Satellite

— Эй? Джун уходит из зала последним, когда Чихун окликает его — светлая макушка, выглядывающая из-за угла. Чихун улыбается едва различимо, и машет рукой: иди сюда. И Джун идёт — за ним, к нему; сейчас и всегда, не в силах оставить, отвернуться, забыть, проигнорировать. Он озирается по сторонам, когда Чихун тянет его к себе; улыбается, когда Чихун цепляется за его плечо. — Ну привет, — откликается Джун, словно не они виделись всего несколько часов назад, перед тем, как Чихун ушёл в студию. Он пытается не улыбаться совсем уж тупо, но у него не выходит — Чихун в его руках совсем крохотный, смотрит исподлобья уверенно и доверчиво, когда Джун зажимает его по углам, потому что целоваться хочется нестерпимо и мучительно. Он ничего не спрашивает, а Джуну не приходится ничего объяснять — такое отличное попадание в мысли и сердце, система координат одна на двоих: закрыть глаза и чувствовать, как пальцы пробегаются по лицу, шее и плечам, открыть их и увидеть, как Чихун тянется к нему — поцеловать: он ведь действительно успел соскучиться за эти несколько часов. У Джуна в глазах забота и тонны потаенной грусти, которую Чихуну никогда не измерить ни касаниями, ни поцелуями, ни разговорами, которую никогда не разобрать до конца, от которой никогда не избавить. В которую он так глупо и отчаянно влюблён, и которую готов целовать и трогать, осыпать цветами оранжевыми, теплыми-солнечными, чтобы согреть, воспламенить как нефть и смотреть, как всё сгорает не только у него внутри. — Эй, ну, я же здесь, — говорит Джун, чувствуя, как сжимается рука на его плече. — Можешь уже не скучать по мне. Чихун закрывает глаза на мгновение и улыбается: — Я попробую.