И что спасет нас?

Артур закинул стрелы в колчан, откинул влажные от долгой погони волосы и принялся всматриваться в глубь леса. Мерлин же с неудовольствием сидел на лошади, чувствуя ее костлявые бока и переминание с копыта на копыто. Время от времени поглядывая на принца, он бывало открывал рот, чтобы заговорить, но тот каждый раз трогался, и юноше оставалось лишь провожать его глазами. Одна тавтологическая мысль крутилась в голове: «Люблю охоту, люблю охоту, люблю охоту…» На самом же деле все было абсолютно наоборот, но не в его силах было изменить ситуацию и вернуться назад в Камелот, поэтому проще попытаться изменить свое отношение к царским развлечениям. В погоне за ланью и кабаном, появившимися почти одновременно, рыцари разделились и разбежались по лесу, оставив принцу прыткую лань. И Мерлина. Так как Артур не любил «пассивной охоты», предпочитая гоняться за животным до изнеможения, к вечеру нельзя было сказать, кто выглядит более измотанным: лошади или слуга неугомонного принца. Вид Мерлина был действительно жалок: растрепанные волосы, грязные сапоги, испарина на лбу и красное лицо. Дополнял картину убитый взгляд, полный раздражения. На привале Артуру даже в голову не пришло отправить слугу поить лошадей или подшучивать над ним. Он сделал вид, что устал не меньше. Вокруг не было рыцарей, поэтому можно было расслабиться и вести себя с большей простотой. — Сколько бы я отдал, чтобы сейчас оказаться в своих покоях! — мечтательно протянул сидящий на пне у костра Пендрагон, разминая плечи. Мерлин нашел в нем близкого по духу (вернее, его упадку) человека. Согласно кивнув, он сам принялся подбадривать друга. — Но, если бы твои рыцари и остались с нами, ты бы не поохотился так хорошо. А спать на твердой земле полезно для осанки. Да и что, как не осанка, нужна престолонаследнику? — изрек он ободренным тоном. — Может быть, разум? — прищурившись, спросил Артур. — Ну так как с мозгом ты полностью пролетаешь, остается только мудрая терпимость, простое радушие и осанка. Да и с терпимостью и пониманием у тебя тоже не очень. Мерлин кинул взгляд на пламя, заставив его не гаснуть, и отвлекся на свои мысли. Их плавный ход так бы и не прервался, не придумай Артур ответ через пять минут. — Погоди-ка, ты утверждаешь, что я не проявляю терпимость?! — воздух вокруг начал постепенно плавиться. — Да твое милое обезглавленное тельце давно бы удобрило кровью настил под плахой, если бы я не был таким снисходительным к твоим проступкам! — А что, если бы я был магом, но не совершал проступков? — Я бы тебя повесил. Это не вопрос терпимости, Мерлин. Это все равно, что спросить, приютил бы я у себя убийцу, — Мерлин почувствовал укол и нахмурился. — Но я бы был хорошим магом и верно служил королевству. Просто представь, сколько пользы моя магия могла бы принести! — Ну, если б ты был добрым магом, я бы испытывал к тебе лишь сострадание. Уж поверь, коли ты никудышный слуга, волшебник из тебя получился бы не лучше, — Артур криво усмехнулся. — И вообще, к чему этот разговор? От тебя неслабо попахивает клеветой на королевский род! Ты не назвал ни единого моего положительного качества, позволь заметить. — Ну раз наш принц хочет лести… — нараспев сказал Мерлин. — Ты дальновиден и, может быть, из тебя выходит действительно неплохой политик, если судить по количеству мирных договоров… Но все, что творится под твоим же царским носиком, ты не замечаешь. — Например? — Артур не знал, комплимент это был или оскорбление, поэтому отозвался нейтральным тоном. — Сейчас ты еще не готов услышать подобное. Но, Артур, поверь, ты был бы зол. Губы Артура на пару секунд дернулись, став усмешкой, будто он утвердил в своей голове заманчивое предположение. Пальцы начали быстро соединяться и размыкаться, образуя замок и выдавая нервное напряжение. Костер же мерно потрескивал, ни о чем не заботясь, существуя сам по себе… — Ты любишь меня, Мерлин? — достаточно твердым голосом озвучил мысли принц. Хотя это был далеко не тот тон, который он желал подобрать для вопроса. Юноша на мгновение перестал дышать, грустно усмехнулся и кинул горсть щепок в костер. — Давай скажем так: я тебе предан. А все остальные мои чувства вовсе не должны тебя заботить, — сердце Пендрагона болезненно сжалось. — Знаешь, Мерлин, ты иногда кажешься мне мудрым, но все-таки чаще всего лицемерный дурак, — отрезал он и встал с пня. Негромко позванивая кольчугой, ударяющейся о меч, Артур пошел поить лошадей. Мерлин же сидел в полном замешательстве с ощущением, будто бы на него опрокинули ведро навоза. Его слова можно было считать осторожным признанием, которое не должно было прозвучать никогда, но, к сожалению, прозвучало (по желанию Артура, как следует заметить). Юную голову и раньше наполняли сомнения и доводы, почему этого делать не стоит, рассуждения вроде повесят его или нет, сошлют из Камелота или все-таки милостиво оставят при дворе… в подземельях… Все его существование обернулось в стыд, голова опустилась на колени, и хотелось лишь ускорить время, чтобы не оставаться с принцем наедине. Зачем он вообще начал грезить об Артуре, когда этого еще можно было избежать? Мерлин запел, чтобы отвлечься и заполнить голову чем-то иным на оставшиеся пару минут, пока лошади не будут напоены королевской рукой. Запел он одну из старых веселых песен о пьянчуге Тэме, который имел несчастье после застолья в трактире попасть на шабаш ведьм, не послушав совета верной жены. И пел он красиво, но без задора и слитно произнося слова, как если бы вся песня состояла из бесконечного предложения. К счастью, песнь его была грустна вовсе не долго — пока он не вспомнил Гвейна. Главный герой баллады очень напоминал непутевого друга по описательным куплетам: «Бездельник, плут, пропойца старый, Не пропускаешь ты базара, Что не плюхнуться под стол! Ты пропил с мельником помол! *** Ты в праздник ходишь в божий дом, Чтобы потом за полной кружкой Ночь просидеть с церковным служкой Или нарезаться с дьячком…» Пропев строфы, Мерлин даже тихо засмеялся. А когда песня была допета почти до конца, сзади послышался треск сучьев, оповещающих о приходе Артура. На сердце снова опустился камень, но он уже не был глыбой, лежащей на нем в самом конце диалога. Юноша медленно обернулся. Но позади него, с мечом в жилистой напряженной руке стоял далеко не престолонаследник. Лошади точно не могли его так потрепать за четверть часа. Это был оборванный пьянчуга неопределенных лет с гримасой последнего негодяя. Его полное, покрытое черной растительностью лицо с прищуренными глазами, вызвало не то страх, не то омерзение. Из-под рваных тряпок выглядывала прослойка «хорошей жизни», переваливаясь через штаны. Да, такая степень ожирения мало кого красит. Стало понятно, почему сучья ломались с таким треском. Кончик острого меча упрямо впивался в кожу шеи, будто бы без намерения проткнуть насквозь, но неприятно шкрябая ее. В глазах у Мерлина потемнело. Едва ли что-то соображая, он судорожно пытался придумать применение хоть какому-нибудь заклинанию. Он сглотнул. «Все ли в порядке с Артуром?» Пока внутри с невероятной скоростью шел мыслительный процесс, юноша решил отвлечь интеллигентно молчащего разбойника. — Вы хотите вытянуть мои деньги? — чувствуя мандраж, спросил он. Послышался грубый хохот. — Может быть. Ты, небось, идешь в Камелот, милая крошка? Мерлин обернулся снова, чувствуя, как сталь впивается в кожу, оставляя там горячий след. Его передернуло. Переполненный яростью от похабного обращения, он хотел в первый и последний раз посмотреть в глаза пьяному ублюдку при ответе, но вместо этого наткнулся на глаза Артура, мерцающие чуть поодаль. Он с остервенением пытался на что-то намекнуть своему слуге, прибегая к излишне гипертрофированным жестам. Наконец, Мерлин понял. Это был приказ: «Говори! Говори с ним!» — Да… сэр, — юноша терялся, не зная, куда смотреть. — И, к счастью для нас обоих, мое путешествие было слишком долгим, что вынудило томиться меня больше месяца без… гм… плотских… утех… Отведя глаза в сторону векового дерева, за которым скрывался Артур, он увидел его сморщенное лицо, изображавшее гримасу омерзения и смеха в то же время. Поймав испуганный взгляд Мерлина, тот замахал рукой, призывая продолжать. Ноги его начали тихо переступать по земле, стараясь не наткнуться ни на единую ветку или не примять суховатую листву. Эмрис переживал слишком много эмоций и чувств вроде страха смерти, страха унижения, неприязни, стыда, беспомощности и перманентного спокойствия. Он был рад видеть Артура, хотя тот донельзя осложнил простую задачу, потому что именно в момент его появления, когда Мерлин хотел произнести заклинание отнятия воли, он столкнулся со знакомыми глазами. Юноша выдохнул и продолжил: — …поэтому часть меня даже рада вашему появлению. Обещаю, что не буду сопротивляться. У меня даже нет оружия. Я Эмрис, а вы? — он максимально сексуально улыбнулся разбойнику. Тот почесал затылок и убрал меч от мальчишеской шеи, не забыв ехидно облизнуться. Его губы образовали собой подобие пошлой усмешки. — Я Гектор, — басом ответил он. Жирная рука потянулась к ширинке. Мерлин закрыл глаза. Рука Артура же, вооруженная мечом, отрубила сначала кисть и, не дав лесу наполниться диким воплем, разрубила все тело пополам. Лицо его выражало неприязнь. Легкий холод окутал обоих парней, и через считаные мгновения тело стало пеплом, рассеявшись с потоками ветра. Видимо, проблема, как обычно, в магии, подумали оба. Артур закатил глаза, раздраженный. Мерлин же усмехнулся, представив, насколько глупым должен быть колдун, чтобы создать пьяного насильника. Он почти испытал жалость к создателю. Лучше было надеяться на ошибку. — Да уж, Мерлин, ты действительно маг. Приманивать столько неприятностей ежедневно — что это, если не волшебство? — съязвил Артур, убирая меч в ножны. Юноша криво улыбнулся, встал с пня на дрожащих ногах и обнял его. Без единой мысли о последствиях, просто потому что захотелось, потому что иначе было нельзя; он был обязан дать выход чувствам. В воздухе повисло мягкое: «Спасибо». Артур кивнул и успокаивающее поводил рукой вверх-вниз по угловатой спине. Даже кольчуга не могла защитить своего обладателя от чужой дрожи, передающейся через каждое прикосновение. Принц чуть отстранился и аккуратно поднял голову Мерлина за подбородок, установив прочный зрительный контакт. — Ты последний лицемерный идиот, потому что ничем не отличаешься от меня, Мерлин. Не знаю, как можно ослепнуть настолько, чтобы не видеть, как я привязан к тебе. Эмрис почувствовал, что обязан извиниться за свою слепоту. Но естественный порядок вещей добавлял, что после этого каждый должен быть удостоен награды за раскаяние. И он извинялся. Извинялся, жадно покусывая влажные губы, мягко накрывавшие его рот. Извинялся каждым аккуратным прикосновением холодных ладоней к щекам, ушам, шее. Вымаливал прощение всхлипами и скудными единичными слезами, оставшимися на мозолистой коже чужих пальцев, так заботливо их утиравших. Вознаграждение же он получал в виде доверия и смущения любимого человека, в виде неловких движений, но правильных слов и сердцебиения, отдававшегося в переплетенном металле доспехов. Когда упоительная часть откровений души сменилась необходимостью откровений тела, подгоняемая желанием, процесс стал течь медленнее, но вбиваться в память слишком неловкими репликами, которые потом будут вызывать лишь чувство смешливой нежности. Артур опустился перед Мерлином на колено, потянув его за собой, а затем аккуратно уложил расслабленное тело на огромный мягкий кусок одеяла из овечьей шерсти, мешок от которого покорный слуга удачно перепутал с мешком от бинтов. Выдыхая теплый воздух в рот темноволосого юноши, Пендрагон, не прерывая поцелуя, начал мешкать и слишком неуверенно снимать одежду. — Что-то не так, Артур? — раздался смущенный шепот над ухом. — Да нет… нет. Вовсе нет. Мерлин поднялся на согнутых в локтях руках, провел рукой по светлому лицу и непринужденно улыбнулся. — Эй, ты не обязан делать того, в чем не чувствуешь уверенности или сомневаешься, — развеял он воцарившее в царской голове смятение. — Если скажешь, в чем причина — даже если это что-то неловкое — я ни слова не скажу. Артур лег на бок рядом с юношей и начал поглаживать ладонью его шею с розоватым смущением на щеках. — Просто… я такой грязный сейчас, и мне не хотелось бы, чтобы все было здесь. Это не тот секс, который я себе представлял. Не с тобой. Не так. Мерлин захохотал. В ответ раздалось нервное цыканье, мол: «Ну ты же обещал!» Но оба продолжали смотреть друга на друга из-под полуприкрытых от желания век. По телу Эмриса то и дело пробегали мурашки. — А знаешь, Артур, к черту все это! — он набросился на горячие губы, сминая их и проходясь языком по солоноватым ранкам. Оседлав своего принца, Мерлин избавил его от рубашки и принялся рассматривать развитую мощную грудь. Артур закатил глаза, неготовый тянуть время: — Ну чего ты там еще не видел? Усмешка в ответ перед легким поцелуем в шею. Влажная дорожка от ключицы до соска. Приглушенный стон. Мерлин был полностью поглощен энтузиазмом. Ему хотелось заставить Артура стонать вслух, хотелось заставить его сжимать между пальцами одеяло, выгибать спину и… подчиняться. Он опустился ниже и, играясь, провел тонкую линию языком по всей длине члена. А потом снова опустился. Но уже вобрав его в рот до середины. Артур мог чувствовать вакуум в горячем рту, который силой вытягивал из него стоны. Он сжал спокойно лежащую кисть партнера и, наконец, попросил. Голос его срывался от громких вздохов и был полон нотками, обычно скользящими в мольбе. — Быстрее… Пожалуйста, быстрее, Мерлин. И он ускорился. И поднял глаза. Артур неотрывно смотрел на него, едва позволяя себе моргать. Он чувствовал на животе чуть сбившееся теплое дыхание и изо всех сил сдерживал стоны, чтобы иметь возможность слышать каждый звук, издаваемый Мерлином. Казалось, лес решил застыть и дать принцу насладиться моментом. Только перед эякуляцией Пендрагон закрыл глаза и зажмурился, издав самый выразительный стон. Эмрис утер губы и улыбнулся. — Мне нужно запить водой, или ты не брезглив? — Артур засмеялся, погладил своей влажной рукой приятную, но мозолистую ладонь слуги, а потом, осознав всю суть вопроса, поморщился. — Да, Мерлин. Я брезглив. Юноша покорно отпил воды и опустился рядом. Артура начало клонить в сон. — Я слышал, как ты пел, — пробормотал он с закрытыми глазами. — Почему не говорил мне о своих талантах? У тебя приятный голос. — Ты и представить себе не можешь, насколько я одаренный ребенок, — весело ответил Мерлин. — Хочешь, чтобы я спел что-нибудь? Артур кивнул. — Ту же песню, что и недавно? — Да. Ты тогда улыбался чему-то своему. Расскажешь? — Что у этой баллады, что у моих ассоциаций очень долгая история, вытерпишь ли? — Просто пой, пока я буду молить о скором сне. На твой треп у нас еще будет время. Вся жизнь, полагаю. Мерлин запел. Весело и непринужденно, подстраиваясь под различные тональности и сменяющиеся события. Артур был зачарован пением и заинтригован балладой. С детским любопытством на лице он слушал всю ночь приятный треп любимого человека. Хорошо, когда у самой нелепой любви оказывается прекрасный исход. *** — Погоди-ка спать, Мерлин. Почему ты назвался Эмрисом при том пьянчуге?..