On the last day I took her where the wild roses grow And she lay on the bank, the wind light as a thief As I kissed her goodbye, I said, 'All beauty must die' And I lent down and planted a rose between her teeth
***
Так же, как красота в глазах того, кто смотрит, так и жестокость в сердце того, кто заносит оружие. В прошлый раз, когда они сидели рядом и смотрели на мужчин, что бились в начищенных сверкающих на солнце доспехах ради славы и забавы, она была красива не только снаружи, но и внутри, а он казался добрым и учтивым. Она краснела, всё равно что роза, полученная из рук Лораса Тирелла, а он обменивался шутками с теми, губы которых теперь были скованны смертью. Оба ощущали, как история закольцовывается, делая новый виток. Они старались не смотреть друг на друга. Она волновалась о том, чтобы любовник не подарил ей цветок на глазах у всех, как пообещал, и старалась скрыть это волнение. Пожалуйста, пусть он проиграет! Он был раздражен смятением женщины сидящей рядом с ним, а затем догадкой о причине этого смятения. Когда-то в Королевской Гавани он так же наклонился к обнаженной шее, только чтобы ощутить, как пахнет его новая мечта, теперь она причиняла столько боли, что лучше бы он её сломал, когда ещё мог. — Пожалуйста, скажи мне, что твой любовник не станет дарить тебе чёртову розу. Она взглянула на него почти виновато, так, словно всё ещё была девочкой, которую он учит, а не женой, которая ему изменила. Он отвернулся, чтобы посмотреть на то, как копье с обескураживающим металлическим скрежетом проходится по доспехам и выбивает всадника из седла. По зрителям, словно гром, прокатился рокот ужаса. Его жена не закрыла лицо, как когда-то, не отвернулась. Её руки лишь механически дернулись для того, чтобы поаплодировать, прежде чем она поняла, что это было бы неуместно. Он чувствовал в людях внутренних демонов и много лет назад увидел на груди Сансы Старк не розы, а тьму, отзывающуюся глубоким рокотом колодца. И так как ничто не манило его больше, чем разрушение и власть, он не смог удержаться от того, чтобы раскрыть двери тому аду, что был у неё внутри. В том, чтобы развращать людей низких, нет никакого удовольствия. Ибо для них нет ничего святого или светлого, и оттого они не могут осознать всю чудовищность собственных поступков или глубину падения. Он знал, что она смогла бы. О, как сладко было в начале, когда Санса лишь раскрывалась, словно цветок. Когда медленно распускалась, будто ночная тьма в летних лугах. Как прекрасна она была. И как быстро стала тем, кого ему стоит бояться. Нет, Санса не превосходила его в уме и расчётливости, он видел это по досадным промахам, которые она допускала, но превосходила в жестокости, потому что по какой-то причине у него на неё рука не поднималась. И всё, что ему теперь оставалось, это сидеть рядом со своей мечтой и думать о том, заточен ли уже тот клинок, который пройдётся по его горлу. Санса!***
Её муж был прав, выставив её за дверь. Она теперь была другим человеком: носила другую прическу, расшивала золотом платья. Она улыбалась и говорила по-иному, и колебалась между восхищением и глубокой ненавистью к себе. Ей давно хотелось избавиться от чужого влияния, быть женщиной, с которой считаются, той, которую никто не сможет обидеть. Сейчас она была как никогда близка к своей цели. Когда-то на турнире он поразил её тем, что был совсем не похож на всех, кого она знала. Теперь она, должно быть, производила подобное впечатление. Она старалась не думать о том, кем была теперь в его глазах, так как очень хорошо понимала это, и потому не допускала мыслей о том, как низко пала. Может быть, она любила Алекина, а может быть и нет, но это в любом случае было тем, чего она хотела. Разве Петир не учил тебя добиваться того, чего ты хочешь, любыми средствами? Видимо, он не подумал о собственных чувствах, потому что не верил в то, что ты будешь так хороша, что сможешь его задеть. Но ты можешь пойти дальше. Ты можешь его уничтожить. За всё, что он с тобой сделал. За всё, что он мог бы с тобой сделать За то, что он тебя не… И всё же сейчас, находясь рядом с Петиром впервые за несколько дней, она испытывала болезненное наслаждение. И ей не нужно было смотреть на него, чтобы ощущать близость. Вопреки голосу разума, она закрывала глаза и замирала. Она чувствовала движение его тела, знакомые жесты, запах. Он говорил с ней со злостью и издевкой, щекоча шепотом обнаженную шею, но в этот момент её сердце пело. Это потому, что он был твоим первым настоящим мужчиной. Он был лучшим из монстров, и потому тебе показалось, что ты испытываешь к нему нечто большее. Время лечит. Это скоро пройдет. Когда Лейвна Рован с удивлением получила розу из рук сира Джулиана Кворгила, Санса с трудом смогла скрыть свое ликование. И хотя Алекин лежал в крови и пыли, её больше волновало то, что пьеса, которую она поставила, приближается к своей кульминации. Скоро всё закончится. Она смотрела на то, как леди Лейвна прижимает цветок к носу, как она сама когда-то, и её губы расплывались в улыбке. Будущее этой девушки скоро опадёт лепестками, все равно, что этот цветок. Оно иссякнет. Что тогда останется от её красоты? Что от тебя осталось? Внутренне её пугала собственная кровожадность, но она просто не могла удержаться. Ощущение власти и предчувствие хаоса были так сильны и томительны, что тело сладко ломало, а внутри становилось тепло. Это лучше любого другого чувства. Трибуны ликовали в восхищении. Зрители разразились аплодисментами в адрес победителя. Несмотря на то что было, Петир повернулся к ней, хлопая и улыбаясь. Он умел распознавать в тени настоящих победителей. Оттого ей показалось, будто все аплодисменты обращены к ней. Она уже чувствовала вкус триумфа, кусая щеки, чтобы не рассмеяться. Ведь теперь всё что ей оставалось — это сидеть рядом с тем, кто обещал дать ей всё, что она только захочет, понимая, что настало время, когда она сможет взять всё сама. С наслаждением и горечью сознавая, что он ей больше не нужен.***
Худший день в жизни леди Лейвны Рован был также лучшим днем её жизни. На глазах у всех благородных домов Вестероса во время королевского турнира она получила розу для прекраснейшей из рук победителя. Солнце светило очень ярко, и ей пришлось приставить ладонь к лицу, чтобы посмотреть в лицо рыцарю. Он смотрел на неё с таким обожанием, был так хорош собой и силён, что она не придала значения тому, что его взгляд был слишком смелым, а улыбка скользкой, будто между ними был какой-то секрет. На пиру после турнира леди Лейвна принимала поздравления и купалась во всеобщем внимании. Даже леди Санса подошла поздравить её вместе с Мизинцем. Это было странно, но вино и тщеславие ударили девушке в голову, оттого она ничего не заподозрила. Она была слишком занята собой. Сестра сплела для неё венок из роз, который вечером, подсвеченный светом факелов, смотрелся невероятно эффектно. Леди Лейвна танцевала с другими девушками и юношами, она танцевала с Джулианом Кворгилом, уже представляя, как он попросит у родителей её руки, воображая, как будет леди-женой и леди-матерью, хозяйкой его замка. «Леди Лейвна Кворгилл, — примеряла она на себя. — Лейвна Кворгилл». Она не заметила, как они с рыцарем отбились от остальной празднующей группы и оказались в тёмной глубине парка. Она заметила это слишком поздно. Он начал целовать её, вначале нежно, а затем страстно, грубее. Ей это не понравилось, и она попробовала отстраниться. Голова гудела от вина, и она совсем не понимала, о каких письмах и признаниях он говорил. Он был сильнее, а ей было слишком стыдно для того, чтобы кричать. Она пыталась бороться, а он, похоже, видел в этом игру и лишь сильнее распалялся. Леди Лейвна ещё никогда не была с мужчиной и не знала, что нужно делать, но от неё ничего и не потребовалось. И потому она просто лежала, уткнувшись лицом в землю, рядом со сломанным венком, среди помятых розовых лепестков и думала о том, что сделала не так, задаваясь вопросом о том, почему он с ней так поступает. Когда всё закончилось, сир Джуллиан предложил ей руку, чтобы подняться, но она его оттолкнула. Леди Лейвна не плакала. У неё внутри всё застыло. Он оставил её. А на рассвете, когда потухли последние огни и людские голоса стихли, она направилась к озеру и утопилась.