Closer

Она не вышла его провожать, когда он уезжал следующим утром. Голова кружилась, и ей пришлось ухватиться за спинку кресла, чтобы не упасть, когда она встала с постели, чтобы посмотреть, как за ним закроются ворота. Кровь всё ещё продолжала стучать у неё в висках, как накануне, когда она увидела его с оружием в руках, как будто впервые осознав, что он может умереть. Она не понимала, что так сильно её напугало, почему вид того, как рукоять меча рассекает его скулу, заставил её отвернуться и в панике убежать. Она вспомнила, как, прижавшись к колонне, старалась восстановить дыхание, пыталась не вслушиваться в лязганье металла за своей спиной. Она всегда боялась его и никогда за него. Всегда воспринимала как должное и никогда не допускала мысли о том, что его может не стать. Потому что он был никем для неё? Потому что она не верила в то, что это возможно? Он умрёт. Он умрёт. Он умрёт. Что ты тогда будешь делать? Да, она научилась действовать сама. Начала ему дерзить. Она пыталась им управлять, но на самом деле всё это время она всё ещё находилась под его крылом. Чувствовала отголоски его могущества и власти — и именно это придавало ей сил. Она старательно избегала его на протяжении месяца — с тех самых пор, когда он приехал, с тех пор, как угрожал. Ей нравилось наказывать его таким образом, видеть его бессилие, не замечать долгих взглядов, которые он бросал на неё поверх собственного кубка. Она была счастлива не видеть его целыми днями, когда он куда-то пропадал, а она могла спокойно сидеть за вышивкой, погружённая в свои мысли. Впервые за долгое время ей было так хорошо и спокойно, она чувствовала его присутствие и в то же время ощущала, что власть полностью в её руках. На самом деле она думала о нем постоянно. Выводя стежки на затянутой в пяльцы материи, она представляла его улыбку, мутную зелень его искрящихся, но никогда не смеющихся глаз, солнечные блики на неизменной броши в виде пересмешника. Она угрожала ему расправой, говорила, что раскроет всю правду, но разве она могла бы это сделать? Отдать его на растерзание, смотреть на его казнь, как когда-то на казнь отца? От этой мысли всё холодело внутри. На протяжении месяца она с трепетом выводила его герб, растягивая удовольствие, добавляя всё новые и новые детали. Она фантазировала о несуществующей комнате с камином, о совместных вечерах, которых никогда не будет, потому что он никогда бы не подпустил её так близко, потому что она никогда бы не позволила ему так много. Когда Тормунд повалил его на землю, занеся оружие, ей показалось, её сейчас вывернет наизнанку. Хватит! Хватит! Хватит! Как будто это было по-настоящему — она видела занесённый меч над его головой, и снова, как и тогда в Королевской гавани чувствовала своё бессилие. Ею овладело оглушающее, всепоглощающее чувство собственной беспомощности. Ты ничего не сможешь сделать. Когда солдаты Рамси будут держать тебя. Когда Рамси заставит тебя смотреть на то, как он встанет на колени, на то, как удар в голову разобьет его черепную коробку, на то, как его заставят встать снова, и Рамси стальными перчатками будет в мясо разбивать его лицо. Ты будешь абсолютно беспомощна, нема и безучастна, чувствуя, как подавленный крик у тебя внутри разрывает органы. Не в состоянии стереть его кровь со своего лица. Она судорожно вдохнула воздух, наблюдая, как Джон помогает ему подняться, ощущая, как слеза разделяет её лицо на две части. Ты плачешь? Потому боишься за свою жизнь? Потому что боишься своей жизни? Всё, что происходило дальше, было больше похоже на наваждение. Прийти к нему в покои? Целовать его? Прикасаться к его обнажённому телу? О чём ты думала, когда дарила ему знак своей привязанности? О бескрайней чистоте заснеженного поля, где его голова красовалась бы на пике. О мутной зелени его глаз, навсегда застывших.