Динамическое парение

Но конец их будет по делам их. (2 Кор. XI, 13-15)

1. Он успел только выставить крылья наподобие щита. Закрыл глаза, и мир вокруг него взорвался. Потом еще и еще. Сквозь веки плясал белый свет больничной палаты, все вокруг кружилось, солнечные блики на потолке искрились и раздражали. Он то слышал голоса, то проваливался в беспамятство, то летел куда-то, то бежал. Один раз он вновь дрался на ринге, нагло усмехаясь стоящему впереди противнику. Его огромные, прекрасные белоснежные крылья прикрывали спину, толпа ревела, приветствуя бессменного победителя, он вновь и вновь обрушивал удары на десятки полузабывшихся лиц, весь пол клетки был испещрен метками о побежденных им ничтожных мутантах. Потом перед ним возникла синяя физиономия, испуганная, ничего не понимающая. А Уоррен его узнал. И первым порывом было дать ему в морду. Он дернулся вперед, заехал по челюсти сразу же испуганно исчезнувшему в темном тумане Курту. Приборы истерично запищали, железные крылья громыхнули, провода, идущие к его венам, натянулись как цепи. Он попытался оторвать их от себя, и у него почти получилось, но крепкие руки схватили его за плечи, насильно уложили обратно и вкололи какую-то дрянь в предплечье. Мир погас. А, когда зажегся, его мутило от него. Уоррен проснулся, в горле першило, а в теле была такая слабость, будто бы сверху придавили каменной плитой. Он мутным взглядом обвел комнату, новый потолок и деревянные стены, новые пищащие приборы. Хлопнула дверь, зачастили мелкие шаги по коридору, какой-то ребенок бежал прочь. Когда он вновь открыл глаза, перед ним сидел тот самый телепат, в чье тело хотел переселиться Отец. Уоррен слабо, вымученно улыбнулся, едва пошевелил крыльями и хотел было спросить о том, как все прошло, но в его голове раздался спокойный и мягкий голос: — "Апокалипсис мертв. О, нет, не вставай, — этот человек мягко положил ладонь на его грудь, и у Архангела не хватило сил перечить. Он неверяще уставился на мужчину, слова переосмысливались слишком медленно. — Ты довольно серьезно ранен. И не беспокойся, никто здесь не считает тебя врагом, мы позаботимся о тебе. Можешь остаться здесь на такое количество времени, какое захочешь. Мы... будем рады тебе." — Отец не... — Уоррен сперва не узнал свой хриплый голос, звучащий по сравнению с мягким баритоном телепата так, будто бы ржавым металлом скрежетали по стеклу. Он прищуренным, злым и взбешенным взглядом смерил собеседника, и, оскалив зубы, продолжил говорить, еле ворочая отекшей от синяка челюстью. — ... не мог умереть. Бред. Отец всесилен, Его мощь не знает границ. Вы какие-то слишком самонадеянные, раз думаете, что если взяли меня в плен, то сможете Его победить. Вам всем конец, и я буду первым, кто встанет на горе из трупов ваших драгоценных детишек. Телепат не отвернулся, даже не вздрогнул, на него, казалось, речь вообще не произвела никакого впечатления. Он все так же спокойно продолжил говорить, не обращая внимания на попытки приподнять крылья и атаковать железными перьями. Уоррен сжал челюсть так плотно, что заходили желваки, но не смог ничего сделать. Только перебинтованную в гипс руку отдернул судорожно и гневно, когда мужчина посмел к нему прикоснуться. Головой вертеть было неудобно, шея оказалась закована в какой-то ошейник, но нехорошее предчувствие заворочалось глубоко под кожей. — "Уоррен, хочешь, я докажу тебе, что Апокалипсис мертв, а ты свободен? И отныне не обязан быть его... Всадником?" Он насмешливо усмехнулся, бесстрашно не сводя глаз с телепата. Он знал, что такие мутанты, как он, могут провернуть с сознанием все что душе угодно. Отец говорил, что этот вообще сильнейший из всех на земле. Конечно, он сейчас сочинит смерть Отца как-нибудь поправдоподобнее, но Уоррен же знает, что к чему. Он не даст себя убедить во лжи. Только почему-то услышав первый предсмертный стон Апокалипсиса ему становится по-настоящему страшно. Его бросило в дрожь - слишком уж реально умирал Отец, развевался по ветру, как пустынный песок. Он видит, как тот еврей, самый сильный из них, обращает свою мощь против Отца, видит метающиеся молнии Грозы, алый луч из глаз мальчишки и девушку, победившую отца. Какую-то рыжую сучку, младше его. Он не верит, что такое возможно. Уоррен очень зол, волна гнева обжигает внутренности, он в ярости пытается встать... И беззвучно кричит, задыхаясь от боли. Морщится, не в силах вздохнуть, ему так больно, будто позвоночник вырывают из спины. Так, будто бы его обращают в прах. Острый шприц вонзается в предплечье, привычная тьма отправляет его в забытье. 2. Курту не по себе, когда он в первый раз видит Архангела. Уставший Скотт в молчании ведет его по коридору больницы, указывает на дверь и, неуклюже и ворчливо распрощавшись, уходит досыпать остаток дня в своей комнате. А Курт замирает на пороге, не в силах отвести взгляд от изломанного тела, к которому тянутся тысячи проводков. Архангела почти не видно за сложным каркасом, разработанным специально для того, чтобы удерживать крылья неподвижно и не причинять боли их обладателю. Его лицо все в синяках и порезах, шея замотана в корсет, обе руки сломаны, одна нога тоже обездвижена и замотана в гипс. Он видит повязки на ключицах, которые, наверное, также раздроблены, на ребрах, на голове, везде. На нем нет живого места. Приборы мерно пищат. Курт старается не смотреть на крылья. Они дежурят по очереди: Джин, Скотт, Джубили и Курт. Раньше еще был Питер, до того, как все врачи от него устали и отправили в поместье Ксавьера. Потом присоединилась Ороро — когда они поняли, что ей можно доверять. Дежурят не только потому, что его состояние тяжелое, и жив он лишь благодаря медленной постепенной регенерации, не потому, что приборы жизнеобеспечения присоединены к нему уже месяц, а он так и не приходит в сознание. А потому что боятся. "Пациент Уоррен Уортингтон потенциально опасен. Не ослаблять наблюдение. Подключить три новых камеры к палате. Поставить бессменный надзор." Курт подсмотрел дело одной ночью, когда ему было интересно, сможет ли Архангел когда-нибудь жить нормально после таких травм, и подумал о том, как хорошо, что профессор Ксавьер уговорил персонал сменить вооруженных охранников на них. Этой же ночью Курт осторожно всматривался в лицо Уоррена. Ему показалось, что дрогнули ресницы, а чуткие уши уловили изменения в его дыхании. Он наклонился чуть ниже, чтобы услышать стук пульса в висках, там, где была тугая повязка, и не ожидал тяжелого, меткого удара гипсом в челюсть, испугался шороха металлических крыльев и с перепугу телепортировался к Зверю. Курт, мужественно терпя боль и прикладывая лед к вспухшей губе, так и не понял, был ли он рад, что опасения врачей насчет безнадежного состояния пациента Уортингтона не оправдались, или был напуган тем, что Всадник Апокалипсиса проснулся. Когда Уоррена переносили в комнату поместья, Курт помогал восстанавливать каркас для его переломанных крыльев. Архангел спал, находясь под сильнодействующим снотворным, и Курт осторожно, под чутким руководством медсестры, прикреплял нужный изгиб кости к хитроумной конструкции. Он чувствовал каждый раздробленный сантиметр перебитых крыльев и интуитивно знал, что небо скорее всего утеряно для мутанта. Пока никто не видел, Курт осторожно, едва касаясь, перебирал сломанные и погнутые металлические перья, наблюдая за причудливой резьбой по металлу. Прекрасные крылья. Очень красивые. Очень острые. Чаще всего смены Курта падали на ночь. Он единственный из тех, кого попросил профессор следить за Уорреном, видел в темноте. И так же часто Уоррен просыпался, крупно вздрагивая всем изломанным телом, тяжело дышал, мокрый от холодного пота. Курт тогда, чтобы не пугать, бесшумно прятался около двери, растворяясь в темноте, наблюдая за Архангелом. Тот больше не засыпал, лежал до самого утра, не сводя глаз со стены. Он думал о чем-то, но Курт не мог прочитать взгляда светлых глаз. А потом приходил профессор и мягко выключал измученное сознание Уоррена. Однажды Вагнер набрался смелости и, выскользнув из комнаты Архангела, догнал Чарльза. — Почему ему снятся кошмары? Все говорят, что так происходит каждую ночь, — желтые глаза горели настоящим беспокойством. — Это не кошмары, — задумчиво протянул Ксавьер, потирая переносицу. — Это мысли, каждая из которой посвящена Апокалипсису. Даже не мысли, а их мешанина. У него в голове полнейший беспорядок. — Из-за сотрясения мозга? — Курт прочитал, что у него вообще в черепе трещина, и даже спрашивал у Джин, может ли вытечь мозг из этой трещины. Чарльз отрицательно помотал головой, и Курт удивленно и чуть испуганно приоткрыл рот. — А может тогда он завладел его головой? Как хотел вашей? — Нет, нет, — Курт немного успокоился до следующей фразы. — Но что с этим делать, я не знаю. Курт сидел ночью на самом краешке стула, поставленного как можно дальше от Уоррена после того удара в челюсть, уже зная, что через несколько минут он проснется, и наконец понимал, что за чувство испытывал по отношению к нему. Острую вину за содеянное и странную жалость к обманутому Уоррену. 3. Неделя была сложной. — Чарльз, это уже невозможно терпеть. С тех пор, как Рейвен вернулась, она легко переняла на себя часть обязанностей директора школы. Так запросто, будто само собой разумеющееся. Оставила скучные сметы с счетами брату, преподавательскую деятельность — учителям, а сама взяла на себя обязанность по военной подготовке. Ограниченной, конечно, Ксавьер позволил детям только учиться оборонять себя, и, когда Мистик выходила за рамки, мягко ее наставлял. Студенты быстро ее полюбили, все еще видя в ней того самого первого мутанта, который осмелился заявить о себе. Ею восхищались, ее слушались. Чарльз даже завидовал иногда. — Ты опять об Уоррене? — ему не пришлось читать мысли, чтобы понять это. Рейвен сложила руки на груди и ядовито фыркнула. — Он предпочитает называть себя Смертью. Чарльз, у мальчика поехала крыша. Ты не слышал, что мне рассказывала о нем Джин. — Ты права, не слышал. И что же? Он снова кого-то ударил? Вел себя буйно? Призвал Апокалипсиса? — Нет, — Рейвен закатила глаза, и в этот момент напоминала не умудренную горькими опытами суровой мутантсткой жизни женщину, а прежнюю Рейвен-подростка. — Она слышала его мысли. В голове этого Уоррена все одно — убить нас. Он даже начал есть с удвоенной силой и принимать все лекарства лишь бы побыстрее восстановиться и покончить с нами. Джин серьезно напугана. Последнее, что она видела в голове этого психа — как он своими перьями перерезает горло Ороро. Чарльз умолчал о том, что Рейвен сама поначалу не доверяла этой девочке и вообще-то готова была при первой же опасности лишить жизни. Вместо этого он нарочно тяжело вздохнул, показывая, что хочет подумать об этом в тишине. Мистик ушла, мягко и неслышно ступая по деревянному полу, а тяжелые мысли по поводу Архангела, напротив, прочно обосновались, перекрывая все прочие проблемы. — Профессор, простите, что обращаюсь с такой просьбой, — Джубили мялась у порога, то опуская глаза, то испуганно и решительно глядя на Чарльза. — Но нет ли кого-нибудь, чтобы меня заменить? Я про... Ну... Уоррена. — Он тебя пугает? — Ксавьер фирменным учительским взглядом ее ободрил, внимательно слушая. — Он просто так каждый раз смотрит! Как будто я виновата во всех смертных грехах сразу! Он такой злой, постоянно! Мне кажется, что он набросится на меня, честно-пречестно набросится! Это было не так давно. Теперь вместо Ли была другая девушка, также не участвовшая в той самой битве, и покрепче нервами. Негласно Чарльз и Рейвен сделали ставку на то, сколько она протянет. Чарльз поставил на две недели. Ксавьер потянулся к разуму Архангела. Сначала нащупал Скотта, стоящего на посту у двери в комнату Уоррена, играющего в тетрис. Затем вошел в мысли самого Уоррена. В первые мгновения неразбериха в голове мальчика просто ошарашила. Вместе с обрывками фраз, смесью голосов и мешанины картинок самой явственной была одна — оживить Апокалипсиса. Уоррен часто вспоминал его голос и речи, которыми он вдохновлял своих Всадников, упрямо не верил в его смерть, но вместе с тем терял надежду, постоянно задавал себе вопрос: возможно ли его оживить из того, что от него оставила Джин. Чарльз осторожно разбирался в этом потоке, пытаясь выяснить самое важное, кто хозяин в голове мальчика? — Чарльз, нам надо серьезно поговорить. — Об Уоррене, — Ксавьер уже даже не спрашивал, просто обернулся на густой бас Зверя с обреченным выражением лица. Это начинало доставать все больше и больше. Он проигрывал пари с Мистик, потому что девочка перестала нормально спать. — О Курте, — профессор удивленно вскинул брови. Хэнк продолжил, за его спиной появилась Рейвен с поджатыми губами и суровым выражением лица. — Он дежурил после Мойры, Уоррен его увидел. И если бы не ремни и гипс, то убил бы его... — Ты не видел его выражения лица! — воскликнула Мистик, просачиваясь между массивной фигурой Зверя и дверным косяком. — Он был весь перекошен от гнева. От него разило животной и безумной яростью, Чарльз. Этого психа пора вышвырнуть отсюда. Давно пора, между прочим. — Профессор, Рейвен права, — пробасил Хэнк. С тех пор, как в доме вновь появилась Мистик, для Хэнка она почти всегда была права. Почти — только потому, что он и сам повзрослел. — Почему Курт мне не сказал? — Чарльз, конечно, знал ответ, просто ему хотелось немного застать их врасплох. Он и застал. Хэнк и Рейвен замялись. Курт — хороший мальчик с поразительно развитой совестью. За него он боялся больше, чем за всех учеников вместе взятых. Прошло всего пару дней, и все эти часы Ксавьер проводил в голове Уоррена незримым призраком. Он пытался навести там порядок, разложить все по полочкам, искоренял какие-то сектантские мысли до тех пор, пока Архангел не заподозрил что-то неладное и не начал чутко прислушиваться к своим ощущениям. После одного такого раза его позорно выставили вон из головы с громкими ментальными криками нарастающей паники. Хорошо, что мальчик подумал на Джин. То есть, нехорошо, конечно, но лучше, чем на профессора. — Профессор Ксавьер. О, этот боевой голос с акцентом он узнает из тысячи. Ороро Монро, сложив руки в карманы джинсов, смотрела на него, не отрываясь, из-под отросших прядей серебристой челки. — Я, конечно, понимаю, что наверняка пока не имею прав говорить, но помогите Уоррену. Он... Ну, типа мой приятель по горю или как там еще. Не хочу, чтоб он стал полным идиотом. Я прихожу — он говорит меня предатель Отца его, грозится вырвать кишки с моего живота. Может, его в психбольницу? Чарльза бы умилила забота Грозы, если бы он не устал от всего этого. Он пообещал помочь. И ей, и всем. Как-то он не знал, что его благородные помыслы по спасению обманутых жизнью перерастут в это. Всегда одна и та же ошибка, что с Эриком, что теперь с Уорреном. Может, подправить кое-что в его мозгах, наплевав на собственные обещания? И дело с концом, и помыслы все еще благородны, как душа истинного английского аристократа. — Профессор, — мягко говорит Джин, входя в его кабинет и прикрывая за собой дверь. — Я могу с вами поговорить? — В любое время дня и ночи. — Это касается Смерти, — профессор удивленно приподнял бровь, и Джин поспешно добавила. — Уоррена. Он просил называть себя только так. Он вроде тогда становится... Добрее. — Ясно, — кивнул Чарльз. — Его мысли становятся все более чистыми и ясными. Мне кажется, он перестает жить на одной только... мести, — скороговоркой выпаливает она, но тут же смущается под внимательным взглядом Чарльза. Джин — хорошая девочка, из того же разряда, что и Курт. Она никогда не научится врать. — Они пишут вам петицию, профессор! Чтобы вы избавились от него, — У Джин слегка подрагивали губы, но она продолжала. — Это же бесчеловечно: выкинуть его, больного и переломанного на улицу. Или еще хуже — отдать правительству. Я видела того человека, они сделали из него монстра! Если они... Но это же... Так нельзя... Нельзя. И телепатам злоупотреблять своими силами нельзя. И правительству ставить опыты над мутантами нельзя. Многое в этом мире нельзя, а делать приходится, дела делаются. Чарльз поймал себя на мысли, что медленно превращается в брюзжащего старика сорокалетнего возраста. Он уверил Джин, что все будет хорошо, и внимательно прислушался к настроениям остальных студентов. Действительно, дети бунтуют. Чарльз наслышался всякого ото всех, кого попросил приглядывать за Уорреном. В слепящее солнечное воскресенье он спустился к палате Уоррена, дав себе обещание потратить последние сутки на раздумья. В палате сидела Джин, на ее коленях стоял поднос с уже опустевшей едой. Она дрожащим голосом что-то непринужденно говорила, криво улыбалась, и заметно нервничала. Уоррен лежал смирно, даже на нее не глядя, а потом скосил глаза, скованный гипсом на шее он на большее не был способен. — Что ты чувствовала, когда Его убивала? — голос больше не напоминал карканье ворон, однако все еще оставлял мало приятного за звуковыми ассоциациями. — Прости, но ты о чем? — осторожно спросила Джин после короткого молчания. Она попыталась улыбнуться, губы не слушались. Чарльз почувствовал, как в ее голове заплескалась медленно нарастающая паника. — Когда Отец вернется, — Уоррен снова уставился в потолок, но говорил твердо, зло прорыкивая слова. — Он заставит тебя убить всех дорогих людей. Испепелить, как ты, ведьма, сделала с Ним. А затем возьмет твое тело себе и заставит умирать мучительной смертью раз за разом. — Было приятно пообщаться. Я приду послезавтра, — заикаясь, сказала она, немедленно встав. Чарльз посторонился, чтобы дать пройти. Она бросила на него умоляющий взгляд, прикрывая рот и не давая слезам пролиться. Он успокаивающе улыбнулся. Ксавьер застал Уоррена угрожающим Мойре. Она появлялась в Школе нечасто, следя за выздоровлением Архангела, который никогда остро не реагировал на нее. Наверное, потому что человек. Может, еще по другому поводу. Чарльз запутался в голове этого парня, что уж говорить о самом обладателе столь хаотичных мыслей. Но в этот раз Уоррен превзошел самого себя. Он был зол, казалось, на все. Чарльз видел, как он стал приподнимать крылья, пугая женщину, стал сам приподниматься на кровати. Он медленно пошевелил ими, расправляя, и они, тяжелые, металлические, сорвались со сложного каркаса и с грохотом упали на пол. Больно, наверняка невыносимо больно, Уоррен ничего не чувствовал. Венки на его висках вздыбились, от адреналина были видны все жилки на изможденном теле, глаза налились кровью и безумием. Мойра попятилась и врезалась в подоспевших Хэнка и Рейвен. Где-то за спиной профессора в облаке серы материализовался Курт. — Я — Всадник Апокалипсиса! — голос стал низким, громоподобным, хоть и было видно, что удерживаться в таком состоянии Уоррену все тяжелее и тяжелее. Голос грохотал на всю комнату, отражался от стен и с силой бил по барабанным перепонкам. — Я — Смерть! И когда Отец вернется, а он, мать вашу, вернется, и я буду тем, кто его возродит, когда Он вернется, мы построим тот мир, в котором для таких, как вы, места не будет! Вы будете стоять передо мной на коленях и умолять, а Он... Уоррена перебивали, перекрикивали, пытались успокоить. Зверь бросился к нему с уколом транквилизатора, Мистик, чтобы перехватить тело, бьющееся в лихорадке от пронизывающей ненависти. У нее почти получилось, когда вдруг парень взмахнул крыльями, как обычно делал на ринге, и Рейвен едва успела увернуться от острых лезвий перьев. Курт испуганно выдохнул совсем рядом с плечом Чарльза и хотел было броситься на помощь, а точнее скорее помогать Уоррену, чем своим наставникам, но Ксавьер его остановил. Уоррен взмахнул крыльями, по-настоящему, как перед тем, чтобы взлететь. Чарльз наплевал на свои клятвы и идеалы. Уоррен заорал от боли. Зверь так и не смог воткнуть в его предплечье шприц, отскакивая подальше от смертоносных крыльев. Рейвен зажимала рваную рану на бедре. Чарльзу показалось, что время на мгновенье остановилось. Он остановил. А потом запустил вновь. Уоррен затих и осел на кровати. Даже не поморщился. Крылья, разок трепетнув, криво сложились и больше не шевелились. Молчали все, кто оказался в комнате: даже подоспевшие на шум Питер, Джин и Скотт. — Апокалипсис мертв, — четко и медленно сказал Чарльз. Уоррен бессмысленно моргнул, прерывисто выдохнул и уставился в стену. Сейчас он походил на больного, которого напичкали один Бог знает чем. Взгляд туманен. Реакции на лице никакой. Что же, наверное, к лучшему. — А что вы с ним сделали, мистер Ксавьер? — осторожно шепчет Курт, почему-то присев и спрятавшись за спинкой инвалидного кресла профессора. — Сделал так, чтобы мысли об Апокалипсисе больше не были его болезнью, — Курт медленно, со знанием дела кивнул, вроде как что-то понял. — Давайте оставим его наедине с самим собой. Ему нужен покой. Все послушно стали выходить из палаты. Мойра тут же подхватила под руку раненую Рейвен, уводя в медицинский кабинет. Больше ничего интересного нет. Задержались только Чарльз и Курт. Последнее, что видел Ксавьер — Уоррен медленно поворачивает голову, переводит взгляд на Курта. Его глаза проясняются, больше не сверкают стеклом, но взгляд его выражает такую чистейшую ненависть, что Курт крупно вздрагивает и исчезает.