Closer

Он стоял на веранде, облокотившись на холодные мраморные перила, обратив задумчивый взгляд прямо перед собой в глубины алеющего неба. Закат, разворачивающийся на горизонте, походил на пролитое вино. Он увидел её фигуру внизу, в гуще цветущего сада. Она шла на несколько шагов впереди служанки в гордом отстранённом одиночестве среди пышных кустов гортензий. Полы её легкого платья были подобны лепесткам цветов: нежно-розовые, практически сливающиеся с кожей, они лишь немного оттеняли её, перекликаясь с румянцем на щеках; тонкая, еле заметная вышивка напоминала прожилки. Когда она проходила сквозь лучи света, ткань просвечивала, и он, как и любой другой, мог видеть плавные изгибы тела, чувственность, которая обычно была скрыта за доспехами её учтивости. Любуясь её профилем, подсвеченным мягким вечерним светом, он улыбнулся. Не так, как улыбался обычно, прикрывая колкость любезностью, пряча хищный оскал за мягким изгибом губ. Это улыбка была искренней и такой тёплой, что его глаза, вечно холодные, словно могильные плиты поросшие мхом, потеплели. Что-то затрепетало у него внутри, будто маленькая птичка забилась крыльями о поверхность грудной клетки. Ему захотелось окликнуть её, чтобы выразить то нетерпение, что вскипало в нём, то любование. Он позвал её негромко, но она услышала, вздрогнула, оторвавшись от своих мыслей, и замерла на мгновение, словно олениха. Она вскинула на него голову, и в обращённом взгляде он прочел лёгкий трепет. Затем она, не глядя, сделала два неуверенных шага и, оступившись, упала на землю. Улыбка на его лице погасла. Он резко сорвался с места, и стремительно сбежав по ступеням лестницы, ведущей в сад, бросился ей навстречу. К тому моменту как он приблизился, служанка помогла ей подняться и, усадив на поросший травой камень, стирала батистовым платком с её ладоней чёрную как сажа землю. Заметив его, Санса посмотрела почти виновато. За тёмной пылью на руках виднелись розовые следы разодранной кожи. Он опустил взгляд ниже и увидел в районе её коленей багрянец, расползающийся по ткани. Тонкие струйки крови бежали по ногам, словно смола по древесной коре. Он не услышал того, что сказала служанка, и понял, что девушка убежала за водой, только когда её фигура исчезла в гуще листвы. — Ты словно дитя, — произнёс он, дотрагиваясь до склонённой головы жены. Его удивляла хрупкость её черепной коробки. Казалось, стоит слегка нажать, и она проломится под пальцами, словно головка высохшего цветка. Ответа не последовало, взгляд Сансы был прикован к пятнам крови, засыхающим на платье. Она протянула ему руку, и он легонько сжал её пальцы — так же, как сжимал крохотные руки дочери, сложенные в кулачки. Он был слегка раздосадован происходящими в последнее время переменами: в постели она была с ним нежнее чем прежде, но лишь наступало утро, всё прекращалось, она отгораживалась, избегала его общества, почти пряталась. Как будто с восходом солнца он превращался в чудовище. И всё же было что-то во взглядах, которые она прятала от него. Нечто, что цепляло, щекотало нервы. Он обладал способностью угадывать в людях даже мельчайший оттенок этого чувства. Заглядывая в неё, он видел, как в глубине зрачков, зарождается, извиваясь словно змея — страсть. Его будоражило это открытие. Он соврал бы, если бы сказал, что никогда не мечтал об этом, но всё же он не надеялся. Достигнув столь многого в отношениях с ней, он с каждым днём всё острее чувствовал, что этого недостаточно. Хуже, чем быть отвергнутым, оказалось быть с ней и не быть любимым ею, его мучила и изводила эта жажда. Целуя её, задыхаясь страстью, он был готов умолять: «Люби меня! Люби меня! Люби!» Он затыкал свой рот её губами, чтобы не произнести этих слов. Но вот его безмолвные молитвы были услышаны, а он не знал, что с этим делать. Он видел, как она боится зарождающихся эмоций. Взирая на него беспомощным взглядом, она будто спрашивала: «Как избавиться от этого?» Он делал вид, что не замечает, зная: избавление кроется лишь в беспощадном потоке времени. В нём боролись два чувства: неистовое желание воспользоваться её слабостью и стремление оберегать её. Второе было чем-то новым. Он вдруг понял, что её чувства начали волновать его чуть больше, чем собственные. Возможно, потому что став его женой, в его глазах она постепенно перестала быть трофеем. Вернувшаяся служанка отвлекла его от этих мыслей. — Миледи, сейчас я помогу вам! — затараторила она, запыхавшись. — Я захватила всё необходимое, чтобы перевязать раны, — сообщила она, развязывая узелок. — Иди в покои, Тесса, — приказал он неожиданно для самого себя. — Я сам справлюсь. Девушка заколебалась. — Милорд… вы уверены? — переспросила она, беспокойно теребя рукав. — Я перевяжу ногу леди Сансе очень быстро! — Всё в порядке, Тесса, ты можешь идти, — повторил он, сделав акцент на последнем слове. Служанка посмотрела на госпожу и, заручившись кивком головы в качестве позволения, покинула их. Прошло около минуты, прежде чем он встал перед Сансой на одно колено. Нагретая за день земля всё ещё была теплой, но быстро остывала. — Ты позволишь? — спросил он перед тем, как обхватить ладонью её щиколотку. Она молчала, вперив в него беспокойный взгляд. Когда он положил её ногу на своё колено и задрал платье, обнажив рану, протеста не последовало. Её кожа была такой светлой и тёплой! Кровь с молоком. Когда он стал отдирать ткань, прилипшую к ране, она громко вдохнула и чуть дёрнулась от боли. — Тшшш… — зашептал он. — Скоро всё закончится. Его гипнотизировал след этого незначительного увечья. Он никогда не видел её крови. Никогда. Начав осторожно промывать рану, он ощутил, что внутри всё как будто немеет. Чувства притупились, мысли потухли. Он видел только багровые капли крови на поверхности её тела. Только не она. «Всего лишь разбитое колено…» — подумал он, выжимая кровь на землю. — Тебе больно? — спросил он, чтобы что-то сказать. Вместо ответа, она перехватила его руку. Он обратил на неё взгляд и увидел в голубых глазах слёзы. Её лицо было искажено гримасой боли. И опять это чувство. Ему стало так спокойно. Он подумал: «Она всё ещё дитя». — Потерпи ещё немного, — попросил он ласково, начав втирать мазь. Услышав сдавленный стон, он понял, что лекарство обожгло её. Он не помнил, откуда знал, что нужно так сделать, но наклонившись, подул ей на колено. Она замерла. — Никто не делал мне так с самого детства… — произнесла она тихо. — Я и сам не делал так с детства, — согласился он, продолжая держать её ногу в своей ладони. Указательным пальцем он нащупал малоберцовую кость и нежно провел по ней. Она показалось ему хрупкой, словно веточка. Он поднял взгляд на её лицо. Санса смотрела на него в упор, такая нежная и трепетная, точно такая же, как когда он впервые увидел её. Только теперь он смотрел на неё по-иному. Она походила на оленёнка, но он не ощущал себя охотником. Словно всё перевернулась с ног на голову. Она начала становиться для него чем-то большим, чем средство к достижению цели или искупление. Он был уверен в том, что в нём не осталось невинности, но в этот момент, когда он смотрел на неё — она была выражением всего хорошего, что в нём когда-либо было. Он видел в ней свою детскую наивность и юношескую страсть. Смотря в её глаза, он чувствовал себя так, будто ему снова было восемнадцать, будто он был почти безгрешен. Он испугался, поняв, что она что-то прочла в его взгляде. Впервые за много лет он почувствовал себя настолько беззащитным перед кем-то. Сейчас она могла бы сделать ему очень больно. Он дотронулся кончиком языка до уголка рта, готовясь к предполагаемой атаке, но она лишь прикоснулась ладонью к его щеке. — Спасибо, — поблагодарила она, смотря в него. Он хотел было ответить, но она продолжила: — Спасибо, что ты бываешь со мной таким. Его губы дёрнулись, но сказать было нечего. Они помолчали около минуты. Почувствовав холод, начинающий стелиться по земле, предвещая наступление ночи, он понял, что нужно уходить. Он мельком поцеловал Сансу в висок и поднял. Она обвила его шею руками и положила голову на плечо, трепетно прижимаясь к нему. «Я твой, а ты моя» — вспомнил он клятву, которую не произносили на Севере. Но, унося жену прочь от надвигающегося мрака, он ощутил то, о чём не смел и мечтать: они были единым целым.