О разностях наших вкусов

      Стиснув в ладонях бедра Хаяси парень навалился на ту, инстинктивно прижавшись пахом к ягодицам. Наспех мазнул губами по месту между лопатками доигровщицы, поднимаясь к шее, затем выше, к уху, сухо нашептывая той:       — У тебя такая нежная кожа, — паренёк выпрямился, ведя ладонью вдоль худой спины. Кожа там была на удивление гладкой, чистой и почти что прозрачной. Изредка он мог разглядеть даже хаотично разбросанные фиолетово-синеватые венки. — Особенно здесь…       Шероховатая ладонь проскользила к пояснице, чуть ниже, оглаживая мягкую кожу то там, то здесь, пробираясь к ягодицам. Сей момент хотелось растянуть на дольше. Она знала, что все сведётся именно к этому, знала, что не нужно было напрашиваться в ту компанию, знала и тысячу раз пожалела, что не осталась дома, закутанной в тёплый плед с кружкой чего-нибудь горячего и невероятно вкусного.       В горле застряли глухие и сиплые стоны, а брюнет, что так мастерски оставлял дорожку из алых засовов вовсе и не собирался останавливаться.       — Если хочешь сделать это — давай! Только прошу, не тяни, — в голосе тот слышал какую-то неуверенность, но желание, что так долго томилось внутри прям так и кричало: «Сделай уже это, трус!» Ему оставалось лишь повиноваться собственным инстинктам, и неуверенно медленно подхватить ткань женских трусиков. Стянув белье с Соры он вновь поднялся к той и, быстро поцеловав шатенку в скулу, потянул ту на себя, заставляя привстать, разворачивая к себе спиной. Ладонь же опустил меж лопаток надавливая, заставляя ее припасть к полу грудью.       — Потерпишь? — он закусил губу, теряясь в мыслях. Ладони изрядно вспотели, но вид, что открывался перед ним просто заставлял скулить от боли. У самой же девушки давно вспотел лоб, трусились колени и она отчётливо слышала собственное биение сердца, вроде бы хотелось подорваться и бежать, но желание в который раз перебарывало её. Оставалось подчиняться. Не в первый раз уже ей быть животным.

***

      — Извини, я вчера была чертовски занята. Не смогла придти, — волейболистка замялась, вспоминая о вчерашней ночи, да и в общем, что вчера творила. Было стыдно не только перед парнем, который ей стал почти что лучшим другом, а и перед самой собой. А ещё эта наглая ложь.       — Сора-чан, нашла о чем беспокоиться, все нормально. У всех есть свои заботы и дела, не переживай, я зла уж точно не держу, — Сугавара в который раз ей искренне улыбнулся, пока девушка продолжала сжимать в вспотевших ладонях подол школьной юбки.       Как долго они знакомы? Если так задуматься, то относительно недавно. Но за такой короткий промежуток времени Сугавара смог стать для нее кем-то слишком близким и родным. А ещё, иногда у нее складывалось ощущение, что они знакомы целую вечность. И, наверное, если бы это ее дурацкая неуклюжесть то может быть эти двое и не встретились бы. Кто ещё в нашем мире теряет школьные учебники посреди дороги, хах?       — Ты же сегодня зайдёшь ко мне, да? — в голове застряло отчётливое «нет, не смогу, я сегодня занят как ты была занята вчера», но Сора ведь знала, что Куоши слишком добрый, чтобы ответить так грубо. Но все-таки, надеясь на лучшее, повременила с ожиданием ответа и сказала почти одновременно с ним. — Прости, ты наверное занят…       — Да, я зайду.       Дыхание ее участилось, глаза чуть ли не наполнились слезами которые она вовремя сумела стряхнуть быстро смаргивая те, чего даже сам Суга не ожидал. Подобной реакции он у нее ещё не видел. Конечно, он не знал всего что происходило с девушкой, не знал как она чувствует себя рядом с ним, а так же не знал как она корила себя за все то, что сделала вчера да и откровенно говоря, ей надоела ее ложь.       Временами она думала о том, что нехорошо поступает: спит с другими и представляет Коуши. Целует других и представляет Коуши. Обнимает других и представляет Коуши. Но почему-то другого выхода она не видит, потому что она для Сугавары всего лишь друг и всегда останется другом в его глазах.       А потом она нервно бьет кулаком по подушке, роняет на неё слезы и не понимает как так смогла влюбиться. При чем за такой короткий срок.       Ах да, в Коуши же слишком легко влюбиться. В его тёплые глаза и ладони, которые так крепко прижимали ее к себе при их первой встрече. В его лучезарную улыбку, сумевшую затмить все серые тучи на ноябрьском небе. В его хаотично разбросанные родинки на спине, когда он переодевал рубашку после проливного дождя там в мужской раздевалке и укутывал дрожащие плечи в махровое полотенце.       В Коуши слишко просто влюбиться, но слишком трудно разлюбить.       — А ты знал, что все родинки и родимые пятна свидетельствуют о том, что в прошлой жизни мы умерли от этой самой раны в нашем теле? — она вспоминает его спину, а потом тычет пальцем под его глаз и улыбается. — А тебя, кажется, убили за твою красоту.       Такой глупой мысли он ещё не слышал. Но он засмеялся, перехватив ее руку и оголил сначала запястье, а потом руку выше закатив рукава рубашки по самый локоть.       — Выходит, твои руки расстреляли перед смертью, а потом, — он наклоняется ближе второй рукой касаясь шеи и тычет большим пальцем на родинку аж на самой середине той. — Пронзили тут…       В комнате становится душно. Впервые он касается ее там, где до этого никогда не касался. Тело покрывается мурашками, проходит секунда, а потом ещё пару за ней же, а он все так же не отпускает и водит пальцем по родинке.       Сора готова сойти с ума.       — У меня есть ещё одна, — девушка выдыхает и расстёгивает пару первых пуговиц на рубашке, предварительно убирая руки связующего. Сугавара думает, что куда бы деть ему глаза и свои далеко нехорошие мысли, потому что сейчас они одни. Сейчас они одни в её комнате, и она делает то, от чего самому волейболисту становится не по себе и довольно-таки жарко. — Мне пронзили сердце, Суга-сан, — она демонстративно показывает родинку на груди, точнее на той части которая не прикрыта лифчиком, — и это был ты.       Третьегодка не смеет опустить глаза и смотрит в ее. Потом он смотрит на дрожащие он своеобразного признания губы. А потом сглатывает.       Чувствует он то же самое, что и она он не знает. Но одно он знает точно. Поэтому Коуши кладёт горячую ладонь ей на макушку, теребит волосы и улыбается.       — Прости… — подобный жест она воспринимает как отказ. Копошится в рубашке, застегивая ее второпях, а потом ее руки перехватывают и тянут на себя.       Впервые за долгое время она оказывается в тёплых, желанных объятьях. Но все равно ничего не понимает. Хотя, требует от времени, чтобы то остановилось и этот момент продлился чуть дольше чем секунда.       — Тебе не стоит больше ходить на те вечеринки, — он касается губами волос Хаяси и сжимает крепче. — Лучше, пошли в кино, либо в парк, а ещё я знаю отличное место, где можно встретить красивый закат, — он знал. — Только не ходи туда никогда, пожалуйста.       Последние слова он шепчет ей на ухо, и тело пронизывает дрожь. Сора хочет плакать оттого, что Коуши слишком хороший для неё, но не может, чтобы не расстраивать его своими же слезами. В ответ она лишь обнимает, крепко-крепко, насколько это вообще возможно и шепчет «хорошо».             Некоторое время они так сидят: она — уткнувшись носом в его грудь, а он — прижавшись щекой к макушке.       Секунда превращается в минуту, а потом и в целый час.       Желание, что она загадала непременно сбылось. И она была этому рада, потому что обманывать его она больше всего не хотела, и теперь и не будет. Потому что Коуши рядом, а большее и не нужно.