Closer

Она прятала свою радость в уголках губ, в любой момент готовую сорваться. Было что-то особенно волнующее в том, чтобы знать нечто, чего ещё никто не знает, то, что возможно изменит расстановку сил. Она прятала свою радость в дрожи заломленных рук, хватающихся за бархат платья, как за соломинку. Всё было в её власти, пока знала только она. Это был обычный день, люди сновали туда-сюда, занятые своими делами, никто не замечал перемен, произошедших с ней. Казалось, что солнце светило чуть ярче. Джон смотрел на неё с нескрываемой скорбью всё последнее время, ему она пока что не скажет. Не то, чтобы она думала, что у Петира были какие-то исключительные права на её тайну, ей просто хотелось с кем-нибудь поделиться. Она посмотрела в окно, задумчиво наблюдая за тем, как тусклые лучи света, скользили по обледенелой стеклянной поверхности. — Миледи, лорд Петир вернется не раньше заката, — услышала она голос служанки у себя за спиной. — Я не… — начала она, желая опровергнуть, но наткнулась на тёплый понимающий взгляд. Она улыбнулась в ответ. Притворилась. Очевидно, слуги знали о ней больше, чем она сама. Она прятала свою радость в кропотливости, с которой работала над гобеленом. Серебряной нитью выводила цветочные узоры и образы животных. Там были волки, птицы, рыбы, был и лев с развороченной грудью, истекающий пурпуром. Радость пряталась в уголках её губ. Она вспоминала наивность своих детских грёз, мечты о златокудрых принцах и принцессах — маленьких львах, которых она бы ненавидела ещё в своём чреве. Боги избавили её от греха: умертвлять нерождённых, рожать от убийцы. У её детей пока ещё не было своего королевства, но она знала: они станут величайшими из правителей. Ей было предписано богами старыми и новыми — быть матерью короля. Было и ещё кое-что: в ней зарождалась нежность, словно легчайшее эхо, будто неясный шёпот. Она прятала сияние светящихся счастьем глаз за густыми ресницами, за прикрытыми веками. Нежность ей негде было спрятать. Она увидела Джона за столом, в глубине чертога. Брат был так добр, так невероятно великодушен к ней. Он бы влил в её глотку лунный чай, даже насильно. Ему она не скажет. Петир приехал после заката, она пошла к нему не сразу, только после вечернего чая. Она оттягивала момент, колеблясь, пряча даже от самой себя свою радость. Она могла позволить себе ребёнка, но не слабость. Он сидел за бумагами, поднялся, как только она вошла. — Мне сказали, что ты уже спишь, — проговорил он, целуя её. — Да, я приказала так сказать. Вернувшись к столу, он продолжил разговаривать с ней, только вот мысли его были далеко. — Ты не пойдёшь спать? — Позже. А что, ты соскучилась? — спросил он в ответ, ухмыльнувшись. Она хорошо знала эту ухмылку и то, что за ней следовало. Она не ответила, подойдя к огню, некоторое время молчала, ожидая, когда он подойдёт. Он развернул её лицо к себе. — Что-то случилось? Ты выглядишь бледной. — Я чувствую себя не очень хорошо… — Да? Ты звала Мейстера? Давно это у тебя? Она улыбнулась тому, каким обеспокоенным он выглядел. Уголки её губ поползли вверх, раскрывая всю её радость. Он чуть нахмурился недоумевая. Возможно, он догадывался, но не верил. — Около месяца. — Что? — Я жду ребёнка, — проговорила она так спокойно, будто сообщала о погоде. Ей казалось, что она готовилась к этому моменту всю свою жизнь. Она следила за эмоциями, словно тени мечущимися по его лицу. Настоящий театр теней. Он не сводил с неё напряжённого взгляда. Это новость была такой естественной, но она никогда не видела его таким ошеломлённым, как будто это не было частью его плана. — Это правда? — спросил он наконец. Она видела, что он поверил ей, но в тоже время хотел доказательств, устного подтверждения. А ещё она видела радость, скрывающуюся в глубине его подрагивающих зрачков, в уголках его закусанных губ, которые он пытался контролировать. Она приблизилась к нему, прикоснувшись губами к его губам. Скрывая улыбку в этом поцелуе. Ее глаза светились счастьем, скрытые пеленой век, когда она выдохнула: — Да И глубоко вдохнула.