Моя (не)идеальная жизнь: Превратности судьбы

Конечно, моё возбуждение сейчас выставлено на всеобщее обозрение, подтверждая всегда отрицаемый мною факт: я — извращенец. Пэйн зажал тлеющую сигарету губами, плотно стягивая их в тонкую линию, и снял своё кольцо, положив его на злополучную книгу. Не отойдя от произошедшего, но всё-таки шлепая ногами по полу, я завис на этом действии, отмечая, что это что-то из ряда вон выходящее. Глава Акацуки без своего кольца, где это вообще видано? — Смелее, птенчик. — На угол книги отправилась и сигарета, свисая тлеющей частью с края, но так и оставаясь непотушенной. Рыжий отошел к той самой дыбе, как я окрестил её ещё в самом начале, начиная методично закреплять ремни к её углам. — Поднимись на неё и встань на четвереньки. — В голове мелькали мысли, порождая новые и новые варианты будущего, а этот голос заставлял слушаться, не взирая на внутренний страх. Этот агрегат напоминает операционный стол, только шире и из другого материала, но ассоциации действуют бесконтрольно, поэтому совладать с собой было сложно. Дыхание стало тяжелым, когда ладони оперлись о край, позволяя мне взобраться на этого монстра. Ничего страшного нет, может это даже забавно? Я животное на приёме у ветеринара, очень уж похоже, поэтому можно расслабиться. — Ноги шире. — Возвращаясь за сигаретой, пирсингованный даже не взглянул в мою сторону, но мне и без этого было жарко. В его движениях не было скованности, словно он всю жизнь только и занимался подобным, и раз за разом его «гости» совершали одни и те же ошибки. Комок застрял в горле, а взгляд прожигал его спину, скрытую под слишком сильно прилегающей футболкой. Стоять пришлось в такой позе до тех пор, пока он не закончил курить, только после этого удостоив меня вниманием. Словно рассматривая музейный экспонат, рыжий сделал круг обходя «стол», останавливаясь сзади, а я пытался не крутить головой и не думать о том, какой вид открывается там. Его руки стальной хваткой вцепились мне в щиколотки, ещё сильней разводя мои ноги в стороны, отчего колени заскользили, едва не сажая меня на поперечный шпагат. Резкая боль мышц на внутренней части бедер заставили зубы заскрежетать, а меня самого опуститься не просто на вытянутые руки, а опереться на локти. Спустя мгновение, вместо рук Пэйна на мои лодыжки закрепили тугие ремни, фиксируя ноги именно в такой позе. Страха не было, но тело колотила дрожь, особенно после того, как обе мои руки завели под живот, отчего пришлось лечь на плечи и повернуть голову вбок, упираясь щекой в гладкую поверхность. Ещё одна пара ремней окольцевала запястья и закрепилась к щиколоткам, полностью ограничивая мне любые поползновения куда-либо. — Когда я буду подготавливать тебя, нужно, чтобы ты не мешал мне, иначе всё может закончиться печально, птенчик. — Его руки сжали мои ягодицы, и в совокупности с этими словами теперь мне действительно стало жутко. Подготавливать меня для чего? Большие пальцы пытались растянуть колечко ануса, вынуждая меня зажмуриться и мысленно считать до сотни, чтобы не концентрироваться на всепоглощающем стыде. Я вскрикнул больше от неожиданности, чем от боли, из-за того, что резким толчком внутрь меня вогнали новую пробку, небольшим диаметром. Мне всегда нравилось внимание, будучи ребёнком обделенным таким важным фактором, я всегда стремился это получить. Однако, я ненавидел такую заинтересованность, ненавидел, когда меня рассматривали с такого «ракурса», ведь так я становлюсь не более чем вещью. Как там говорил этот ёбаный дикобраз? Я — посредственная дырка? — Слишком громко. — Не обращая внимания на моё сбившееся дыхание и зарождающуюся паническую атаку, Пэйн оставил меня и зажег новую сигарету. И это обоюдное удовольствие? Внутренняя дрожь нарастала, и я стал ёрзать, чуть дёргая оковами, в слабой попытке освободиться, но пройдет минут десять и меня будет не остановить, я буду биться как припадочный, неужели он этого не понимает? — Будешь хорошо себя вести, и я потом его сниму. — Не отрывая щеки от «стола», я поднял взгляд, упираясь им в красный шарик на ремешке с несколькими отверстиями для воздуха. Ненавижу. Не спрашивая разрешения или мои пожелания, не обращая на мой гнев ровным счетом никакого внимания, Пэйн, абсолютно неаккуратно, закрепил мне кляп. Я уже имел честь познакомиться с точно таким же девайсом в борделе, и сейчас это просто было невыносимо. Волосы запутались в застежке оттягиваясь на затылке, причиняя таким образом лишнюю боль, а рыжий продолжал курить, не вынимая сигарету изо рта. Пробку я уже даже не замечал, только мышцы ног ныли сильнее, однако всё происходило быстрей, чем я мог себе представить. Едва пирсингованный отошёл в слепую зону, как я услышал новый пугающий звук, будто накачивают мяч или велосипедное колесо. И с каждым свистом, внутри меня ненамного увеличивалась та самая пробка. Дьявол! Как только я дернулся, между моих лопаток обосновалась свободная рука Пэйна, окончательно припечатывая, как могильная плита покойника. — Расслабься, и перестань думать. — Даже сквозь кляп я судорожно хихикнул, хотя это было похоже на приглушенный вопль. Ещё несколько подкачек и дышать нижней частью живота стало невозможно, потому что распирающее чувство не давало сократить мышцы. Не больно, как от клизмы, но не менее дискомфортно, а об удовольствии даже и речи не шло. Пэйн качал слишком медленно, прерываясь на то, чтобы пошевелить пробку внутри меня, и вот в эти моменты весь воздух выбивало из легких, а из глаз едва искры не летели. Это чувство было сродни тому, когда очень сильно хочешь поссать, и вот-вот начнешь это делать, то есть уже подходит, но ещё не полилось, этакая резкая боль с легкой примесью будущего удовольствия и облегчения. — Хорошо держишься, птенчик. — Та рука, что лежала между лопаток, медленно двинулась к затылку, зарываясь в волосы, стягивая их в зажатый кулак. — Нужно ещё потерпеть. — Единственное, на чём я был сосредоточен, это дыхание, потому что уже как пару минут я задыхался от той накаченной штуки внутри меня и позы, не позволяющей пользоваться диафрагмой нормально. Пэйн продолжил качать, на этот раз быстрее, отчего увеличение почувствовалось сразу, а у меня в мозгу появилась мысль, что я сейчас лопну. Он убьет меня. Может, это месть за кого-то? Дышать ртом не получалось из-за кляпа, слюни вылетали из дырочек, и хриплые стоны сменились моим громким и отчаянным мычанием. Мать твою, мне больно! — Посмотри на меня. — Запах вишни пахнул в лицо, когда рыжий склонился ко мне. Надо же, я думал, что прошло так много времени, а он, оказывается, даже не докурил. — Всё хорошо, я знаю, что делаю. — Я пытался держать глаза открытыми, но выходило только моргать очень-очень часто, чтобы вообще увидеть его спокойное лицо. — Не бойся. — Затылок стали массировать, и это сделало моё положение чуточку легче, ровно до того момента пока подкачка не продолжилась. Десять счётов, и мой приглушенный крик превратился в скулеж, потому что пирсингованный перешёл к другому действию. Его прикосновения к ягодицам причиняли боль, а он будто нарочно мял их, заставляя мышцы внутри приходить в движение. Пробку медленно потянули наружу, и я бы наверняка заорал, однако его другая рука надрачивала мой член, принося колоссальное удовольствие. Несколько долгожданных секунд и меня стало трясти от мощного оргазма, вот только пробку было невозможно вытянуть, по ощущениям внутри меня было по меньшей мере крупное яблоко. Я мычал и стонал так громко, что музыки совсем не было слышно, а колечко ануса продолжало растягиваться от напора. Как только сперма перестала вытекать густой жижей, Пэйн остановился, возвращая мне возможность дышать. Шаги оповестили меня о том, что рыжий отправился к шкафу, вместо ожидаемого кресла, рядом с которым были сигареты. Сейчас было всё равно, это всего лишь мой маленький отходняк от блаженного оргазма, правда теперь возвращалось чувство онемения конечностей, да и колени сообщали о том, что синяки на них расцветут уже завтра. Как ни странно, но от того, что я кончил, пришло такое облегчение, что пробка в заднице практически не ощущалась, однако стоять становилось с каждой минутой всё невыносимей. Уже на пределе своих возможностей я буквально почувствовал, как Пэйн двинулся ко мне, даже не услышав шума его передвижения. В этот раз на его руках были черные латексные перчатки, я смог понять это, когда он убрал налипшие волосы с моего лица. Подойдя ко мне сзади, пирсингованный стал выпускать воздух из пробки, которая теперь у меня ассоциировалась с прибором по измерению давления. Моментальное облегчение, которое принесло осознание того, что давящая боль внутри меня была очень сильной, но тело привыкло к ней, и сейчас я мог прочувствовать её сполна, когда пробка уменьшилась в диаметре. Не дожидаясь, когда размер вернется к изначальному, рыжий принялся обильно смазывать мне анус, вдавливая гелевидную жидкость внутрь. Медленно вытягивая пробку наружу, он добавлял всё новую и новую порцию смазки, которая уже была и на моих ягодицах, и на бедрах. Вместе с этой пыткой я понял, что к яйцам опускается новая волна тепла, и член, до этого лежащий в лужице собственной спермы, вяло трепыхнулся. Мерзко, но чертовски приятно. Веки закрылись сами собой, и я захрипел в этот раз уже от удовольствия, пробка почти полностью вышла из меня, но он резко протолкнул её обратно, ударяя ладонью и вгоняя её на всю длину. Из-за этого я резко дернулся вперед, однако, оказалось, что он держал её край, и во время этого движения потянул его на себя, полностью извлекая плаг наружу. То, что произошло со мной в это мгновение, сложно было понять и принять. Я почувствовал теплую струю у себя между ног, которая расплывалась тонким слоем по поверхности. В испуге, от осознания того, что я обмочился, мои глаза широко распахнулись. — Очень хорошо. — Пэйн не дал мне времени осознать весь масштаб моего сокрушительного позора, вставляя в меня сразу несколько пальцев, затянутых в перчатку. Они вошли так легко, что я всё ещё продолжал лежать с широко распахнутыми глазами. Ритмичные движения растягивали колечко мышц, проталкивая ещё один палец, который присоединившись к остальным принялся трахать меня. Всё это время я не дышал, и как только рыжий поджал большой палец, запуская и его внутрь, я смог только протяжно простонать. Поступательные движения сменились вращением, он крутил рукой, медленно проникая глубже. Костяшки чужой руки боролись с моим сфинктером, и последний проигрывал, вырывая из меня крики мольбы и стоны. Я чувствовал, как широкая ладонь вошла полностью и его кулак оказался у меня внутри, а колечко ануса сжалось на запястье. — Умница, птенчик. — Его голос стал доноситься как сквозь вату, а поглаживания по спине практически не ощущались на фоне того, как двигалась его рука внутри меня. Привыкнуть к новым ощущениям мне не дали, и сейчас меня разрабатывали изнутри, доставляя невиданные до этого ощущения. Я кричал, хрипел, пускал слюни и, кажется, ревел, но кулак Пэйна трахал меня в очень быстром темпе, почти полностью выходя и играя костяшками у самого входа в дырку прежде чем снова оказаться внутри. Боль была при каждом проникновении, но каждый раз острый пик удовольствия словно подготавливал к оргазму. Ещё немного. Ещё. Ещё! Я поплыл, точней моё сознание уплыло, куда-то далеко, где было тепло и приятно. Тело трясло волнами спазмов, конечности выкручивало, а сквозь дырки в шарике бесконтрольно текла слюна, пачкая лицо. Удовлетворение, оргазм, блаженство и всепоглощающая нега опутывали и топили в этом неясном состоянии. Я видел сквозь закрытые веки, я остро ощущал, и сейчас я готов был поставить руку на отсечение, что словил приход, как от наркоты. Времени нет, пространства нет, ничего нет! Я всё и ничто! Я — оголенный провод, нерв, я — разряд. Я — взрыв! — Тише, птенчик. — Меня било в припадке, поэтому я не сразу понял, что кляп сняли и всё уже на самом деле закончилось. — Умница. Всё хорошо. — Пэйн гладил меня по голове, щекам и пытался заправить особо непослушные пряди за ухо. У меня челюсть не смыкалась, а глаза не могли сфокусироваться ни на чем, постоянно закатываясь. — Ты молодец. — Меня всё ещё дёргало, когда он снимал ремни с запястий и щиколоток, поэтому, получив свободу, я тут же упал в лужу мочи, спермы и слюны. Я ничтожен. — Всё хорошо. — Рыжий склонился и поцеловал меня в висок, а я заревел от разом нахлынувших или отхлынувших эмоций. — Можешь подняться? — Я даже руки из-под живота достать не мог, да и пошевелиться было чем-то недостижимым. Я будто разом потяжелел, опух и стал грузным, но пирсингованного нисколько не смутило такое моё состояние. Перепачканные в смазке перчатки, со шлепком приземлились рядом с моим лицом, а Пэйн обхватил меня за плечи, пытаясь хотя бы посадить. Это породило новую истерику, и я уже просто орал, тут же цепляясь за него и утыкаясь ему прямо в шею, не желая видеть такое спокойное лицо. Мои руки он убрал далеко не сразу, сначала обнимая и говоря что-то одобрительное. Я был опустошен, оставшись наедине с собой, и я больше никогда не захочу повторения этого! — Постарайся хотя бы держаться. — На плечи лёг плащ, не подходящий мне по размеру, и рыжий тут же укутал меня в его полы. Словно куклу он поднял меня, пытаясь удержать мой вес только на одной руке, будто сажая меня на стул. Слабые конечности легли ему на плечи, и, пытаясь успокоиться, я снова уткнулся в его шею. Что со мной будут делать дальше, было плевать. Мозг лишь отметил отсутствие музыки, учиненный мной беспорядок и выключение света в этом кабинете стыда и разврата. После такого мне самое место в той камере с окошком под потолком, в одиночестве и с душем над толчком. Мой уровень. Тело поежилось, когда Пэйн запирал дверь на ключ, чуть сильней прижимая меня к себе, а ведь я испачкал его плащ. Забота? Скорей попытка избавиться от меня как можно быстрей, да и возиться с одеванием меня он наверняка не захотел. Я омерзителен. — Г-ггосподин?! — От этого писклявого голоска чуть из ушей кровь не хлынула. Замечательно! Теперь ещё и этот мелкий ублюдок увидел меня. — Господин, но… — Я разве звал тебя? — Антонио я не видел, предпочитая даже не поднимать голову, но, судя по звуку, он стоял вверху лестницы, которая как раз вела на этот цокольный этаж. — Прошу меня простить, я хотел… — Возвращайся к себе, я поговорю с тобой позже. — Мы начали восхождение наверх, под тихое «да, господин», которое лишь раздражало. Как только снова пошла ровная поверхность я всё-таки не выдержал и взглянул за плечо рыжего, где наткнулся на убийственный взгляд будущего монстра. Абсолютно немилое лицо, острый взгляд и губы, шепчущие проклятья мне в след. Этот гаденыш точно харкнет мне в чай и даже бровью не поведет, а может и ещё чего хуже сделает, не знаю тонка ли его кишка в этом плане. Левая рука перестала стискивать футболку пирсингованного, и я продемонстрировал этому недоноску средний палец, наблюдая за его медленно офигивающим лицом. — Дейдара, перестань. — Тихий голос защекотал воздухом у самого уха, призывая толпу мурашек. — Иначе поползешь дальше сам. — Действительно, чего это я? Маршрут сменился, и мы двигались в другом направлении, но я не сразу это понял, слишком поздно выныривая из своего самобичевания. Новая комната распахнула свой внутренний мир, едва Пэйн открыл дверь. Два больших окна с низкими подоконниками, стена, расписанная каким-то садом, ванна на четырех львиных ножках и широкая кровать, это было первое, что отметил мой удивленный мозг. Вопреки ожиданиям, опустили меня не на мягкую поверхность, а в холодное лоно ванны, тут же снимая плащ и открывая доступ холоду к моей коже. Мы не разговаривали, да и прикосновений было минимум, а ещё, я смотрел куда угодно, но только не на него. Глава Акацуки сидел на бортике и поливал на меня теплым душем, будто я какое-то тепличное растение, хотя сейчас я действительно ощущал себя овощем. Может, я должен как-то прокомментировать то, что произошло? И, какого чёрта, у меня в заднице до сих пор что-то вставлено?! Тянуться и вынимать это при Пэйне не хотелось, но он не отходил от меня ни на секунду. — Пожалуй, я уже могу сам, хм. — Едва я потянулся, чтобы забрать у него из рук душ, как он отпрянул и выключил воду, а потом просто поднял с пола приготовленное заранее полотенце и передал его мне. — Обычно, после сессии можно высказать свои пожелания на будущее или общее впечатление от произошедшего. — Не хочу это комментировать, уткнув лицо в полотенце, подумал я. — Но в силу твоего сабспейса, любое твоё высказывание будет крайне противоречиво. — Чего? — То, что ты испытал, это именно то, к чему стремится каждый саб. — Я замер, пытаясь вслушаться в казавшуюся важной информацию. — Что бывает после того, как наркоман получит свою дозу и поймает приход? — Ломка, да. — Голова гудела, мышцы ныли, а ночь за окном будто призывала просто вырубиться и забыться глубоким сном, с последующим отсутствием пробуждения. — Нет. — Да. Я уже хотел начать спорить и повернулся к рыжему, а он будто этого и ждал. — Сначала будет полное опустошение, и именно оно покажет разницу между тем ярким мироощущением и серостью восприятия, оно является предшественником ломки. Поэтому, Дейдара, не удивляйся своему состоянию. Это нормально. — На хую я вертел такую нормальность! В слух я этого, конечно же, не произнес. До постели мне помогли дойти, потому что ноги плохо слушались, а спина не хотела разгибаться, напоминая примитивную форму колеса. Выслушав ещё немного постыдных подробностей того, что мне поставили противовоспалительную свечу и смазали какой-то заживляющей мазью задницу, рыжий сам извлек маленький плаг, а у меня внутри даже ничего не шелохнулось в ответ на это. Видимо, я исчерпал свой лимит эмоциональности на сегодня, да ещё и в кредит взял с будущей недели. — Птицу и вещи перенесешь сюда завтра. — Глаза слипались сами собой, но пирсингованный не спешил покидать комнату, сидя в ногах кровати и смотря в большое окно, на котором не было штор. — Так чтобы получить нормальную комнату, надо было переспать с вами, м? — Язвительная шутка сама разрезала тишину, и я не пожалел о сказанном, стесняться уже вообще было нечего. — Я думал, что получив первую оплату, ты снимешь себе комнату где-нибудь в другом месте. — Мозг со скрипом стал перезагружаться, и я, не мигая, тоже уставился в окно. — А так можно было сделать, да? — Шок привел тело в оцепенение. — Да. — Пиздец. Почему я об этом даже не подумал?! — Хочешь уйти? — Я уже даже рот открыл, чтобы высказать свое согласие, но почему-то звук так и не вышел наружу. Чего я хочу? — Не знаю, хм. — Несколько секунд спустя, полностью растерянно, изрек я. — Спи, Дейдара, уже поздно. — И как мне это сделать после всего, что случилось?