Closer

Вечером тени уплотняются. На закате густая тьма в анфиладах между мраморными колоннами становится почти осязаемой. А свет, бьющий между ними, как никогда резок. Он сияет, словно золото, освещая её побледневшее лицо и приоткрывшиеся губы, с которых вырывается судорожный вздох. О некоторых страхах не догадываешься, пока они не оказываются так близко, что дыхание перехватывает. Солнце уходит. Вначале было лишь подозрение, царапающее внутреннюю часть желудка. Грызущее ощущение паники, что обгладывало её нервы, будто голодный пёс брошенную кость. Такое чувство, будто реальность выскальзывала из её рук, словно шелковая лента во время весенних танцев. Впервые это произошло в то утро, когда она сидела вместе с Петиром, кормилицей и тем ребенком, что они называли своей дочерью, за завтраком в саду. Семейная идиллия. В воздухе стоял аромат роз, шедший от пышных кустов, что росли позади них, и, будто того было мало, от букетов, стоящих плотным рядом на столе, отделяющих их друг от друга. В тот момент Санса разрезала утреннюю корреспонденцию и была довольна собой, находя жест, подобный стене из цветов, изящным, достойным её натуры. С этим он ничего не сможет сделать. В последнее время погода менялась, и даже в Просторе всё чаще было пасмурно и прохладно, но этот день обещал быть солнечным и ясным, и она улыбалась, думая о том, что после завтрака сможет встретиться с Алекином на прогулке. С этим всесильный лорд Бэйлиш тоже ничего не сделает. Увлеченная приятными мыслями, она не сразу заметила Рослин, которая подошла к столу. Её муж и девушка о чём-то переговаривались, но она не прислушивалась, мысленно планируя свой сегодняшний туалет. В последнее время ей нравилось одеваться в белое, в цвет своего дома, цвет снега, и роз, что отцветали и оттого были особенно пышны в последние недели. Санса думала о том, готово ли платье, отделанное барочным жемчугом, которое ей так не терпелось примерить. Нож для резки бумаг выпал из её рук и со звоном ударился об стол. Это заставило её на мгновение оторваться от своих мыслей. Мельком она взглянула в просвет между белыми пятнами цветочных букетов и увидела то, что заставило её взгляд метнуться обратно. Она не верила своим глазам. Хрупкая девичья рука аккуратно сняла белый лепесток с плеча её мужа, а затем нежно разгладила невидимую складку на его камзоле. Такой трепетный жест. Когда-то ты так же проявляла своё расположение, думая, что он поймет, а никто другой не заметит. Санса отпрянула и вжалась в кресло так сильно, что позвоночник до боли уперся в резную спинку. Сжала в руках нож, борясь с неведомой до того яростью и желанием вонзить лезвие в сонную артерию своей протеже по самую рукоять. Будто наяву, ей послышался тонкий высокий звон, с которым затрепетали нервы, она ощутила во рту горечь, хотя розовый сироп, поданный на завтрак, был невероятно сладким. Разумеется, это было мелочью, лишь одним жестом, который ничего не доказывал, и потому она постаралась справиться с гневом. Это ничего не значило, но теперь она следила за ними. Тогда она и стала замечать то, что раньше оставалась без внимания: с каким восхищением Рослин говорила о её муже, как девушка смущалась в его присутствии, как смотрела на Петира и как льнула к нему, когда думала, что никто их не видит. Маленькая… Она никому не могла доверить свои подозрения, и потому ей приходилось самой следить за Петиром и Линн. Петир не искал встреч с её протеже, это было заметно и доставляло Сансе некоторое облегчение. В сущности, его распорядок дня остался сугубо деловым, и в те редкие моменты, когда она теряла его из виду, Линн всегда была при ней, а значит, он находился на одной из своих тайный встреч, а не вместе с … Она не хотела приходить по ночам в кабинет, где работал Петир, чтобы не вызывать подозрений и вопросов, и потому выдумав себе бессонницу, заставила Рослин вышивать с ней гобелен несколько ночей подряд. К концу недели она чувствовала себя усталой и изведённой, но всё ещё не находила в себе силы заявить Петиру обо всем прямо. Если всё это — лишь игра её воображения, она поставит себя в унизительное положение ревнивой жены, хоть дело было вовсе и не в ревности, а в том, что он ронял её честь и давал толки для пересудов, допуская такое поведение со стороны этой девушки, и боги знают, что ещё допуская. Но если у неё не будет доказательств, он посмеётся над ней, только и всего. Её тошнило от собственного бессилия, от паники, от невозможности выразить свои чувства. Она ощущала себя глупой и жалкой, осознавая, что все эти недели не замечала очевидного: малышка Линн, эта серая мышка, была влюблена в её мужа, и он, кажется, вполне возможно, что это так, поощрял это. Он этим наслаждался. Он этим наслаждался? Она сглотнула и, поймав в зеркале отражение смеющейся Рослин, о чем-то болтавшей с другими фрейлинами, прикрыла глаза. Ей будто уши заложило. Она явственно слышала звонкий смех девушки, но не могла разобрать ни слова из их беседы. Санса усмехнулась, уговаривая себя успокоиться. Глаза, налившиеся кровью, никакая пудра не оттенит. Она открыла глаза и подозвала Рослин к себе. Держи врагов своих так близко, как только сможешь. Будь с ними так добр, чтобы у них и тени сомнения не возникло в тепле твоих чувств. Санса улыбнулась своей протеже. — Линн, расчеши мне, пожалуйста, волосы. Рослин присела в поклоне, который благодаря её стараниям стал грациознее за прошедшие недели. Браво. Ты могла бы обучать и других его шлюх. Девушка достала из шкатулки белый гребень и аккуратно тронула им волосы. Санса прошлась по хрупкой фигуре протеже оценивающим взглядом. Несмотря на всю свою миловидность, правильныё черты лица, красивые волосы и природную тонкость, которую можно было легко спутать с изяществом, Рослин Фрей всё ещё была нескладной, слишком робкой и зажатой, точно маленький запуганный зверек. Совсем как ты в Королевской Гавани. Так вот какой он видел тебя тогда? Как смотрел. Разве можно найти в забитой маленькой девочке что-то очаровательное? Можно, если это большие возможности, которые она открывает. Открывала ли что-то Рослин Фрей? Она была молода, красива, покладиста, но на этом всё. Ни земель, ни статуса, ни власти. Да, но разве не была она наследницей Фреев и матерью лорда Риверрана? Только посмотри на это тонкое лицо, прячущееся за каштановыми локонами. Она может стать матерью Эйлин. Петир сказал, что в случае опасности твою дочь отвезут в Риверран. Как давно он спланировал это? Когда ты впервые проявила характер? Когда он тобой наигрался? Она дернулась вперёд и тут же зашипела от боли. — Простите, миледи, — воскликнула Рослин, — я не хотела сделать вам больно! Неожиданно для самой себя Санса перехватила руку с гребнем и с силой сжала. Брови Рослин удивленно поползли вверх, но в тоже время Санса почувствовала сопротивление. — Ты не можешь сделать мне больно, Линн, — чеканя каждое слово, проговорила она. Рослин подняла на неё глаза, и хотя этот взгляд был робким, где-то глубоко внутри Санса прочла вызов. Потому что когда-то она смотрела такими же глазами. Разговоры в комнате стихли. Инцидент привлек внимание других девушек, поэтому ей пришлось разжать хватку. — Впредь, будь аккуратнее, милая, — с улыбкой попросила она, а затем отвернулась и взмахнув рукой, приказала Рослин отойти. Линн едва поклонилась ей, прежде чем положить гребень на место и выбежать из комнаты.

***

Такое чувство, будто реальность выскальзывала из рук, словно шелковая лента во время весенних танцев. Отношения Джона и Матери Драконов начали выходить за рамки формальных. Всё чаще королева просила оставить их одних. Неизвестно, о чём они говорили и что находили друг в друге, и это нервировало. Но Санса знала, как выглядит влюбленность. Она находила королеву, задумчиво улыбающуюся самой себе, в то время, когда та кормила драконов. В то время, когда чувствовала себя в безопасности. А Джон, при упоминании Матери Драконов, был нарочито молчалив, но Санса видела, что скрывается за этим молчанием: смущение и восторг. Когда ситуация вышла из-под контроля? Эти двое поставили других женщины превыше её интересов. Её муж и брат. Петира, казалось, совсем не беспокоила сложившаяся ситуация. Наблюдая за тем, как Джон любезничает с королевой, она переводила взгляд на мужа, но тот не отвечал ей. Он смотрел прямо, с лёгкой расслабленной усмешкой на губах, которая никогда не сходила с его маски. Он больше на неё не смотрел. Возможно, в его планах и было что-то относительно нейтрализации сложившейся ситуации, но в эти планы он её не посвящал. Как до этого дошло? Он уже списал её со счетов, готовя себе новую маленькую ученицу? Новую версию её, пусть чуть хуже, зато проще. В конце концов, в отношениях все мужчины выбирают легкий путь. Он не был исключительным и особенным. <i>Он не был… Спусковым крючком стала расшитая мужская сорочка, которую Санса нашла в работах Рослин. Всем нужно быть особенными для кого-то. Лучше, чем они есть, лучше, чем могли бы быть. Не делая ничего, ничем не жертвуя, ничего не создавая. Она знала, как соблазнительно выбрать такой путь. Против мучительных чувств, которые были между ней и Петиром: страданий, страхов, страсти и жажды власти, — Алекин любил Сансу за то, что она есть, за то, какая она есть, и ничего не требовал взамен. И, может быть, Рослин Фрей так же любила Петира.

***

      Дверь его кабинета казалась зловещей и чужой. Она пришла вечером, и едва зайдя, начала говорить. Ей было не совладать с огнем, испепеляющим изнутри. С горечью предательства, что люди, которым она доверяла, Джон и Петир, преподнесли ей на блюде. Как она могла ему доверять? — Я хочу отослать Рослин в Речные земли. От неё никакого толка, — начала она прямо. Уходящее солнце заливало золотым светом бумаги, разложенные на его столе, его волосы и перстни на руке, поигрывающей гусиным пером. Петир даже не поднял на неё взгляд, лишь неопределенно поведя головой в ответ на это заявление. Он на неё не смотрел. — А мне кажется, она делает успехи. Ты отлично её обучаешь. — Зачем она здесь? — спросила Санса, яростно сжимая веер. Ей стоило изображать небрежность, чтобы скрыть напряжение в голосе, налить вина и сесть на подлокотник его кресла, заглядывая в бумаги. Стоило заглянуть ему в глаза, прежде чем поцеловать, а затем, на выдохе, чувствуя жар его губ, спросить и попросить. Она хорошо знала, что стоит делать, но эти средства манипуляции и манера поведения теперь были ей противны. Всё изменилось. Всё так же, не поднимая головы от бумаг, он ответил: — Ты знаешь, зачем, мы много раз это обсуждали. — Мы ничего не обсуждали, — настаивала она. — Это ты всё решил, единолично. Привез её сюда, даже не спросив моего мнения! — Не спросив твоего мнения? — уточнил он мягко, словно пробуя эту фразу на вкус. Сансе показалось, как по его лицо проскользнула зловещая улыбка. — Ты не можешь принимать такие решения сам, если это касается нас обоих. Я хочу, чтобы она уехала, и я не обязана это объяснять, — твёрдо заявила Санса. Пора было показать ему, как мала теперь его власть. В его вздохе проскользнуло раздражение. Вывести его из себя — вот, что было нужно, тогда он раскроется и покажет свои истинные чувства. — Нет, изволь объясниться, моя дорогая, ибо на то, чтобы отсылать Рослин, нет никаких причин, а игра с её участием может принести нам значительные дивиденды. Насколько, я вижу, она быстро учится, Рослин покладиста и питает к тебе уважение. Ты, до сего дня, кажется, тоже была вполне довольна. Что изменилось? — Она дерзит мне! — Это ложь. — Это — правда или очень скоро станет ею. Видимо, ты потерял всю свою хватку, раз не видишь того, что вижу я. Мы не сможем ею управлять. — Я не вижу этого, потому что это не так, — спокойно ответил он, всё ещё не поднимая на неё взгляда. — Зато я хорошо вижу твою истерику, и это беспокоит меня гораздо больше. — О, так значит, у тебя нет аргументов, кроме как назвать мою позицию женской истерикой? — нарочито рассмеялась она, а затем с насмешкой добавила: — Я была о тебе более высокого мнения. Возможно, это послужило спусковым крючком. Гусиное перо замерло в его руке на середине предложения. — Что ты сказала? — переспросил он. Она ликовала, чувствуя напряжение в его голосе. Всё, чего Сансе хотелось, это чтобы он сорвался. — Я разочарована в вашей проницательности и в умении вести дискуссии, мой лорд-муж, — насмешливо разъяснила она. Вопреки её ожиданиям, муж вздохнул, и отложив перо, откинулся в кресле. Он устало потёр переносицу и начал говорить очень тихо и мягко: — Разочарование — интересное чувство, Санса. Оно предполагает, что ты возлагал слишком большие надежды на кого-то, что был очарован и приписывал объекту своего обожания те качества, которыми он на самом деле не обладал. Она не понимала, к чему он ведёт, и потому между ними повисло молчание. Наклонив голову, он положил её на ладонь и посмотрел Сансе прямо в глаза. Что-то было в его взгляде такое, что она не могла прочесть. Как называется это чувство? Помолчав, с несвойственной ему нерешительностью он продолжил: — Судя по твоему тону, ты в чем-то меня обвиняешь. К чему эти игры? Скажи прямо. Она замерла, внутренне пробуя на вкус то, что вертелось на языке. Ты меня предал! У тебя есть другая! Ты хочешь мне изменить! Но вместо этого она сказала: — Я не позволю унижать меня на глазах у всех! Он недоуменно посмотрел на неё. Санса презрительно фыркнула, удивляясь, что удивляется его лицемерию. — О чем ты думаешь, флиртуя с Линн? О том, как много она может сделать для нашей семьи? Или о том, как много сделает в твоей постели? Да, я вижу, как она смотрит на тебя, и как ты морочишь ей голову. То, когда Рослин Фрей, в благодарность раздвинет перед тобой ноги — лишь вопрос времени, а тебя, и это самое худшее, очевидно возбуждает лишь власть над маленькими глупыми девочками, да, Петир? Только так Мизинец чувствует себя значимым? Это отвратительно. И мне никуда не деться от брачных обетов, которые я дала такому развращенному человеку, как ты, но и спокойно смотреть на мерзкую игру, что ты затеял прямо на моих глазах, я тоже не намерена. Я хочу, чтобы ты отослал её подальше, или я сделаю это сама! Петир и бровью не повёл, пока длилась эта тирада, раздражая её ещё больше. Самоуверенный… Он не сразу начал говорить, играя желваками и словно прожевывая в себе целые предложения. Его голос был все таким же мягким и тихим. Как будто он… — Мы могли бы много говорить об отвращении… разочаровании… и брачных обетах, Санса. Тут у нас широкое поле для игры. Но, пожалуй… на этом разговор окончится. Тебе с твоей грязной интрижкой с Алекином Флорентом место не здесь, а прямо за дверью. Которая с сегодняшней минуты и впредь будет закрыта для тебя. И так как она не могла двинуться с места, он, добивая, произнёс: — Вон. В ней всё замерло, окаменело, а затем оборвалось. Она не уследила за слезой, прочертившей дорожку от глаза до подбородка. Не успела. Ей ничего не оставалось, как расправить плечи и на негнущихся ногах выйти из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Пройдя шагов десять, она прислонилась к колонне, чтобы ощутить хоть какую-то опору. Вечером тени уплотнялись. На закате густая тьма в анфиладах между мраморными колоннами становилась почти осязаемой. А свет, бьющий между ними, был как никогда резок. Он сиял словно золото, освещая её побледневшее лицо и приоткрывшиеся губы, с которых вырвался судорожный вздох. О некоторых страхах не догадываешься, пока они не оказываются так близко, что дыхание перехватывает. Солнце зашло.