Wolf's element

      Наша жизнь на побережье далеко не сразу стала похожа даже на пародию на нормальность. Всю первую неделю я избегал Фэлана, избегал смотреть ему в глаза, вздрагивал, когда он пытался дотронуться, сжимался и втягивал голову в плечи. Я наблюдал за ним исподлобья, но отводил взгляд, стоило Фэлу посмотреть в мою сторону, улыбался почти затравленно, ронял предметы. Я рассматривал своего мужа, будто диковинное насекомое, и никак не мог соотнести то, что я о нем знаю, с тем, что я видел на крыше. У меня перед глазами до сих пор стояла девушка, отброшенная им в сторону, будто тряпичная кукла. Когда полицейские забирали ее, она даже смогла уйти на своих ногах – только сильно подволакивала правую и, кажется, в волосах у нее была запекшаяся кровь. Я не рассматривал, я не хотел этого видеть, и все-таки запомнил какие-то детали, что-то, что само бросалось в глаза. Висящую плетью левую руку, то ли выбитую, то ли сломанную. Оборванные пуговицы на пиджаке. Следы рвоты на черных мокасинах. Расплывшийся круг мочи на светлых джинсах.       Не представляю, что нужно сделать с человеком, чтобы он обгадился от боли или от страха. Не представляю, чтобы мой муж мог сделать что-то такое... точнее, не представлял до того самого дня. Не смотрел на него в таком свете и иногда даже забывал о том, что Фэлан – даже не человек.       Я жил с Фэланом под одной крышей, я видел его каждый день, видел в нем красивого, сильного, волевого мужчину, умного и проницательного, интеллектуального, с невероятно пытливым и изобретательным умом. Лидера по натуре, склонного к перегибам и сверхопеке, скорого на выводы, иногда поспешного в решениях. Заботливого и любящего мужа, ласкового и страстного любовника. Красивого, сексуального, с крепким телом и широким разворотом плеч, с длинными ногами, музыкальными пальцами, глазами небесной, почти прозрачной голубизны и светлыми, практически белыми кудрями. Он мог бы быть скандинавским актером, фотомоделью или рок-звездой, вторым Рутгертом Хауэром или Александром Скарсгордом. Он был слишком похож на человека, а я, в свою очередь, слишком его очеловечивал, слишком хотел видеть в нем что-то привычное и нормальное.       А потом, на крыше нашего нового дома, я увидел... кого? Или, может быть, правильнее сказать «что»? Там было человекоподобное прямоходящее существо с совершенно звериной пластикой и звериными повадками, агрессивное, с нечеловеческой подавляющей аурой, умеющее убивать и делающее это легко и даже привычно. Украдкой поглядывая на Фэла, я думал о том, может ли ученый, занимающийся разработкой медицинского оборудования, одновременно быть и солдатом? Может ли высокоразвитое, интеллектуальное, цивилизованное существо в то же самое время быть зверем? И на что, в таком случае, похожа цивилизация ши, как далеко она стоит от людей в своем развитии, в своих законах, в своей морали? Что общего между ши и человеком на самом деле – кроме генетического кода?       Я избегал Фэлана, боялся его, проводил дни наедине с собой и тяготился своим одиночеством. Потому, что, на самом деле, все это время хотел быть ближе к своему мужу. Постоянно хотел обнимать, дотрагиваться, слышать его голос...       - Я больше не могу смотреть на то, как ты бегаешь от меня, Дэйв. Прошла уже неделя с тех пор, как мы приехали, а ты до сих пор ведешь себя как кот, который никак не может обжиться на новом месте.       - Дело не в месте, Фэл...       Я попытался привычно отодвинуться, втянуть голову в плечи, сослаться на несуществующие дела, но мой муж сграбастал меня поперек живота и притянул к себе. И в голове будто щелкнул какой-то переключатель, я снова почувствовал себя цельным, живым и совершенно счастливым. Я оглянулся на Фэлана, посмотрел в его глаза и вдруг подумал о том, что все это слишком глупо, трястись от страха перед тем, кого любишь так сильно, что все это годится для дамских романов, но не для реальной жизни. А в реальности вы либо вместе, либо какого вообще черта?       - Дело не в месте? – Фэлан смотрел на меня задумчиво, а я просто сидел рядом, позволяя себя обнимать, и пытался прижаться к нему поближе. – Значит, дело в одном из нас?       - Дело в тебе. – Я закрыл глаза, чтобы не видеть своего мужа. Чтобы его чертовы небесные глаза не сбивали меня с толку. Чтобы я думал не об этих глазах и не о поцелуях на крыше, а о чем-то другом, что тоже связано с крышей и не так приятно даже на вид. – То, что произошло в день нашего приезда. Знаешь, ты здорово меня напугал. Ведь ты едва не убил тех людей. Ты едва не убил и оставил калекой ту девушку...       - Я и собирался сломать ей позвоночник. – Фэлан подтянул меня ближе к себе, уложил мою голову к себе на плечо, погладил волосы. – Но я был на взводе, и бросок вышел неудачным. Эта женщина всего лишь повредила бедро и сломала руку в двух местах. Формально я даже не нарушил ваши законы – если ты переживал об этом, Дэйви... но ты переживал не об этом?       - Я переживал не об этом.       Я отстраненно подумал о том, что при других обстоятельствах, будь на месте Фэлана кто-то другой, я бы орал сейчас благим матом, пытался бы вызвать полицию, врачей из психушки... Я часто слышал, как в запале кто-то говорит о том, что вот этой суке, скажем, его бывшей, нужно было сломать нос или проломить голову, что такая тварь не заслуживает ничего, кроме смерти или жизни в инвалидной коляске – но все это говорилось именно в запале, в состоянии аффекта, всегда на эмоциях и от их избытка. Фэлан был совершенно спокоен. Благостен и расслаблен.       - Я переживаю о том, как легко ты говоришь о смерти. Так, будто человеческая жизнь не представляет для тебя никакой ценности.       - Ценность... – Фэл коснулся губами края моего уха, - моей пары и пар моих соплеменников неоспорима. Но я не обязан ценить жизни каждого человека, Дэйв. Тем более, чужого мне человека. Просто не вижу в этом смысла. Я долго думал о том, почему вы так цепляетесь за жизни, и пришел к выводу, что ваша культура отстала от реальности. Утонула в средневековье христианской морали. Подумай сам, все эти «не убий» и прочие «плодитесь и размножайтесь» были актуальны тогда, когда людей можно было пересчитать по пальцам. Сейчас ваш мир перенаселен, его энергетический баланс нарушен, линии реальности трещат по швам. Даже нашу реальность штормит от того, какой бедлам вы здесь устроили. В этих условиях вам нужно не плодиться и размножаться, а сокращать численность. Например, дать женщинам возможность делать бесплатные аборты и узаконить эвтаназию. И да, я просто не вижу смысла переживать из-за каждой человеческой жизни. Люди умирают каждый день, Дэйв. Люди, которые суют голову в пекло, умирают чаще. Эта барышня, из-за которой ты переживаешь, знала, на что она шла. Но ей хорошо заплатили за то, чтобы добыть информацию о жильцах этого дома, и она решила, что ее жизнь стоит этих денег.       Пожалуй, слова Фэла звучали бы не так жутко, произнеси он все то же, но при других обстоятельствах и по другому поводу. Ведь, если вдуматься, все наши неогуманисты и прочие псевдоинтеллектуалы, привыкшие рассуждать о высоком, не отрывая задов от удобных кресел, рассуждали в схожем ключе. Земля перенаселена, человечество превращается в не представляющую ценности биомассу, личности стираются, чайлдфри спасают землю от перенаселения, незачем переживать из-за смерти тех, кто бездумно рискует своей жизнью, премия Дарвина им в помощь, слабые вымирают, сильные остаются и прочая лабуда. И я, смешно сказать, в чем-то даже придерживался схожего мнения – считал себя интеллектуальным, радикальным и ультрасовременным. Ровно до тех пор, пока насилие не пришло в мой дом, пока мой муж не поднял руку на невооруженную женщину, едва не убил ее и, наверняка, на всю жизнь оставил калекой.       Разница между мной и Фэланом была в том, что все, что я мог на тот момент – так это строчить радикальные посты в свой уютный бложик, выражать свое презрение к человечеству в дешевых памфлетах, собирать тысячи лайков и делать вид, что мое мнение действительно кого-то волнует. А Фэлан просто мог убить человека, возможно, не любого, но не мучаясь при этом чувством вины и угрызениями совести.       Я сам, все мое поколение, выросшее в тепличных условиях больших городов, мы в какой-то мере стали заложником цивилизованности. Диванные критики без страха и упрека, мы ходили в спортзалы и поддерживали свои тела в идеальной форме, не зная, для чего на самом деле нужны крепкие мышцы. Мы носили бороды, которые давно перестали быть признаком мужественности, а стали просто аксессуаром из барбер-шопа. Мы не знали физического труда, мы не умели драться, считая агрессию уделом слабых, мы устраивали революции в соцсетях и собирали подписи под онлайн-петициями. Мы даже не помышляли о том, что человека можно ударить, просто взять и ударить кулаком в лицо, просто сломать ему нос и вколотить в мозг носовую перегородку. Все это было ниже нашего достоинства, ведь мы не были дикарями, мы не были агрессорами, мы не были убийцами. Мы были просто избалованными детьми, беззубыми щенками, которые превратились в заласканных комнатных болонок. Иногда мы лаяли, но не могли серьезно укусить.       А потом в наш дом пришли волки.       В мою жизнь пришел Фэлан. Который, в отличие от меня, такого крутого, неогуманистичного и радикального, действительно ни в грош не ставил человеческую жизнь. Трудно сказать, касалось ли это правило также и ши, или люди не ценились именно потому, что были людьми. Честно говоря, я задумался об этом только сегодня и, ясное дело, я уже не узнаю правдивого ответа на этот вопрос.       Так или иначе, как я не пытался тогда и еще много раз после, но я не смог объяснить Фэлану, почему убивать людей, даже людей, нарушающих границы нашего личного пространства – не такая уж хорошая идея.       - Да черт с ним со всем человечеством, Фэл, с планетарными маштабами и всей этой псевдофилософской хренью. - Я снова попытался отстраниться и даже отползти на другой край дивана, но все мои ерзанья не дали никакого результата. – Скажи, ты хотя бы понимаешь, что ты собирался убить человека? Живого человека, Фэл. Я не знаю, чем там насрано в голове у той репортерши, которую ты чуть не прикончил, но какая разница? Она жила, думала, строила планы на жизнь... у нее, наверняка, еще живы родители, может быть, есть дети...       - Не слишком ли ты переживаешь о человеке, которого даже не знаешь? – Фэлан нахмурился, поднялся на ноги, будто нарочно разрывая тактильный контакт, показывая, насколько сильно мы отдалились сейчас друг от друга. – Ты жалеешь эту женщину, а вот она к тебе не испытывала ни капли жалости. Приходя в этот дом, она не думала о том, что тебе довелось пережить. И что будет с тобой, что будет с нами, когда сюда налетит стая репортеров, когда сюда ломанутся твои фанаты, твои хейтеры, все эти психи, считающие себя запечатленными. О новых поджогах, о нападениях, письмах с угрозами, распятых кошках у входной двери... расспроси у своей подруги Элисон, как это бывает, она уже пережила все это и, думаю, не пожелает ничего подобного даже злейшему врагу. А ты жалеешь какую-то тварь, которая хотела сделать сенсацию из твоего имени. Которая купила информацию о твоем местонахождении у другой твари, у кого-то, связанного с программой переселения. Ты думаешь, хоть один из них задумался о том, что тебе будет, как минимум, неприятно увидеть свое лицо на первой полосе дешевых желтых газет? Ты слишком гуманен, Дэйв. А еще апатичен и слишком привязан к вашей дешевой морали. И если ты сам не можешь за себя постоять, хотя бы не мешай мне защищать нашу семью. Или ты хочешь, чтобы я все пустил на самотек, и гори оно синим пламенем? Позволим им ночевать у нас под кроватью, сделаем из нашей жизни гребаное реалити-шоу?       Вообще-то, после этого выпада я просто собирался послать Фэлана подальше, а вечером демонстративно уйти спать в другую комнату – какая разница, я и так почти не ночевал в нашей общей постели, сутками просиживая за компьютером и избегая общества своего мужа. Да, пусть так, мысль избегать его более радикально и просто уйти из дома даже не приходила мне в голову, но я, в конце концов, имел право на свой маленький демарш. Хотя бы потому, что в очередной раз, как и много раз до этого, Фэл повел себя как зарвавшийся мудак. И сейчас мне не хотелось любить его, не хотелось ему доверять и не хотелось спать с ним в одной постели. Его немотивированная жестокость была чем-то вроде последней капли, но в целом мне порядком надоело его снисхождение, надоело то, что в нашей паре он низводит мою роль до роли бесполезной ручной собачонки. Меня гладили, тискали, чесали за ушком, мною умилялись, выводили на прогулки и не давали облаивать соседских дворняг. И насрать ему было на то, что я живое, мыслящее существо, что у меня есть свое мнение и точка зрения, своя мораль, в конце концов!       А еще я, черт возьми, заебался жить в информационном вакууме, даже не понимая, что происходит с моей жизнью. Кто они, все эти журналисты, которые ломятся в наш дом, какого черта им от нас нужно, почему я должен бояться их внимания? И почему, мать вашу так, я должен задавать вопросы Элисон – если ответы на них прекрасно знает сам Фэлан? Знает, но из раза в раз делает вид, что не понимает, о чем я его спрашиваю.       Да, я собирался послать Фэлана, но все мои аргументы разбились об одну единственную фразу. Он назвал нашу пару семьей, и что-то дрогнуло у меня внутри, что-то в его словах меня подкосило. Вообще-то Фэл, как только мог, отбрыкивался от слова семья: все время говорил, что в нашем языке не существует подходящего слова, обозначающего нашу связь, что семья – это нечто иное, просто договор на совместное владение имуществом и воспитание общих детей, который не имеет ничего общего с нашими чувствами. И что он не хочет иметь ничего общего с тем, что я вкладываю в слово «семья», потому, что это слово не передает и сотой доли того, в чем состоит суть нашей с ним связи. И вот теперь, когда я почти собрался беззубо огрызнуться в ответ на его выпады...       - Значит, семья?       - Я просто не знаю другого подходящего слова в вашем языке. – Фэлан нахмурился. – Мы пара, и мы связаны узами, и я не вижу смысла обсуждать это сейчас.       - Тебе никогда не нравилось это слово. – Я поднялся вслед за Фэлом, обнял его и закрыл глаза. – В нашем языке нет подходящих слов. Наша мораль кажется тебе устаревшей, а культура – дикарской. Наша техника для тебя – груда пластика и металлолома, а жалкие попытки применять магию кажутся смешными. Не ври, что нет, я видел, как ты едва сдерживаешь смех, глядя на всех этих деревенских денди с их магией чистой обуви. Ты вообще очень пренебрежительно относишься к людям. Мы кажемся тебе смешными, дикими, жалкими, глупыми и недоразвитыми. Для тебя мы просто раса, которая неразумно расходуют ресурсы и уничтожает свою, а попутно и твою реальность. Думаю, мы и не должны тебе нравится. Мы для тебя просто задание. Наш мир – не твой дом, ты просто пришел сюда, чтобы все настроить и вернуться в свою реальность. И я знаю, что ты выделяешь меня из толпы. Потому, что я связан с тобой и запечатлен на тебя. Но Фэл, я тоже человек. С дикарской культурой, жалкой моралью, устаревшими взглядами на мир. И я не стану другим только потому, что у нас с тобой установилась связь. Я не знаю, чего ты от меня ожидаешь, может быть, чтения мыслей, но я остался прежним Дэйвом Мэйси. Хомо сапиенс, техник из отдела компьютерной безопасности, гик, хипстер, дешевый моралист... Фэл, ты говоришь, что ты моя семья, но ты даже не пытаешься со мной считаться. Иногда мне кажется, что ты не видишь во мне разумное существо, что ты не хотел нашей связи, что я для тебя обуза... Ты защищаешь меня потому, что не зависишь от меня, но что я думаю об этом – ты даже ни разу меня не спросил. Я даже не знаю, от чего ты меня защищаешь. Ведь не от всех этих девочек-фанаток во главе с Мартой Холидей, на самом деле... Фэл, я устал. Это не отношения, это не семья, это какой-то блядский цирк. Если ты хочешь, чтобы мы были семьей – в любом значении этого слова – давай начнем что-то менять. Давай хотя бы введем правило не убивать людей в нашем доме. Нужно же с чего-нибудь начинать...       Я говорил, Фэлан обнимал меня и гладил по спине – бог весть, о чем он думал в тот момент. Может быть, решал логарифмическое уравнение или составлял сложную магическую формулу. С него бы сталось полностью проигнорировать мои слова, но он, по крайне мере, не пытался свернуть со скользкой темы или закрыть мне рот.       В тот день Фэлан не дал мне уйти спать в гостиную, едва не собрался отправиться туда сам, мы поцапались за место на диване... в общем, внешне ничего не изменилось. Если не считать того, что мы все еще практически не общались и какое-то время даже не пытались говорить друг с другом сверх необходимого. Так продолжалось дня три или четыре – теперь уже трудно вспомнить. Наша молчанка была чем-то вроде игры: кто кого переупрямит, и я искренне думал, что сдавшейся стороной буду я. Поломаюсь еще день или два, а потом не выдержу сам, и для начала заберусь в нашу койку и до полусмерти затрахаю эту высокомерную скотину.       Но первым пошел на мировую именно Фэлан. Разумеется, даже тогда он утаил от меня часть правды – не соврал, но и не рассказал всего.       В последнее время я раздумываю над тем, что изменилось бы в моей жизни, знай я правду уже тогда. Как бы я отреагировал на его признание, какие поступки совершил или не совершил, как много наделал бы глупостей?       Иногда мне кажется, знай я тогда реальные масштабы катастрофы, наша молчанка затянулась бы еще на пару недель или, может быть, даже на целый месяц. Но, в целом, наши отношения не стали бы ни хуже, ни лучше, все осталось бы на своих местах. Наша связь, чем бы она ни была на самом деле, гарантировала нам абсолютную стабильность. Эта странная, жесткая, иногда жестокая штука способна была развернуть восприятие мира на триста шестьдесят градусов, вывернуть наизнанку мозги, выполоскать их с мылом и высушить на солнышке до хруста. Я просто не мог ничего предпринять против Фэлана, не мог противостоять ему, был физически не способен даже всерьез думать о нем плохо, долго обижаться, обходиться без него длительное время... Все то, что происходило со мной в его присутствии невозможно было объяснить логически – даже мудреными словами о психофизических изменений в результате запечатления. Говоря короче, мои мозги спеклись более чем полностью, и я готов был простить своему мужу буквально что угодно, от сожженного на плите завтрака до геноцида. Но, думаю, Фэлану с его пренебрежительным отношением к людям приходилось еще хуже – ведь он, в отличии от меня, вынужден был иметь дело не со слепком скандинавского бога с пронзительным взглядом и скверным характером, а с обычным парнем из соседнего двора: заурядным, в меру бестолковым, в меру неловким, да еще и человеком.       - Ты ведь следишь за новостями? Вопрос застал меня в тот момент, когда я просматривал новостную ленту. Я рассеянно кивнул и оглянулся на Фэлана, который опустился в кресло у меня за спиной.       - Разумеется, я слежу. Прямо сейчас за ними слежу. Ты хотел о чем-то спросить?       - Хотел понять. – Фэлан покачал головой. – Насколько глубоко ты проник в суть вопроса. Фонд помощи пострадавшим от действий внеземного разума, клуб поддержки жен и матерей, клуб одностороннего запечатления – тебе ведь знакомы эти названия?       Я кивнул снова, все еще рассеянно, повернулся к Фэлу всем корпусом, крутанувшись в кресле.       - И что тебе удалось накопать за это время? Я знаю тебя, Дэйв, знаю твой характер, ты способен ухватиться за тонкую ниточку и раскрутить огромный клубок. Так что тебе удалось узнать об этих фондах, клубах и группах поддержки? Есть что-то интересное, или в основном одна и та же вода, которой и так полно в сети?       - Знаешь меня? Или пробил мои поисковые запросы? Я покосился на открытый ноут и на всякий случай захлопнул крышку, но Фэл только отмахнулся:       - В этом доме полно камер и систем слежения, я знаю, что ты читаешь, как часто выходишь к причалу, что ты ел сегодня на завтрак... какая, по сути, разница, проверил я твой компьютер или сам догадался о том, в какую сторону ты решил копать? Ты записал название фонда на обложке какого-то журнала еще месяц назад – хочешь сказать, с тех пор ты даже не загуглил, из какого нафталина достали этот раритет?       Камеры по всему дому. Я открыл рот и снова закрыл. Нет, серьезно, я был готов даже к пулеметным гнездам на крыше, а тут какие-то камеры, сущий пустяк в сравнении с обещанной огненной стеной, испепеляющей все живое.       - Окей, я попытался копнуть в ту сторону, но ничего интересного не нашел. Точнее как, информации много, но ничего существенного. Фонд помощи действительно существует и действительно был основан во времена мамонтов и сказок о летающих тарелочках, не функционировал черт знает сколько лет, а года три назад вдруг всплыл на свет божий и принялся раздавать деньги направо и налево, буквально всем желающим. Стоит только заявить, что из-за ши ты остался без работы, и тебе уже выкатывают миллион наличкой на пафосной бархатной подушке, а из твоей истории раздувают сенсацию и роман в стихах. Забавно то, что истории всех этих якобы пострадавших даже не проверяются. Вот, смотри. – Я снова крутанулся в кресле, открыл ноутбук, нашел нужную мне страницу. – Марк Лейбовиц, Натали Ортега, Скот Мартин. Там еще дофига имен, в этом списке. Было проведено журналистское расследование, все эти люди никогда не сталкивались с ши, в глаза их не видели и никак не могли с ними пересечься. Но фонд все равно дал им денег и продолжает муссировать их липовые истории.       - И что, у тебя есть варианты, почему они это делают? – Судя по голосу Фэла, у него этих вариантов было несколько, и все правдивые.       - Да черт знает. Они настолько богаты, что все их миллионы перестали помещаться в банке? Им все равно, кому платить, лишь бы нашлись крикуны, которые будут громко и забористо материли ши? – Я снова повернулся к Фэлану, запустил пятерню в волосы, пытаясь создать видимость мыслительного процесса. – А все эти клубы взаимопомощи, кружки и круглые столы – просто цирк крикливых уродов, один другого краше. В бабском клубе пострадашек заправляет сейчас Марта – между прочим. Ее светлый лик на каждой передовице женских изданий, она корчит из себя активистку, и вообще вдруг стала дофига популярной, прямо как какая-нибудь рок-звезда в обмороке. Я, конечно, могу ошибаться, но что-то мне подсказывает, что этот самый Фонд помощи отстегивает ей на бусики и туфельки. Иначе откуда у девочки, только что закончившей университет и едва устроившейся на работу появились все эти брендовые шмотки, ежедневные фотосеты, собственный сайт и пиар-агент? А еще ее речь... слушай, я знаю Марту много лет, практически со средней школы, и я ни разу не замечал за ней любви к витиеватым фразам, она вообще выросла в рабочем районе, там говорили коротко, по делу и часто матом, без всех этих «сударь, извольте откушать». - С ней занимались педагоги, Дэйв. Поставили ей речь, походку, научили одеваться, держаться перед камерами, улыбаться репортерам, рассказали, что и как нужно говорить, чтобы вызывать жалость и восхищение. Сотрудники Фонда помощи пострадавшим от действий внеземного разума разыскали ее самостоятельно – и предложили заработать на ее истории. К чести Марты, сначала она даже отказалась. Многие соглашаются, не раздумывая. Наверное, я уже не удивлю тебя, если скажу, что и Фондом, и всеми клубами помощи и поддержки, всеми активистами, псевдосумашедшими и даже форумными троллями, устраивающими вбросы и холивары на вокруг ши, управляют одни и те же люди.