Closer

Разве есть слова, которыми можно описать это чувство? Безмерное счастье, которое Джон ощутил, увидев, как Рикон бежит ему навстречу, когда обнял брата, прижал к своей груди, почувствовал его запах. Безмерную боль, когда слуха — запоздало — коснулся звук стрелы, рассекающей воздух, когда тело Рикона обмякло в его руках, словно тряпичная кукла. Он попробовал закричать, но крик застрял у него внутри. Призрак завыл рядом с ним. Все предсмертные возгласы врагов не заглушат эту боль. Реки крови не будут достаточным отмщением. Разве он сможет забыть ощущение тяжести безжизненного тела на своих руках? Тела его брата! Когда Рикон родился, Джону дали подержать младенца на руках. Он так волновался. Не урони, Джон! Не урони, Джон! Не урони! Он открыл рот и глубоко вдохнул ледяной воздух. Так, как будто им можно было захлебнуться. Он почувствовал, как лёгкие покрываются инеем, как слёзы замерзают у него прямо в глазах. Они ринулись в бой. Он не слышал своих мыслей. Внутри всё будто окоченело. Его сердце перестало биться. Джон было подумал, что снова умер, если бы не ослепительно яркий свет вокруг. Развороченные внутренности на белом снегу. Джон бился так, как будто смерти не существовало. Как будто он не мог умереть. Он сносил головы десятками. Вспарывал животы в ближнем бою, наблюдая, как дымящиеся от жара кишки вываливаются под ноги. Пронзая чьё-то горло, окатываемый кровью, льющейся фонтаном, чувствуя её вкус, Джон кое-что вспомнил. Однажды, когда Рикон только родился, он подглядывал за леди Кейтилин, через дверную щель. Чувствуя себя преступником, он наблюдал, как она нежно убаюкивает малыша, слушал, как тихо она поёт колыбельную, будто шепчет. На поле боя он поднял голову к белому, словно полотно, небу, слыша ласковый голос в своей голове. «Отец на небе, грозный бог, Подводит бытию итог. Он справедлив, хотя и строг, И любит малых деток. А Матерь людям жизнь даёт, Над бедами их слезы льёт, Всем женщинам она оплот И любит малых деток. Ведёт нас Воин за собой, Когда со злом идёт на бой. Своей могучею рукой Хранит он малых деток. Премудрой Старицы маяк Нам озаряет жизни мрак, Её златой лампады зрак Сияет малым деткам. Кузнец всегда работе рад, Чтоб в мире был покой и лад, Кует его искусный млат Для вас, для малых деток. Вот Дева в небесах парит, Любовь нам и мечту дарит, Её чертог всегда открыт Для вас, для малых деток. Мы славу Семерым поём, Да сохранят они наш дом. Усните мирно сладким сном, Они вас видят, детки». Каждый раз, пронзая чьё-то сердце, прекращая чью-то жизнь, он слышал голос этой матери, никогда не любившей его. «Усните мирно сладким сном». «Усните мирно». «Усните». Сон — это младший брат смерти. Когда его братья спали, они были в объятьях смерти? Когда он умирал во дворе Чёрного замка, истекая кровью, он засыпал? Он видел ряд гробов: отец, леди Кейтилин, Робб, Рикон — мирно спали, сложив руки на груди, в крипте Винтерфелла. Зима сменялась весной, весна летом, а лето осенью. Опадали листья, земля покрывалась снегом, солнце растапливало снега. Сотни лет. Маленькие дети играли в крипте, прикасаясь к точёному профилю леди Кейтилин, навсегда застывшему. Дети прикладывали голову к груди его лорда-отца, чтобы послушать тишину. Дети украшали цветами последнее ложе его маленького брата. «Усните мирно сладким сном». «Усните мирно». «Усните». Но Джон никогда не уснёт.