Двойной кошмар Нэнси Томпсон

      Джейсон, полуспящий и полуживой, обходит здание медленно и поразительно бесшумно для махины из разлагающейся плоти.       Он движется к грязно-желтым, как старая бумага, полоскам света, падающим из широких оконных проемов крыла для персонала — они превращают черный в сумерках газон в распластанную мокрую тигровую шкуру. Может быть, даже свежеснятую шкуру — кровь, которая скоро прольется, ей вполне подойдет.       Джейсон идет на единственный маяк, различимый для его осклизлого серого мозга — признаки живого. Живого, которое, вписавшись в определенную гнилую формулу раз и навсегда, должно быть приравнено к мертвому взмахом мачете.       Убийца с Хрустального озера ведет себя, как лунатик; он и есть посмертный лунатик, и даже Крюгер, разгадавший и использовавший эту тайну его существования, не знает, что именно видит сейчас Джейсон. Впрочем, ему неинтересно.       «Разберись с этими умниками-докторами, — приказывает Фредди, хотя в подобных приказах нет большой нужды. — Они очень, очень плохо себя вели».       Последнюю фразу он произносит голосом Мамаши Вурхиз, скорее для развлечения, чем для обмана.       Фредди, каким бы тупым он не считал Джейсона, не мог не признавать, что тот уже вполне понимал, кто выволок его из Ада. И особой благодарности за это ходячий мертвец явно не испытывал, хотя и не сопротивлялся.       Иногда это равнодушие раздражало. Раздражало то, что нынешним «рукам» совершенно наплевать, кому раскроить череп, и также безразлично, кто приказал это сделать.       Поэтому Фредди порой дразнил Джейсона, чувствуя тусклые отголоски волнения, смешанного с горечью разочарования, когда притворялся Мамашей, и холодную тупую ярость, когда говорил о ней гадости.       Это желание — ощущать, что убийца с Хрустального озера все-таки чувствует, а значит, уязвим — постепенно превратилось в привычку для Крюгера.

***

      А Джейсон подался к стеклам с молочно-белой вязью росы, выступившей изнутри, к негромкой — до боли раздражающей, впивающейся иголками в пустую глазницу — речи, дыханию, шуршанию страниц перелистываемого журнала, упругому стуку сердец о выстланные плотной, пронизанной сосудами пленкой ребра.       Джейсон-убийца уже включился, как включается любой автомат, начиная бессмысленную работу; Джейсон не мог уйти, как не мог никогда — живое неизъяснимо притягивало его и не отпускало, причиняя боль, как пламя керосиновой лампы — насекомых; и он желал прекращения единственно доступным ему способом.       Фредди — за секунды до того, как зазвенели бы, разлетаясь, осколки — окинул взглядом прятавшихся за стеклом.       Трое молодых врачей, один из ненавистных докторов «Гипносил-кампании», в прошлом отправившей Крюгера в небытие, охранник и… у Повелителя Кошмаров не может быть галлюцинаций, иначе он не поверил бы глазам, собственным или Джейсона, увидев забравшуюся с ногами в кресло женщину.       Это Нэнси Томпсон — с выцветшей седой прядкой, падающей на лоб, и едва различимыми морщинами, залегшими у бровей, укутанная в больничный плед, чуть постаревшая. Нэнси, которая — с собой самим Крюгер может быть честным — едва не прикончила его уже не в первый раз; Нэнси, которая не однажды умирала в его руках, давясь черной кровью, хлещущей из распоротых внутренностей, но так и не умерла. Нэнси, которая и в прошлый раз обставила его и сбежала, посмела вернуться!       «Решила продолжить игру? — думает Повелитель Кошмаров, охваченный яростью и восторгом. — Ты пожалеешь, что вернулась, вот только в этот раз я не дам тебе уйти!».       А Нэнси, точно ради издевки, спит, подложив руку под голову, и лицо ее расслаблено, а на столике рядом — белая банка таблеток, которые оказались сильнее потустороннего Зла. Она, как насекомое в янтаре, видна во всех деталях, но абсолютно недосягаема.       Но не для Джейсона — внезапно понимает Крюгер. Труп в хоккейной маске превратит его лучшего врага в мясной фарш, даже не позволив проснуться и осознать.       «Стой! — приказывает он убийце-лунатику, не зная, сможет ли, хватит ли власти, чтобы остановить его. Никогда прежде ему не приходилось запрещать Джейсону убивать. — Уходи отсюда!».       Джейсон перехватывает мачете поудобнее — рукоятка скользит в пальцах с облезающей кожей, изъеденной плесенью; и Крюгер срывается на крик:       «Убирайся, тупое животное! Живо! Вниз, в город, там куча этого мяса! Испорченного человеческого мяса, трахающегося в пьяном укуре, Джейсон!».       Джейсон медленно отстраняется от окон клиники; шатаясь, поворачивает к городу сквозь хватающиеся за лохмотья его куртки кусты живой изгороди, оставляя пахнущий падалью след на колючих облезлых ветках. Вскоре — у парковки, где в будке дежурил охранник — к следу гниющей плоти присоединяется размытая дождем в блекло-розовый кровь.       Сегодня Джейсон убивает много; может быть, только это — да еще собственное волнение — не позволяет Крюгеру заметить пробежавшую между уцелевшими в голове утопленника разрозненными цепочками нейронов искру мысли, неожиданно сложной для Джейсона, но вместе с тем очевидной. Мысли о слабом месте паразитического Фредди.       «Я доберусь до тебя! — обещает Фредди, и под желтой лампой Нэнси вздрагивает в лишенном сновидений сне, больше похожем на обморок. — Обязательно доберусь».       Крюгер, любуясь ручьями крови на мокром асфальте, даже не предполагает, что Джейсон тоже думает о Нэнси Томпсон.