразной безобидности для меня тогдашнего, были не такими уж и опасными. Так вот, Минато — отец Наруто, то бишь меня, являющийся Четвёртым Хокаге и человеком, запечатавшим во мне Девятихвостого демона лиса, он же Кьюби, или Курама, — умер вместе с моей матерью, Кушиной Узумаки, оставив меня сиротой и сделав тем, кого ненавидит вся деревня, то есть — джинчуурики, тем, в ком живёт хвостатый демон. Но на Минато я злиться не могу, он мой отец и Хокаге, а значит — должен был пожертвовать всем, чтобы защитить деревню и её жителей, да и простил я его ещё тогда, когда увидел в форме духа; я знал, что будь я на его месте, то поступил бы так же. Следующим был Джирая, мой учитель и человек, которого я считал вторым отцом, пускай я и знал его пару лет, но это не меняло всего того, что он сделал для меня. Я ему за это благодарен и, если честно, всей душой желаю ему лишь наилучшего. Теперь Пейн, он, хоть и уничтожил деревню Листа, поубивав несколько тысяч людей, был человеком, пускай и своеобразным, но честным. Он доказал мне, что не все злодеи на самом деле злодеи, в конце концов в появлении таких, как Пейн, виновата война и беспредел, который устроили крупные скрытые селения, при этом не став считаться с более мелкими деревнями, так что Пейн, он же Нагато, был лишь итогом того, что шиноби называют "война за справедливость". Что насчёт Мадары, так тут всё сложно; он убил многих моих товарищей и ещё большее количество простых шиноби, но опять же — он ли в этом виноват? Познать разочарование и проиграть своему старому другу, Хашираме Сенджу, Первому Хокаге, при этом став самым могущественным преступником всех времён и народов, да и быть взаперти чёрт знает где и сколько времени... Да любой бы на его месте уже сломался, а не продолжил бы таить в глубине души ненависть, злобу и желание убить, что вкупе и привлекло к нему волю самой Кагуи Ооцуцуки, первой в истории шиноби и джинчуурики Десятихвостого демона, способного уничтожить мир. В общем, на мёртвых злиться нельзя, ни мне, ни им от моей злости лучше не станет.       Я, кажется, откинулся назад, по крайней мере я испытывал именно такие чувства здесь, в ледяном гробу-печати, в которой меня запечатала Кагуя. Злюсь ли я на неё сейчас, спустя уже чёрт знает сколько времени, или нет? Наверное, всё-таки, я слегка обижен на неё, как мне кажется. Моя ненависть, которая присутствовала во мне с самого начала моего пребывания в этой тюрьме, потихоньку покрывалась коркой льда, а после — неожиданно растаяв, стала перевоплощаться в обиду и некоторое, как бы это горько, странно и немного безумно не казалось, понимание её поступка и ненависти, как последней Ооцуцуки. Почему понимание, мне и самому интересно почему, но сколько бы я не спрашивал себя насчёт этого, всегда приходил к одному единственному концу своих размышлений, спрашивая себя: "Как бы поступил я, если бы на меня подняли своё оружие мои сыновья?" Да это звучало глупо, но в тоже время мне было жалко первую обладательницу чакры, ведь её предали те, кому она подарила жизнь, пускай она и хотела стать богиней. Как по мне, то все девушки желают стать богинями, а если и не все, то большая их часть, но вот только у них не хватило на это сил, а у Кагуи — хватало, даже ещё и осталось бы. В общем проснулась у меня к ней жалость и всё тут, но есть ли в моей к ней жалости смысл? В конце концов это я и Саске победили её, правда отомстить таким вот образом она решила именно мне, а не обладателю вечного мангёку шарингана и риннегана.       Время снова проскользнуло в невероятной близости от меня, заставляя скривиться, ну или хотя бы почувствовать то, что я скривился. Чувствовать, но не делать, было странно и необычно, хотя до безобразия привычно и обычно, ведь я уже здесь, наверное, даже чёрт не знает сколько времени нахожусь. Хотя оно, время, вскоре остановилось, на пару секунд, а может и дольше или же наоборот — меньше, я почувствовал свободу и к лицу подкатил свежий воздух, а в ушах застрекотало и забило в барабан, по телу прошлась дрожь, будто я сейчас находился под ледяным дождём, а место мозга в голове был кусок льда, от чего я, спустя просто невообразимое количество времени, котороё провёл в ледяном гробу, передёрнул плечами. В нос ударил противный запах лекарств и порошка, будто я одновременно находился в больнице и в тоже время здесь был распылён мел или что-то в этом духе, так как я ничего не смог увидеть, когда открыл глаза, хотя это и было уже привычным для меня чувством — ничего не ощущать.       Стоило мне шевельнуть пальцами, как на глаза легло что-то влажное, но вода, или во что бы там оно не было пропитано, стекать по лицу не стало. Вскоре моё тело взлетело, ну, то есть меня кто-то или что-то подняло, после — уложило на что-то, а в конце, снова подняв и положив на нечто мягкое, меня спеленали несколькими широкими то ли ремнями, то ли верёвками, я не смог понять сразу, так как ещё не отошёл от "пробуждения", но, подытожив, понял, что пошевелиться я не могу. Вскоре меня укрыли и по телу прошлись мелкие мурашки, казалось бы, вроде и в постельку положили, и одеялком накрыли, и не шумят, но вот влажная тряпка, как я понял, не давала мне ничего увидеть, что напрягало не меньше, чем крепко удерживающие меня путы или чем там они меня приковали к этой кровати.       Пролежал я так порядка... Хотя, стоп! Какой ещё порядок?! Только сейчас я понял, что не придал значения тому, что здесь есть время, по правде сказать я надеялся, что оно здесь есть. Я попросту отвык от него в том гробу, привыкнув к тому, что времени попросту нет, ведь его там для меня и не существовало, как такового. Попробовав поворочать головой из стороны в сторону, что у меня получилось, я осознал, что скинуть тряпку с глаз не получится, а жаль. Также я не слышал ровным счётом ничего, что могло бы привлечь моё внимание, не считая пикающих звуков, слышимых впереди, там, за моими ногами, а также были ещё бульканья, но они уже слышались у меня за головой. В общем, наверное, я в какой-нибудь лечебнице или больнице, но вот тот факт, что я не знаю сколько времени прошло с того случая, как меня запечатали, немного трогал мои нервы, начиная на них играть какую-то беспокойную мелодию. Вскоре я услышал, как где-то вдалеке, скорее всего по коридору, тихие шаги, понемногу набирающие скорость, а вместе с этим — увеличивался шум. Через пару минут я уже слышал шуршание каких-то бумаг, скорее всего, а ещё минут через десять, ну или близко к этому, я почувствовал, как к моей левой руке кто-то дотронулся. По телу пробежала волна удовольствия, которой я ещё не испытывал никогда, тело задрожало в судорогах, заставляя неизвестного отшатнуться, а кровать, на которой я лежал, — задрожать. Не знаю сколько это продолжалось, может и немного, а может и вечность, но я успокоился, правда я ещё почувствовал то, как в руку, прямо возле локтя, вонзилась тоненькая игла, понемногу что-то впрыскивающая в кровь.       С новым звуком, который оказался слегка резким, — это шприц положили в стеклянную баночку, — я понял, что отстранился от реальности, ставшей похожей на иллюзию. Через полминуты послышался скрипящий звук, ещё через половину того же времени — что-то скрипнуло, а в конце, когда я уже мог почувствовать своей кожей тепло другого живого существа, я услышал томный вздох, потревоживший мои волосы возле уха, и тихий шёпот:       — Как я рад тебя видеть, мой последний, ещё живой друг, — ровно, немного растягивая слова, в открытую наслаждаясь этим моментом, произнёс чей-то голос. Дыхание неизвестного то и делало, что касалось моей кожи на лице, обволакивая её своей теплотой и необычно приятным ароматом щекотало моё обострившееся до предела обоняние.