Hetalia: Russian world

POV Новороссия. (Первая запись за долгое время.)       …За такое короткое время почему-то появляются странные предчувствия.       Господи, эти придурки… Они поругались из-за колбасы. Из-за. Колбасы.       Речь идёт о моих непутёвый названных братьях, которые хоть и не серьёзно, но поругались.       Однажды Днепропетровск (ныне Днепр) оставил половину палки колбасы в холодильнике. Херсон же и Николаев знали, что делиться Днепропетровск ни с кем не станет, и поэтому по тихому, пока никто не видел, отрезали немного той самой колбасы себе.       И как оказалось, всё тайное становится явным.       Днепр очень расчётлив, поэтому уже и знал точных воришек. Как он узнал, что у него своровали? Да всё просто. Просто он всё фиксирует, и на этот раз, чтобы точно убедиться, что его продукты воруют, он отмерил колбасу сантиметром и ушёл.       И как стало ясно, от колбасы был отрезан лишь сантиметр. Да-да. Ни больше ни меньше.       Но так как Павел у нас скуп, то и это для него было весомой потерей.       В общем, тогда было крику и шума…       Недавно выявилось, что моя военная форма, оказывается, польская… так Харьков сказал. Он-то у нас мастер по одежде. И так, как моя форма была мне маловата, Дмитро перешил мне её, и в «новой» одежде мне стало куда более комфортнее.       Я могу до бесконечности рассказывать, что творят мои братцы, но всё это слишком долго. Но о кое-ком молчать наверное не смогу. Речь идёт о моём давнем знакомом. О Правом Секторе.       Странно, что когда я прихожу на свои территории, то он считает себя хозяином моих земель. Не очень-то это красиво присваивать чужое себе. Но кому это докажешь?..       Самое странное, что я не вижу его лицо через чёрную непроницаемую балаклаву. Я не знаю, улыбается ли он, или нет, когда разговаривает со мной. Я никогда не видел его нижнюю часть лица. И если честно, хотелось бы увидеть его улыбку, пусть не добрую и издевательскую, но всё-таки…       А ещё, Правый Сектор за долгое время нашего знакомства впервые назвал меня по имени. Точнее по фамилии. Но я и этому рад. А то всё «колорад» да «колорад».       Василь бросает на меня странный взгляд, смысла которого я не понимаю, но у меня появляются холодеющие мурашки по спине от его взгляда, а в горле появляется тугой ком. Хотя, если бы мне тоже вот так неожиданно подарили розу при встрече, то я бы тоже так реагировал.       Ох, он даже побледнел, когда я вручил ему алую розу. Правда он выругался матом в мою сторону, но я счёл это как за комплимент. Привык ведь.       Кстати о розах. Этот цветок ведь мой символ… странно, но у Англии тоже символ — роза. Для меня это оказалось полной неожиданностью. Но полнейшей неожиданность стало то, что когда я однажды был дома, то застал на кухне Англию, в то время, как совершенно не ожидал его там увидеть. Он тихо и мирно, будто бы никуда не торопясь пил чай, и когда глазами встретился со мной, то я жутко перепугался.       Вообще, если честно, он странный тип.       У меня как-то не вызывает доверия люди с такими бровями… Хотя сам не лучше, да.       Из нашего разговора, что прошёл в кухне, я понял, что этот англичанин тоже с весьма своеобразным характером. Ему сложно угодить, хоть и может кинуться парочкой резких выражений. Всё-таки странный, но с ним интересно, пусть и нудный слегка.       По окончанию нашей не долгой беседы, Англия подарил мне маленький камешек, и сказал, что он не простой, а лунный, и что-то вроде какого-то там оберега.       Камешек я принял и положил в карман формы. Не сказал бы я, что подарок этот что-то изменил в моей жизни, но по ночам, я оставляю его на тумбочке у кровати, и камешек светится. Иногда светится слабо, а иногда ярко, словно о чём-то предупреждает.       Хорошо, что ЛНР не видела Луняшку. Да, Луняшка. Это я так назвал камень. (Запись спустя месяц.)       Обычно, солдатам не положено вести дневники, но как оказалось, я особенный. Да и не солдат я, а так, всего лишь простой рядовой. Да и не дневник я веду, а просто записная книга с потёртой обложкой.       Могу до бесконечности перечислять, что со мной происходило на протяжении всего моего существования.       Однажды, ещё весной, мне удостоился шанс пробыть в окопе половину дня, ведь так долго я там ещё не был.       Мне на голову сыпалась земля, и слышались чьи-то громкие выкрики вроде приказов. Я так и не понял, кому это было адресовано, но зато заметил, что это были явно не наши. Слова немного отличались от нашей речи, и я неожиданно осознал, что попал не в то место, и не в то время.       И о том, что я страна, никто не знает. Знает об этом лишь мой босс, и моя небольшая семья. (Новороссия отложил ручку, отвернулся и устремил взор в потолок, словно давая кому-то шанс спрятаться. Потом снова взглянул на лист в надежде, что его поразит гениальность написанного.) (Спустя ещё время…)       Однажды, я спрашивал у России, почему не могу сказать всем и своему народу, что я далеко не простой человек. Хотел у него спросить, почему я не могу показать всем себя настоящего. На это Россия ответил, что людям не обязательно знать что и кто я. А почему нельзя — не объяснил.       Возможно, люди сочли бы меня за тронутого головой, но я не вру, и не придумываю. Мне просто нет смысла кого-то разыгрывать.       И я заметил, что вполне неплохо теряюсь в толпе, то есть ни чем особенным не отличаюсь от всех остальных.       В тот день, когда Россия с Англией улетели на какой-то курорт, я осмелился прокрасться в спальню России и покопаться в его вещах. Ох, за свой поступок и сейчас стыдно, ведь я сам себе обещал, что ни в коем случае не буду трогать чужие вещи, но тут я удержаться был не в силах. Запретный плод сладок, а я ищу приключений на одно место.       И когда дома никого не было, а Крым как всегда пропадал на своём чердаке, я по какой-то неведомой причине хотел отыскать что-нибудь в комнате России.       Как оказалось, кроме счётов и стопки документов в его тумбочке у кровати ничего и не было интересного, пока я не набрёл взглядом на сервант, в котором тоже было что поискать.       Приоткрыв со скрипом дверцу, мне на глаза сразу попались горы пожелтевших бумаг. Уж не знаю, сколько им лет, но как только я взял листы в руки, края бумаг начали рассыпаться будто песочные.       Ладно, думаю, может, эти старые бумажки действительно важны для России. И я не ошибся.       Это были не совсем простые листы, которые пылились годами. Это были письма, которым вот уже больше ста лет, хотя некоторые из них ещё хорошо сохранились, и казались недавно написанными.       Я был немного не мало удивлён тому, от кого оказались эти письма.       России писала сама Аляска. Она буквально умоляла и просила, чтобы её вернули на родину, а то есть сюда, домой.       И как было ясно, она переписывалась с Россией долгое время. Мне даже стало жаль Аляску, пусть я её никогда и не видел.       Мне не хватило и дня, чтобы прочитать сообщения.       Но даже не эти горы писем взбудоражили меня. Далее я нарыл в глубинах шкафа документы, в которых гласило, что Россия несколько раз менял фамилию. Несколько. Раз.       Если так можно назвать. Этих псевдофамилий там было точно два десятка, одни из которых звучали так: Брагин, Бражников, Брагинчук, Брагинченко… Браун…       А ещё жаловалась Карпаты. Она говорила, что домой хочет, к Венгрии. И я её понимаю, мне бы тоже хотелось домой к России, но пока что такой возможности у меня нет. Но надежды не теряю.       И не так давно узнал, что во времена Советского союза, Казахстан часто отлынивал от хорового пения, ссылаясь на то, что у него нет голоса. Однако Россия утверждал обратное.       О, это было нечто что-то. Когда я вернулся домой с долгого, казалось, бесконечного дня, то мне показалось, будто что-то быстро перебежало с кухни в коридор, где находятся двенадцать комнат бывших стран СССР. Это нечто имело длинные светлые волосы, и это что-то имело женское обличье.       Привидится же такое… Я уж подумал, у нас ещё одна женщина в доме появилась.       А не давно, Англию начало тошнить. Бывало, так сяду на кухне позавтракаю, а Англия срывается со своего места и прямиком бежит в туалет. И он часто забывает закрыть за собой двери, поэтому слыша звуки рвоты, у меня автоматически пропадает всякое желание дальше продолжать есть свой завтрак. Ну что за привычка, а?       А ещё, Англия был по-детски рад, когда запустили его дирижабль в небо. Правда полёт того дирижабля продлился не долго. Дневник, если бы только видел, какое было весёлое выражение лица у этого англичанина. Это просто что-то с чем-то. (Запись обрывается, и следующая появляется уже в начале сентября.)       Уже начало сентября. Надеюсь, это был последний год, когда я ползаю по окопам. Потому что мне надоело, когда солдаты с вражеской территории направляют на меня дуло автомата. Да, я везунчик, мне не только удалось избежать гибели, которая была неминуема, но и удалось уговорить не трогать меня.       Я поступил как предатель. Чиня врагам технику, я рыл себе могильную яму. Хорошо, что наши меня не застали, а-то была бы мне тёмная ночь.       Этот сентябрь удивляет меня всё больше и больше.       Недавно я обещал Артёмовску прийти как бы в гости, и проведать его, узнать, как он себя чувствует. Я думал, у него всё хорошо… Нет, кажется, хорошего мало тут.       Придя к этому малышу, я от него же и узнал, что его переименовали. Теперь его зовут Бахмут.       И я бы не сказал, что переименование городка стало для меня трагедией, просто старое название мне нравилось больше.