Ураган, я жду тебя.

Он сидел на охладевающем песке, смотря на закатывающееся за горизонт солнце. Небо окрасилось в ярко-рыжий, а на морской глади отражались последние лучи гигантской звезды. Нейтан не знал, зачем появился на свет. Ради чего, ради кого? Он разочаровал всех, кого только мог. Все его окружение возненавидело сам факт его существования. Ох, его отец. Он хотел, чтобы его сын перенял его бизнес, его любимый (Блять, конечно) Нейтан стал богатым и успешным, а выросло то, что он имеет в итоге. Загнанное в угол ничтожество, которое обременяет его шею наркотой, скандалами и вечным неиссякающим гневом, выходящим из-под иллюзорного контроля, предоставленного жестокими нейролептиками. (Прости) А возможно им просто было его жаль. Жаль его, этого ублюдка? Сам он не верит, что может позволить себе думать о подобной роскоши. Ну… Кристина вечно жалеет своего непутевого братца и пытается ему помочь. Он наверняка обременяет её больше тех дурацких джунглей, в которых она сейчас. Прескотт младший не был бы удивлён, если бы любимая старшая сестричка в один прекрасный день свернула ему шею. Чисто из благих побуждений, естественно. Он хоть и любил ее, но не мог допустить и мысли, что тоже любим: нельзя любить уже сгнившие останки здравого рассудка. Нельзя любить его, он отвратителен и мерзок на первый взгляд, на запах, на прикосновение и на привкус, возможно, тоже. Кажется, что черви копошаться в горле, настолько хочется вырвать свои гланды и больше никогда не говорить. Потому что голос тоже сгнил, выдавая больное сознание. Его же ничего не волнует (так думают все, кого еще не разбило на части, как самого Прескотта). Ну, кроме доставания новой дозы, конечно. И… Ещё кое- кого. Его волновала она. Рейчел Эмбер, ха. Девушка, у которой все и всегда было настолько прекрасно, что тошнило. Она была стервой, мразью, алгелом и хорошим человеком: все и ничто, черное и белое с тысячами оттенков спектра между, разрыв рамок и шаблонов в одном взгляде. В одном человеке. Он казался на её фоне таким никчемным: абсолютно однотонно-черный с красными выбоинами, белого уже давно не осталось: он заполнился кровью, сажей, таблетками и паническими атаками, становясь отвратительно-болотным. Хотя, конечно, деньги приукрашивали его хреновый характер. Он богат как внутри, так и снаружи, на самом деле. Просто внутри все в тине, под толщей болотистой воды, зарыто где-то там, на задворках, все самое светлое, где-то на поверхности только держится бумажный кораблик, и тот с пробоиной на левой корме. Он так жалок, а она так далека. Была, есть… И уже не будет. Нейтан Прескотт всё время забывает, (никогда) что её больше нет. Черно-серая комната, красные папки, оборудование, стерильность, наркотики и холод эмоционально-физический: проявочная. Нейтан не понимает, что только что, кажется, убил одну из самых известных девушек в академии, но и ему плевать: он тоже под кайфом, как и она, он просто сидит рядом с уже охладевающим телом и пялит в стену зрачками безумца, не понимая, что делать дальше. Когда приходит Марк, он начинает орать, что Прескотт мудак, и нет, Нейтан уже не под кайфом и все прекрасно понимает, сжимая в руках холодное тело, как сбежавший из дурки душевнобольной, хотя почему "как". Он в ужасе, понимая, что вернуть все обратно уже не выйдет: Рэйчел Эмбер мертва. Марк зол, очень зол, он пинает Прескотта под самые печенки (он умеет не оставлять следов), кровь разливается по черному фону и, кажется, это место становится похоже на его душу: черно-красное, пляшущие перед глазами болотные пятна и он все-таки раздирает себе горло и не визжит, не кричит, просто запускает ногти под кожу, добираясь до сути. (Прости. Прости. ПРОСТИ, ПРОСТИ, ПРОСТИ, РЭЙЧЕЛ, ПРОСТИ МЕНЯ) А потом он отчётливо запомнил, как Джефферсон отпихнул его от тела, как бездомного щенка. Фотограф притащил черный глянцевый мешок, быстро уложил девушку в блестящую ткань. Язык подростка не слушался, отказываясь ворочаться во рту, руки тянулись к уходящим ногам в лакированых ботинках, а в голове, кажется, не осталось смятения и паники: только больше черноты и меньше красного, болотный рос в геометрической прогрессии, заливая все вокруг. В лицо ударяет холодный морской ветер, отдавая легким бирюзовым. Многое Прескотт воспринимает спектрально, путая запахи со вкусами и тактильное с видимым. Многое путает. Где солнце, где вода, тоже путает часто. Раскаленная магма разливается где-то вдалеке. По щекам покатились слезы, но парень снова не выл: гланды не вырвал, взвывая ночами пьяным на звезды, стараясь испустить дух, но говорить было определенно хуево. Твой голос похож на гаркание вороны, такой же отвратительно-черный, из души самой льется. Ему надоело, что девушка снится в кошмарах, мелькает в дежавю, приходит как глюк: ощущение, что весь спектр втискивается между черным и красным, убивая Прескотта, раскрывая ему глаза на все, раздвигая рамки на мир и расширяя зрачки. Истерический смех отчаявшегося не выдаст его, потому что он прокусывает себе руки, пальцы, лишь бы заткнуться и не слышать гарканье ворон на едине с собой, не бурлить черной жидкостью в пустоту комнаты. Нейтан зажигает сигарету подрагивающей (от холода или от нервов, или от всего сразу) рукой, быстро и как-то комкано затягиваясь белёсым (в опускающихся сумерках он все-равно отвратительно серый) дымом, который тут же клубами валит из рта и носа, когда Нейтан на удивление спокойно произносит в пустоту сумерек: — Ураган, я жду тебя.