Проклятие

Для человека, считавшего рациональность своей сильной стороной, Рейген порой бывал совершенно безрассуден. Окружающие никогда не понимали его спонтанных решений, будь то уход из университета, увольнение с работы или поход на сильнейшего эспера с игрушечным пистолетом. Иногда за его поступками не было никакой логики, но он все равно делал так, как считал нужным. Не потому что так положено, а потому что иначе нельзя. Нельзя впустую служить всю жизнь «белым воротничком», нельзя оставлять ребенка на растерзание монстру, нельзя бросать на произвол судьбы молящую о помощи женщину. — Хочешь вина? — спрашивает мужчина, заходя в офис и включая настольную лампу. Девушка неуверенно кивает. У них чуть больше часа, а нужно собрать документы и одежду, написать Мобу и…передать проклятие. Рейген не может подобрать подходящих для этого раза слов. Он зубами открывает закупоренную бутылку и наполняет бокал. — А ты не будешь? — с вопросом принимает фужер Нина, на что Аратака поясняет, что не умеет пить. — Я тоже, — девушка морщится от неизменной испанской горчинки, но выпивает алкоголь до дна. — Всегда творю безумные вещи, когда пьянею. Вот и сейчас… «Ха! — про себя усмехается экстрасенс — безумную вещь сейчас сделает явно трезвый человек». Он почти намеренно мешкает с вещами: расфасовывает по карманам сигареты и лекарства, подолгу складывает рубашки, на кой-то ляд берет с собой книги. А застегнув молнию, наконец, он чувствует легкую женскую ладонь на своем плече. — Спасибо вам большое. Я…хотела бы сказать, что вы не должны этого делать и справлюсь сама. Но я знаю, что не смогу. Простите. Девушка прижимается вплотную, скользя холодными пальцами под рубашку, чуть оцарапывает ногтями живот, скользит ниже… Рейген прерывисто выдыхает, разворачиваясь и впиваясь в женские губы поцелуем. Мрачные мысли уходят на задний план, уступая место жаркому, влажному дыханию и неспешно закипающей крови. Позже закуривает прямо в постели, бездумно глядя в потолок, прислушиваясь к самому себе: изменилось ли что-нибудь? Но он ничего не чувствует: только сладкая сонливость в теле и гнетущая меланхолия на душе.

***

Через пару дней Экубо находит его в машине на другом конце города. Рейген спит, откинувшись в кресле и скрестив руки на груди, рядом на пассажирском сидении лежит пустая пачка сигарет, бумажный пакет с эмблемой фастфудного кафе и почему-то томик «Падение» Камю. Аратака явно устал: он выглядит бледнее и даже худее, чем обычно. Но рубашка свежа и идеально выглажена, на скулах нет и намека на щетину, а пахнет от мужчины модным одеколоном. Некоторым вещам даже духи не устают удивляться. Дух намеревается разбудить его, но эту работу с успехом выполняет бодрая мелодия телефонного будильника. Мужчина вздрагивает, не открывая глаз, и, сонно бормоча что-то под нос, выключает его. Ему снятся странные сны: грохот детских роликов, запах отцовского табака, шелест страниц школьных учебников и знакомый привкус приготавливаемого Мобом кофе. Впервые за все время Рейген задумывается о том, как же он мало прожил. — О, здравствуй, Экубо, — наконец замечает фамильяра экстрасенс, потягиваясь в кресле, но дух не приветствует его в ответ. — Шигео волнуется. — Знаю, я пишу ему каждый день, — Аратака устало массирует затекшую, натертую накрахмаленным воротничком шею. — Он уже рассказал мне все. О той легенде. — И что ты планируешь делать дальше? Рейген игнорирует вопрос духа, лишь чиркает спичками, закуривая новую папиросу, и ненадолго замолкает, глядя на уходящую вдаль дорогу. — Слушай, Экубо, как ты умер? Почему ты не рассказываешь об этом? — У меня нет воспоминаний о себе как о человеке, — поясняет фамильяр, — моя настоящая жизнь началась вместе с загробной. — И сколько ты уже так «живешь»? — интересуется Аратака, по локоть выставив руку из окна, стряхивая сигаретный пепел на асфальт. — Долго. Очень долго, — в голосе духа слышится почти меланхолия. — То есть ты ни о чем не жалеешь? Тебе некуда спешить? — вдруг спрашивает экстрасенс и, не дожидаясь ответа, продолжает. — Знаешь, только будучи проклятым, понимаешь, как все-таки хочется жить. Я не прочитал еще столько книг, я так и не побывал в других странах, так ничего дельного и не подарил матери… А эти пальцы? Нет, просто глянь на них. Миллионы лет эволюции, чтобы я мог просто взять всей пятерней этот дурацкий бургер и нормально поесть? — Мда, Камю — чтиво явно не для тебя… Что ты собираешься делать? Моб говорил, что у тебя, кажется, есть план, — Экубо явно не впечатлен его вдохновенной речью. — Кажется, — вздыхает мужчина. — Чем дальше все это заходит, тем больше… Эй, ты тоже это видишь? Дух разворачивается в воздухе и видит, как из-за перекрестка к ним неспешным шагом направляется высокий пожилой человек. — Вижу. Оно. Что с твоим лицом? Знакомый облик? — Это мой дед, — цедит сквозь зубы Аратака, заводя машину. — Какого черта, я же не заезжал домой. Откуда оно узнало, как он выглядит? — Чем дольше оно тебя преследует, тем крепче ваша связь. Тем больше оно подчиняет себе твое духовную и ментальную суть. Рейген хмурится, разворачиваясь в противоположную от темной сущности сторону, дух не может не заметить, как мелко дрожат крепко вцепившиеся в руль пальцы. — Ты не справишься, — мрачно констатирует он. Мужчина ничего не отвечает, сосредотачиваясь на освещенной фонарями дороге, в зеркале заднего вида все еще мелькает высокая белая фигура. И Аратака готов поклясться, что спиной чувствует на себе этот немигающий прямой взгляд. — Передай его дальше. Тебе ни к чему это бремя, — в ночной тишине голос Экубо звучит непривычно тихо и хрипло. Но Рейген даже не смотрит в его сторону, он вдруг улавливает едва различимый запах соли и свежего бриза. И прибавляет в скорости. В этом городе нет столь любимого им с детства моря, но когда-то здесь был огромный завод по производству специй и приправ. Сейчас о нем уже ничего не напоминает, окромя громкого имени города, его топонимики, да соленого озера на самой окраине. Почему-то сейчас Рейгена тянет туда, как магнитом. Он паркуется неподалеку, ловко перелезает через забор, стягивает ботинки с носками и шагает босиком по пляжу. Здешний белоснежный песок перемешан с кристалликами соли, и мужчина морщится, чувствуя, как щиплется его старая мозоль. У самой кромки воды он садится прямо на землю и, скрестив ноги по-турецки, задумчиво глядит на поглощенный электрическим светом противоположный берег. — Красивое место, правда, Экубо? Хоть ложись и помирай. — Ты…уже сдаешься? — фамильяр зависает вдруг перед самым лицом. — Хм, а если так, что ты будешь делать? Только честно, — мужчина глядит духу прямо в глаза, чуть откидываясь назад и упираясь в мягкий песок ладонями. — Честно? Захвачу твое тело, поеду в ближайший бордель и сцапаю красотку покрепче. Рейген хмыкает, растягивая губы в своей неизменно чарующей улыбке, и загребает руками холодный песок, плавно пересыпая его из одной ладони в другую. Невольно вспоминается семейный отдых двадцатилетней давности: неописуемо яркое южное солнце и раскаленный песок, босые ноги, цветастые девчачьи купальники с гофрированными юбочками… Тогда он только-только научился плавать, но уже без передышки бросался навстречу волнам, нырял, задирая вверх ноги и касаясь дна пальцами. И без устали смеялся, жадно заглатывая прохладный морской воздух. Матери буквально за уши приходилось вытаскивать его из воды, уже дрожащего и буквально синевшего от холода. На берегу его всегда ждали бутылочка с апельсиновым соком и сэндвичи, которые он с радостью делил с огромным лабрадором Кайто — очень уж избалованным лохматым псом, который в благодарность имел привычку осыпать хозяев песком с головы до ног. Отец в это время всегда рыбачил: щедро доплачивал местным рыбакам, и они отплывали на дребезжащих лодках далеко в море, всегда возвращаясь с добычей. Один раз он даже взял сына с собой: научил закреплять эти длиннющие рыболовные сети и ловко насаживать на крючок приманку. Но отцовская страсть не передалась Аратаке-младшему: ему, восьмилетнему мальчишке, стало до слез жалко так трепетно бьющихся за свою жизнь пестрых рыбок в ловушке. Мужчина фокусирует взгляд на собственных ладонях, прищуривается, разглядывая среди бесчисленных песчинок те самые едкие соляные кристаллики. Приманка. Сети. Песок. Ловушка. — Рейген! Оно приближается! — в голосе Экубо слышится почти испуг. Экстрасенс оборачивается и видит… Моба. В лунном свете его кожа почти сливается с белоснежной клубной формой, только угольно-черная макушка оттеняет этот светлый, почти сказочный образ. Рейгену на ум почему-то приходят старый мультфильм, где полярный медведь, прячась от охотников в снегу, прикрывает выдающий его нос лапой. Но люди все ближе и ближе, безжалостно протаптывают тяжелыми сапогами годами нетронутые снега. Снега. Песок. Следы. — Аратака, ты что, сдурел?! Сматываемся отсюда скорее! Ты что не видишь, это не Моб! — Глянь на его ноги, — перебивает духа экстрасенс, указывая на босые ступни «ученика». — Что? Что не так? — Экубо недоуменно вглядывается в приближающуюся фигуру. — Оно оставляет следы, — Рейген, не разворачиваясь, отступает вбок. — Ну, естественно, — раздражается дух, — оно же и окна разбивало, и людей атаковало, ты чего?  — Но это было произвольно, а сможет ли оно защититься, если я… Прости, Моб! — экстрасенс расстёгивает наручные часы и ловко запускает их «ученику» прямо в голову. Те звонко ударяются о широкий мальчишечий лоб и отлетают в сторону. — Бинго! — радостно восклицает Аратака и, следуя советам Экубо, без оглядки драпает к машине, где на возмущения фамильяра торжественно ответит, что теперь-то у него действительно есть план. Уже через пару минут у озера слышен только дальний гул автомобильного двигателя, а ветер развеивает по жесткому асфальту тонкие песчаные плоскостопные следы.