Меня зовут Майкл.

Дни бегут быстро. На улице с каждым днём всё холоднее. Скоро закончится октябрь и совсем скоро у меня будет день рождения. Мне уже станет 13 лет, удивительно как быстро идёт время. Семья Люка наконец-то купила дом. Теперь его мама и отец понавезли стремянок и вёдер и с утра до вечера шуруют там швабрами и щётками. А мои дрозды уже давно улетели и оставили лишь пустое гнездно на голых ветках. Сейчас я сижу за столом в своей комнате и ко мне должен скоро придти Люк. Он сказал, что будет меня просвещать и мы будем не просто так гулять. Вскоре он приходит и мы направляемся в парк. На улице холодно и в парке нас встречают голые деревья и пустота. Нет никого кроме нас. — Так, побеседуем о теории прогулок Пауля Клее. — Кто это? — Один из величайших художников двадцатого века. Клее говорил, что линия состоит из точек, а художнику остаётся соединить их и вывести на прогулку. Я задумался и сразу представил, как двигается карандаш по бумаге... И сказал: — Ага, если рисунок похож на прогулку, то и прогулка похожа на рисунок! — Конечно. А раз так, значит, рисуя, мы бродим и путешествуем где пожелаем, исследуем что пожелаем. Как чудесно! Я улыбаюсь. И представляю, как наши ноги, соединяя точку за точкой, оставляют на земле рисунок. Чтобы он получился поинтереснее, я усложняю траекторию и начинаю выделывать кренделя. — Картины Клее напоминают детские рисунки, — говорит мама. — Некоторые люди такое искусство терпеть не могли. Нацисты, например. Постановили: картины сжечь! Я слушаю её, но думаю о своём. — Может, когда пишешь, это тоже прогулка? — говорю я. — ты словно пускаешься в путешествие, и на самом деле необязательно знать, куда идёшь и что увидишь по пути. Дойдешь – узнаешь. Люк улыбается. — Получается, что, когда пишешь, выводишь на прогулку слова, — говорит он. — Так и есть. Мы шагаем рядом, в ногу, и каждый шаг – как слово, и я на ходу их выдыхаю: каждое – слово – шаг – на пути – не знаю – куда — Пикассо любил творчество Клее, — говорит Люк. — Он говорил, что художник тратит годы, чтобы стать мастером, но чтобы научиться рисовать, как ребёнок, надо потратить целую жизнь. Как же странно: взрослые жаждут стать моложе, дети жаждут побыстрее вырасти, а время катит и катит вперёд, и на все людские желания ему начихать.       Я веду на прогулку слова       потратить –             всю жизнь –                   чтобы сделать –                         свой детский –                               рисунок — Вордсворт сочинял только на ходу, — говорит Люк. — Правда? — Да. Он утверждал, что ритм ходьбы помогает ему найти ритм для стихов. — Так и есть! — Ещё бы.

когда пишешь – выводишь – слова – на прогулку и слова – совпадают – с ритмом – шагов а шаги – совпадают – с ритмом – слов когда пишешь – выводишь – слова – на прогулку

— Кроме того, прогулка, – это своего рода медитация, — продолжает Люк. — Как это? — Вот так. Хотя обычно люди медитируют, сидя совершено неподвижно. Так легче сосредоточиться. — Как я на дереве? — Да. Но практикуется и медитация при ходьбе. Надо концентрироват внимание на самом движении, на каждом шаге, И больше ни о чем не думать. И ничего не делать – только шагать. В надежде обрести чистоту и покой. Мы пробуем помедитировать. Шагаем бок о бок по дорожке в парке. Я уже не думаю о словах и линиях. Стараюсь думать только о шагах: правой – левой, правой – левой. Мы дышим медленно, глубоко. — А теперь вообще ни о чём не думай, — говорит Люк. — Просто переставляй ноги. Но мы идём через парк, и я ничего не могу с собой поделать – я вдруг начинаю думать о старой школе, о бывших одноклассниках и их издёвках, о миссис Черпенс, о дне тестирования, о том, что недавно увидела папу и, вместо того чтобы успокоиться, начинаю ужасно волноваться. И Люк сразу чувствует, что со мной что-то не так. Он останавливается. Смотрит на меня. Ждёт. Я рассказываю ему обо всём. О псицеснарке, о печальном директоре и визгливой миссис Черпенс, о невменяшке и нелепице. Я стараюсь рассказывать смешно и сам смеюсь. — Я, наверно, был ужасно глупым, — добавляю я. — И совсем маленьким. Я снова стараюсь засмеяться, но почти плачу. Люк обнимает меня крепко-крепко — Мы все взрослеем и делаем что-то, на первый взгляд, странное и глупое. Но в этом нет ничего плохого. Я с удовольствием прочту тот рассказ. В этом твоя изюминка, твоя особенность, что отличает тебя от других. Это ли не прекрасно? Не убирай в себе этого. Мне даже удаётся подхихикнуть. — Ведите меня, ноги, ведите! — велю я, и мы идём дальше. На некоторое время притихаем. Слушаем птиц и звуки города. Люк спрашивает, полегчало ли мне теперь, когда я всё рассказал. — Да. Я хочу подольше помолчать, но болтаю дальше – об Эштоне, о нашей дружбе в школе, о печеньях с малиновым сердечком в серединке, о том, что он приходил меня навестить. — Как это мило с его стороны! — говорит Люк. — Может, он ещё зайдёт? — Может, и зайдет. — И вы снова подружитесь? Я пожимаю плечами: — Может, и подружимся. Надо всё же помедитировать. Перестать думать об Эштоне и папе. Всё. Я думаю только об успокоительном ритьме ходьбы. ноги – ведут меня – куда – захотят ноги – ведут меня – куда – захотят ноги – ведут меня – куда – захотят Поскольку я выдыхаю слова на каждый шаг, ритм превращает их в музыку. Мы не спрашиваем друг друга, куда идти, просто идём по аллейке вдоль речки, которая течет через парк. Вода бурлит и пенится. Над головами – мост, по нему, рыча, несутся машины. Потом мы проходим мимо полянки, где мальчишки гоняют мяч и дико вопят друг на друга. Мы идём дальше. Эта аллейка ведёт к другому выходу из парка. Мы выходим за ворота. Палатки, магазинчики – выстроились, как на парад. Люк покупает кофе и мы садимся на скамейку. Небо такое огромное, такое голубое. Птиц не слышно, они все улетели туда, где тепло. Я смотрю на землю и вижу, что ветер откуда-то принёс к нашим ногам белое перо. Люк наклоняется, ловит его. И прикладывает к моему плечу. — Наверняка твоё пёрышко, птичка, — говорит он. — Из твоего крыла. — Конечно! Он отдаёт мне перо. Я растопыриваю руки и притворяюсь, будто лечу, зажав перо меж кончиков пальцев. А потом я его отпускаю. Кружась, пёрышко медленно падает на землю, а там его снова подхватывает ветер и уносит прочь. — Теперь ветер повёл перо на прогулку, — говорю я. — И оно не будет знать, куда летит, пока не долетит. Время летит быстро. Небо уже краснеет, скоро сумерки. Я чувствую себя пушинкой, пёрышком, влекомым в неведомые дали... мне не за что зацепиться, как слову, что блуждает в одиночку, без ритма... меня кидает из стороны в сторону, как извилистую линию, что никак не найдет верное направление. А воздух вокруг такой нежный. Мы заходим в кафе китайской еды. — Давай устроим себе пир, — говорит Люк. Он смотрит на меня заведения. Мы выбираем лапшу с креветками. Приносят еду. Восхитительную еду! Мы улыбаемся друг другу и пьем лимонад. День за окном почти погас. Позже мы едим мороженое. Я клубничное, а Люк фисташковое. Люк пьет кофе, и мы выходим на улицу, где уже сгустилась ночь, хотя время ещё не позднее. Домой возвращаемся той же дорогой, через парк. Вдоль речки. — Хороший день, верно? — спрашивает Люк. — Тебе хорошо? — Не знаю... Скорее да... — Скорее да — наш лозунг навсегда! Он обнимает меня. Мы смотрим в небо и наблюдаем, как наблюдаем, как разгораются звёзды. Мы идём домой. А я думаю, как хорошо, что у меня есть такой друг. Лучший друг.